Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка - Мак-Канн Кейт. Страница 48

Неужели все забыли об этом человеке? Кем бы он ни был, он по-прежнему оставался на свободе.

14

ВОЙ СИРЕН

Если 18 июля было поворотным пунктом, то ближайший понедельник, 23 июля, — это день, когда должны были предостерегающе «завыть сирены».

Джерри в сопровождении Жюстин вылетел в Вашингтон, чтобы посетить Национальный центр США по делам пропавших и эксплуатируемых детей, расположенный в Александрии, в штате Виргиния. Джерри давно хотел это сделать, и его желание окрепло после разговора с генеральным директором центра Эрни Алленом. На время пребывания Джерри в США были запланированы несколько других важных встреч и интервью, в том числе и интервью для телевизионной передачи «Самые разыскиваемые люди в США», которую с 1988 года ведет активный защитник пропавших и похищенных детей Джон Уолш. Еще Джерри удалось встретиться с Альберто Гонзалесом, генеральным прокурором США, который предложил португальским властям помощь, в том числе и проведение экспертизы специалистами ФБР.

В тот вечер я позвонила Рикарду Паива, чтобы попросить его помочь мне перевести пару писем. Говорил он как-то непривычно сухо. Когда разговор зашел о предстоящей поисковой операции, он сказал, что Энкарнасан хочет поговорить с нами до ее начала. Отчетливо помню, что он сказал: «Наше расследование пойдет по другому пути». «Отчет Дани Крюгеля заставил их встряхнуться», — добавил он.

Я удивилась. Не может быть, чтобы полиция такое большое значение придала данным, полученным какой-то непонятной и непроверенной чудо-машиной! Меня охватило волнение: что, если у них есть какие-то веские доказательства, подтверждающие теорию Дани? Мне оставалось только молиться Богу, чтобы это предположение не оправдалось.

На следующий день позвонил Билл Хендерсон и сообщил, что судебная полиция перенесла начало поисков и нашу очередную встречу на следующую неделю. Обе новости меня расстроили. Почему все так затягивается? Теперь, зная, чем все закончилось, я понимаю, что тогда в Портимане происходило то, о чем я в то время и подумать не могла.

Вечером к нам на виллу пришли Рикарду и Жозе де Фрейтас. Рикарду почти все время молчал, а Жозе говорил о текущих делах и о Крюгеле. Он упомянул, что полицейские обсудили его метод с каким-то профессором из Белфаста, и тот назвал этот метод «псевдонаучной фантастикой». Я решила, что Жозе имел в виду английских полицейских, которые поделились своим мнением с португальскими коллегами. Не знаю, приняли ли это к сведению следователи из судебной полиции. Когда ты постоянно ощущаешь давление и отчаянно ждешь новостей, логика порой отключается.

Однажды вечером, когда Джерри еще был в Америке, перед тем как лечь спать, Амели произнесла тихонько: «Папа на работе. Мама, а ты не работай. Мама, будь всегда дома!», на что мама только вздохнула. Сейчас, вспоминая, какой непредсказуемой и сумбурной была тогда наша жизнь, какое огромное количество людей, знакомых и незнакомых, вращалось вокруг нас, я понимаю, насколько тревожной и пугающей могла быть подобная обстановка для Шона и Амели, несмотря на их умение приспосабливаться.

Джерри прилетел в Португалию в четверг. 29 июля, проведя с нами долгих двенадцать недель, Триш и Сэнди вернулись домой, в Шотландию. Все это время они были для нас надежной опорой, и мы так привыкли на них полагаться, что, расставаясь, почувствовали себя, как улитка, лишившаяся раковины, и не смогли сдержать слез (даже Джерри, которого Триш после столь эмоционального прощания прозвала Ревушка). Они ради нас отказались от своей жизни на целых три месяца. Их практическая и моральная поддержка была тем ценнее, что они и сами страдали, ведь Мадлен — их племянница и крестница.

В понедельник состоялась наша последняя «регулярная» во всех смыслах этого слова встреча с Невесом и Энкарнасаном. Мы говорили о поисках, которые должны были начаться через два дня, и снова о Роберте Мюрате. Рикарду на следующий день вечером должен был прийти к нам на виллу. В десять вечера он позвонил и сказал, что не сможет прийти и мы встретимся завтра. Этого так и не произошло.

Кроме подобных мелочей, которые мне казались странными и раздражающими, я не замечала, чтобы поведение полицейских или направление расследования как-то изменилось. Наше внимание было сфокусировано на поисках и на дальнейших планах в рамках проводимой нами кампании, которые мы разрабатывали с Джоном Корнером — он наведывался в Прайя-да-Луш, чтобы помогать нам. Также к нам прилетели мои мама, папа, тетя Дженет и дядя Брайан. Ко 2 августа «вой сирен» был уже таким громким, что я не понимаю, как можно было его не услышать. И все же я не забила тревогу.

В то утро мы с Джерри вместе с Джоном и одним его коллегой готовились ехать в испанский город Уэльва, чтобы распространить там листовки с фото Мадлен. Джон хотел снять об этой поездке фильм, и там к нам собирались присоединиться несколько британских журналистов. Это был выгодно и им, и нам: при этом они получали новый материал о Мадлен, что, в свою очередь, привлекало внимание общественности к нашим действиям. Когда я отводила Шона и Амели в Клуб для малышей, мне позвонил Джерри. Ему сообщили, что в десять часов к нам придут из полиции. Что-то связанное со следственными мероприятиями, сказали ему. Более неподходящее время они не могли выбрать. И какие такие следственные мероприятия они собирались проводить на нашей вилле?

Мы никогда никому не лгали — ни полиции, ни журналистам, ни кому-либо еще. Но в тот момент мы оказались в положении, когда у нас не было выбора. Случилось так, что у Джерри тогда было небольшое расстройство желудка, и мы использовали это как повод отложить поездку. Конечно, нам было неприятно обманывать, но, даже если не принимать во внимание закон о судебной тайне, только представьте, что бы началось, если бы мы сообщили уезжающим в Уэльву журналистам, что полиция собирается проводить на нашей вилле какие-то следственные мероприятия. Знай мы тогда, что это все равно получит огласку, мы бы и не пытались оградить себя от нападок СМИ.

Мои мама и папа вместе с Брайаном и Дженет уехали в город, чтобы не мозолить глаза полицейским. Ни в десять часов, ни в одиннадцать, ни в полдень полицейских все не было. Появились они только в пять. Нам было сказано, что они хотят заснять на видео нашу одежду и другие личные вещи. Для этого они хотели забрать их в управление до конца дня. Объяснять, зачем им это, они не стали. Мы с Джерри решили, что это делалось по совету британских полицейских, которые, несомненно, считали, что заняться этим нужно было уже давно. Мы могли предположить, для чего была нужна экспертиза вещей: в конце концов, похититель ведь мог случайно прикоснуться к какому-нибудь предмету и оставить на нем следы с образцами ДНК. Даже сейчас, по прошествии столького времени, все еще можно было получить важную информацию. Помнится, мы радовались, что происходит нечто такое, что может помочь найти Мадлен.

Позволив нам оставить только ту одежду, которая была на нас, всех нас попросили покинуть виллу. Было уже довольно поздно, и нам пришлось ломать голову, куда можно пойти с двумя голодными и уставшими детьми. Когда нам наконец разрешили вернуться, мы обнаружили дома четырех следователей: Жозе де Фрейтаса, Жоао Карлоса, Рикарду Паива и женщину по имени Карла. Они зачитали нам список изъятых вещей. Я была потрясена — помимо всей нашей одежды они забрали мою Библию (точнее, Библию моей подруги Бриджет), Кота-соню и мой дневник. Зачем им понадобился дневник? Явно не для экспертизы: похититель не мог к нему прикасаться, потому что до середины мая его просто не существовало. Да и Библию мне передал Падди, муж Бриджет, через неделю после похищения Мадлен. В дневнике было много личного, не рассчитанного на посторонних читателей. Бесцеремонное вторжение в мою частную жизнь было мне крайне неприятно.

Помню только, как Жозе сказал нам, что в следствии произошло, как он выразился, «отклонение». Но, судя по его тону, причин для волнения у нас не было — полиции просто было необходимо уточнить некоторые моменты. Не знаю, хотел ли он, чтобы мы так думали, или это я так восприняла его слова. Когда ты невиновен, тебе не приходит в голову, что кто-то может считать иначе. Как бы то ни было, но, хотя в это трудно поверить, даже после этого я не почувствовала неладное.