Аристотель и Данте открывают тайны вселенной (ЛП) - Саэнс Бенджамин Алир. Страница 18

— Дай знать, что она ответит, — мы оба улыбнулись. — Данте, я просто хочу сказать, что нам надо установить кое-какие правила.

— Послеоперационные правила?

— Можешь называть их так, если хочешь.

— Ладно, ну так что за правила?

— Правило номер один: мы не будем говорить о несчастном случае. Никогда. Правило номер два: хватит благодарить меня. Правило номер три: все, что произошло — это не твоя вина. И правило номер четыре: давай просто двигаться дальше.

— Я не уверен, что мне нравятся эти правила, Ари.

— Обговори их со своим психологом. Но это мои правила.

— Ты звучишь так, будто злишься.

— Я не злюсь.

Я знал, что в данный момент Данте думает. Он знал, что я не шучу.

— Ладно, — сказал он. — Мы никогда не будем разговаривать о случившемся. Это глупое правило, но ладно. И могу я сказать: «Мне жать» и «Спасибо» еще один раз?

— Ты только что это сказал. Все, больше нельзя.

— Ты закатываешь глаза?

— Да.

— Ладно, больше не буду.

После обеда он приехал навестить меня. Он выглядел не очень хорошо. Он старался делать вид, что ему не больно смотреть на меня, но он никогда не мог скрывать свои чувства.

— Не надо жалеть меня, — сказал я. — Врач сказал, что все очень хорошо заживет.

— Очень хорошо?

— Именно это он и сказал. Так что, дай мне от восьми до десяти или двенадцати недель, и я снова стану собой. Не то, чтобы быть мной — это так хорошо.

Данте засмеялся. А потом посмотрел на меня.

— Ты же не придумаешь правило «никакого смеха»?

— Смех — это всегда хорошо. Так что, нет.

— Хорошо, — он сел и достал несколько книг из рюкзака. — Я принес тебе что почитать. «Гроздья гнева» и «Война и мир».

— Отлично, — ответил я.

— Я мог бы принести тебе еще цветов, — сказал он, посмотрев на меня.

— Я ненавижу цветы.

— Каким-то образом я догадался, — усмехнулся он.

Я уставился на книги.

— Они чертовски большие.

— В этом все суть.

— Думаешь, у меня есть время?

— Именно.

— Ты читал их?

— Конечно читал.

Он положил книги на прикроватный столик.

Я покачал головой. Да. Время. Черт.

Он достал свой альбом для рисования.

— Ты собираешься рисовать меня в гипсе?

— Нет. Я просто подумал, что ты захочешь взглянуть на мои рисунки.

— Ладно, — сказал я.

— Но не радуйся так сильно.

— Я и не радуюсь. Просто боль то приходит, то снова уходит.

— Тебе больно сейчас?

— Ага.

— Ты пьешь какие-нибудь таблетки?

— Стараюсь не пить. Я ненавижу как чувствую себя после того, чтобы они мне там не давали.

Я нажал кнопку на кровати, чтобы сесть. Я хотел сказать: «Ненавижу это», но не сказал. Мне хотелось кричать.

Данте протянул мне альбом.

Я начал открывать его.

— Посмотришь после того, как я уйду.

Думаю, на моем лице он прочитал вопрос.

— У тебя есть правила. И у меня есть правила.

Я рассмеялся. Я хотел смеяться еще и еще, пока не стану кем-то другим. Смех заставлял меня забыть о странном ощущении, которое я чувствую в ногах. Даже, если это было всего на пару минут.

— Расскажи мне о людях из автобуса, — попросил я.

Он улыбнулся.

— В автобусе был мужчина, который рассказал мне о инопланетянах в Розвеле. Он сказал, что…

Я не хотел слушать всю историю. Я просто хотел слушать голос Данте. Будто я слушал песню. И я продолжал думать о птице со сломанным крылом. Никто не сказал мне, что же случилось с птицей. И я даже не мог спросить, потому что тогда я нарушу собственное правило «не говорить о случившемся». Данте продолжал рассказывать историю о мужчине в автобусе, инопланетянах в Розвеле и о том, как кто-то сбежал в Эль Пасо и планировал изменить транспортную систему.

Пока я смотрел на него, мне в голову пришла мысль, что я ненавижу его.

Он прочитал мне несколько стихов. Думаю, они были хорошими. Я не был в настроении.

Когда он наконец-то ушел, я посмотрел на его альбом для рисования. Они никому не разрешал смотреть на эти рисунки. А сейчас он показывал их мне. Мне. Ари.

Я знал, что он позволял мне посмотреть на них, только потому, что он был благодарен.

Я ненавидел все это.

Данте думал, что должен мне что-то. Я не хотел этого. Не от него.

Я взял его альбом и кинул в противоположный конец комнаты.

ЧЕТЫРЕ

Мне просто повезло, что, когда мама вошла в комнату, альбом Данте попал в стену.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Я покачал головой.

Мама подняла альбом и села. Она собиралась открыть его.

— Не делай этого, — сказал я.

— Что?

— Не смотри на то, что внутри.

— Почему?

— Данте не любит, когда люди смотрят на его рисунки.

— А как же ты?

— Думаю, мне он разрешает.

— Тогда почему ты швырнул его?

— Я не знаю.

— Я понимаю, что ты не хочешь говорить об этом, Ари, но я думаю…

— Я не хочу знать, что ты думаешь, мам. Я просто не хочу разговаривать.

— Ты не можешь постоянно держать все в себе. Я знаю, это сложно. И следующий два или три месяца тоже будут сложными. А то, что ты все держишь в себе, ни капельки не поможет.

— Ну, тогда ты должна отвести меня к этому психологу, и заставить меня обсуждать с ним мои проблемы.

— Я различаю сарказм, когда слышу его. И я не думаю, что психолог — это плохая идея.

— Ты и миссис Кинтана сговорились что ли?

— Ты очень умный парень.

Я закрываю глаза, а потом снова открываю их.

— Тогда давай тоже заключим сделку, мам. — Клянусь, я почти почувствовал злость на кончике языка. — Ты расскажешь мне о моем брате, а я расскажу тебе о своих чувствах.

Я увидел странное выражение на ее лице. Она выглядела одновременно удивленно и ранено. И она была злой.

— Твой брат не имеет никакого отношения ко всему этому.

— Думаешь, только вы с папой можете хранить все в себе? Папа держит в себе всю войну. Я тоже могу хранить вещи в себе.

— Эти вещи не имеют никакого отношения друг к другу.

— Я так не думаю. Ты пойдешь к психологу. И папа пойдет к психологу. И только после этого я тоже пойду к психологу.

— Пожалуй, я выпью чашечку кофе, — сказала она.

— Не торопись.

Я закрыл глаза. Думаю, это станет моей новой привычкой. Я не могу скандалить, когда зол. Я просто должен закрыть глаза и спрятаться ото всех.

ПЯТЬ

Папа навещает меня каждый вечер.

Я хотел, чтобы он ушел.

Он пытался поговорить со мной, но ничего не выходило. Так что, он просто сидел в моей палате. Это сводило меня с ума. И тут мне в голову пришла идея.

— Данте оставил мне две книги, — сказал я. — Какую из них ты хочешь прочитать? Я буду читать другую.

Он выбрал «Войну и мир».

Меня вполне устраивала «Гроздья гнева».

Это было не так уж и плохо, я и мой отец сидящие в больничной палате. Читая.

У меня ужасно чесались ноги.

Иногда я просто глубоко дышал.

Чтение тоже помогало.

Иногда, я замечал, что папа изучает меня.

Он спросил, снятся ли мне до сих пор эти сны.

— Да, — ответил я. — Только теперь я ищу свои ноги.

— Ты найдешь их.

Мама ни разу не упомянула о разговоре, который состоялся у нас недавно. Она просто притворялась, что этого не было. Я не уверен, что я чувствую по этому поводу. Единственным плюсом во всем этом было то, что она не заставляла меня разговаривать. Она просто бегала туда-сюда, чтобы убедиться, что мне удобно. Мне не было удобно. Кому вообще может быть удобно, когда обе его ноги загипсованы? Мне во всем нужна была помощь. Я устал от судна. Я устал от инвалидного кресла. Но оно было моим лучшим другом. И моя мама тоже была моим лучшим другом. Она сводила меня с ума.