Ремесленный квартал (СИ) - Кошовец Павел Владимирович. Страница 39

Сейчас два солдата настойчиво и эмоционально препирались с негром наверняка по вечному вопросу: сумме, позволившей бы беспрепятственно пройти дальше. Это уже длилось, по словам Оливии минут десять. Девушка не пожелала оставаться в одиночестве, пошла искать эльфа, в итоге услышала ругательства и случайно полюбопытствовала. И компаньонов позвала, желая такой ситуацией проиллюстрировать, до чего довели Агробар: «Какие-то чёрные в шутовских нарядах бродят по столице и безнаказанно сшибают деньгу с местных за передвижение по собственному городу! Даже вояк это касается!»

Ройчи не стал дискутировать с не на шутку разошедшейся амазонкой, обращать её внимание на тот факт, что они с Листочком к глаголу «довели» не имеют никакого отношения, а если ей нужны виноватые, то пусть ищет их среди знати, к кругу которых она сама и относится. При том, если у неё под носом прирезали короля — то это её проблемы, надо меньше выделываться и тра… заниматься ерундой. Но он промолчал, ибо по большому счёту, Оливия действительно ни в чём не виновата, и такая же она пострадавшая, как и тысячи верноподданных агробарцев.

Послушав отдалённую то затихающую, то вновь вспыхивающую ругань, Ройчи понял, что стороны никуда не торопятся — никто уступать не собирался, и невольно зевнул, заразив этим Оливию — Листочек стоически удержал разжимающиеся челюсти. Солдаты наконец-то вернулись к замершим в напряжённом ожидании товарищам — посоветоваться, наверное, и, судя по энергичным жестам, склонялись, скорее, не платить непонятным ряженым таможенникам, а решить дело силой. А вот спокойствие патруля пиратов зиждилось на подкреплении, что незаметно пробиралось параллельными улицами — некоторые стрелки уже заняли позиции и только ждали, когда сухопутные драконы подставят бок. В общем, солдатам можно было только посочувствовать — теперь им точно не отделаться энной суммой — время упустили, будут расплачиваться собственными жизнями.

Оказаться в качестве стороннего наблюдателя было очень поучительно. Ройчи только вздохнул: на войне обстановка меняется порой мгновенно. И часто. Но тут его в бок толкнул эльф и взволнованно (очень редкая картина!) потащил к крайнему окну.

Ухмыльнувшись, Ройчи тем не менее, вместе с недоумённой, воинственно хмурящей брови Оливией, поспешил за ним.

Отсюда открывался вид на тыл колонны пехотинцев. На козлах повозки сидел и тянул вперёд голову, в надежде хоть таким образом поучаствовать в обсуждении, солдат — его товарищи галдели чуть впереди. Пиратов здесь не наблюдалось — или ещё не подошли, или поленились — уверены, что «дичь» уже не уйдёт от них. Вот кто-то выглянул из повозки, спрятался…

— Вот! — ткнул пальцем возбуждённый Листочек. — Уже не первый раз! — прокомментировал яростным шёпотом. Ройчи удивлённо покрутил головой, бросил на эльфа косой подозрительный взгляд (кстати, это же, но зеркально, отразила Оливия). Ну, кто-то в повозке прятался — наёмник не успел его рассмотреть…. Но вот какая-то деталь, мелькнувшая…

Он обратился к памяти, пытаясь воссоздать необходимое. Колпак, что ли?.. Но вдруг, разрешая все сомнения…

Задний полог повозки отдёрнулся, и на землю спрыгнула низкорослая, но с чрезвычайно широкими плечами фигура с топором за спиной… У Ройчи невольно от удивления и полной неожиданности отвалилась челюсть…

— Ностромо!

Глава 13

Она открыла глаза. И испугалась. Немного. Вокруг была темнота. Впрочем, не очень страшная. С каждым мгновением проступали детали. Деревянный потолок. Справа на стене пушистый ковёр с цветочным узором, наверняка красочным при свете дня — сейчас же едва угадывались контуры лепестков, стеблей и листьев. Следующий эпизод, увиденный ею: суровый, но прощающий лик Единого, запечатлённый на иконе в самом углу, окончательно успокоил.

Где-то слева находился небольшой источник света. Скорее всего, свеча. Чтобы проверить это, требовалось повернуть голову, а это не хотелось делать. Пока. Потому что…

Следующая внятная мысль заставила её забеспокоиться своей определённой окончательностью: это не дворец. Зато ключевое слово вдруг будто раздвинуло рамки сознания, впуская череду зрительных, слуховых, обонятельных образов… Суровые воины, стоящие у дверей с чайками на туниках и оружием в руках: широкие секирообразные лезвия на древках… Люди в коридорах в пышных одеждах с застывшими улыбками на лицах… Шорох ткани, звяканье железа, шёпот множества голосов, отголоски женского смеха, демонстративного и не очень приятного, запах кожи, воска и духов от проходящей мимо…

Память вернулась, но всё, что сейчас всплывало в голове, требовало тщательного и скрупулёзного внимания, сортировки по давности и важности.

Вот она видит Меньи — имя всплывает очень точно — открывающего рот. Он произносит вроде как какие-то приятные слова, но ей отчего-то неловко. Укоризненное лицо отца Апия… И заваливающийся — уже мёртвый — большой и страшный, пьяный солдат — от доносящегося до неё перегара бунтует желудок, и она с трудом сдерживается, чтобы не вырвало — падает мёртвый… Убитый. На его кровь не страшно смотреть, потому что вон, совсем недалеко сломанной куклой лежит неподвижный Меньи. В красном. От этого цвета почему-то слезятся глаза… Мелькает добродушно-равнодушное лицо русоволосого мужчины, который неожиданно посреди кровавого хаоса улыбается ей…

Стремительный прорыв сквозь лес копий многочисленных всадников… Сердце проваливается в бездну, когда приходит понимание, что железная змея из обезличенных забрал, холодных глаз и выдыхающих в едином порыве вопль ярости ртов, разделяет их… Она находит в себе силы улыбнуться и взмахом неимоверно тяжёлой руки отпустить Лидию. Но та разворачивает коня, и вскоре всё вокруг превращается в круговорот тел, знакомых и не очень, пышущих жизнью и силой или угасающих… Кажется, что должен стоять адский шум, но в ушах абсолютная непроницаемая тишина…

Какой-то бесконечный путь. Тревожный и опасный, пропитанный кровью и влагой, стонами и криками, от которых холодеет всё внутри. Измученная, она в конце концов не выдерживает и без спроса выбирается из этого чудовищного замкнутого пространства… Печальный и бесконечно уставший взгляд отца Апия — никто её не останавливает. Зато так приятно ощущать трудную, почти неподъёмную поступь ног, тяжелеющий с каждым шагом безразмерный плащ и неимоверно прохладную ласку капель — кажется, что мир погрузился в катарсис… В конце концов кто-то её, не поспевающую за движением, забирает к себе на коня, и через какой-то весьма монотонный час она погружается в полудрёму — полузабытье… И всё.

Она пошевелилась немного, и с неожиданной радостью ощутила, что чувствует себя отдохнувшей, и сладкая истома в мышцах — следствие крепкого сна. Только голова немного тяжела, да в носу хлюпает. Простудилась?

Прислушалась. Где-то далеко слышны голоса. Спокойные, не взволнованные. Совсем не похоже на интонации последнего времени, так и пропитанные напряжением, возбуждением и отчаянием. Странно. Она повернула голову. Увиденное поразило её своей простотой (отсутствием излишеств во всём) и… дышащим покоем. Даже одинокая свеча на столе практически не танцевала.

Следующий позыв организма заставил её поторопиться с пробуждением и, решительно отбросив одеяло, она села на краю кровати. Несколько мгновений бездумно шевелила пальцами босых ног — как раз на границе прохладного деревянного пола и ворсистого ковра. На ней была какая-то ночнушка, но даже мысль, что она не знает, кто её раздевал, не очень её встревожила. Мало ли — может какая-то служанка графини. Или везде успевающая Матильда. Какая разница?

Искомый предмет попался практически сразу, стоило только наклониться и поискать — словно дожидался её. Наверное, просто предусмотрели её реакцию. И она тут же, с многократно усилившимся желанием поспешила к ночной вазе.

Встав, потянулась. Тут же, как по мановению волшебной палочки обнаружился таз с едва тёплой водой, полотенце на спинке стула, гребешок и зеркальце на краю стола. С неожиданной иронией подумала: а что ещё для счастья надо приличной девушке?