Джек Мэггс - Кэри Питер. Страница 42

– У каждого существа есть своя сила, – продолжал Мэггс. – У магов вся сила в их глазах. Не будь у них таких глаз, они были бы так же беспомощны, как только что вылупившиеся цыплята.

Мистер Спинкс оттолкнул ложку и капли бульона упали на простыни.

Джек Мэггс терпеливо поставил миску с ложкой на столик. Больной дворецкий отодвинулся подальше в кровати, пока не уперся в ее спинку. Перепуганный, он даже не заметил Констебда в дверях.

– Не смотрите на меня так, старина, – увещевал его Джек Мэггс. – Я не колдун, который посмотрит и околдует.

Мистер Спинкс скрестил руки на груди.

– Его зовут Тобиас Отс.

– Колдун! – прохрипел мистер Спинкс с сарказмом.

– Оказывается, вы можете открывать рот, если хотите.

Мэггс снова предложил ему ложку бульона, но губы дворецкого были крепко сжаты.

– Ну, хорошо. – Мэггс большим и указательным пальцами ухватил небритый подбородок старого упрямца и, разжав ему рот, влил в него ложку бульона. – Так я поил лекарством своих овец в Новом Южном Уэльсе.

– М-ы-м… – замычал Спинкс.

Слезящиеся глаза дворецкого, всячески отбивавшегося от очередной ложки супа, наконец, заметили в дверях Констебла. Тот ободряюще улыбнулся ему. Спинкс хотел что-то сказать, но в его открывшийся рот тут же была влита еще одна ложка бульона, а грубая рука Мэггса закрыла ему и рот, и нос. Бедняге ничего не оставалось, как сделать глоток.

– Флюидами убивают флюиды.

В полном отчаянии мистер Спинкс кивком указал на дверь.

Джек Мэггс, увидев Констебла, быстро поставил миску на столик.

– Он выжал лимоны? Он понял, как обращаться с зеркалом?

Когда мистер Спинкс снова стал прятаться под простынями, мистер Констебл поспешил отдать Мэггсу его пакеты. Он наблюдал, как тот тщательно осматривал их, проверял каждый узел и печать.

– Видимо, о нем там не знают.

В это время наконец раздался храп уснувшего Спинкса. Джек Мэггс заботливо укутал тощее тело старика одеялом; когда он повернулся к Констеблу, его глаза ничего не выражали.

– Если человека не удается найти сразу, – сочувственно произнес Констебл, – то это значит, что его уже нет там. Чтобы спрятаться, лучшего места, чем Лондон, не сыщешь.

Но Джек Мэггс не проявил дальнейшего интереса к этой теме.

– Мерси занимается женщинами, – сказал он. – Я же пообещал позаботиться о Епископе.

– Есть чистое белье, – предложил Констебл. – Если вы поднимете мистера Спинкса, я поменяю простыни.

Констебл снял свой парадный камзол и заботливо повесил на спинку стула. Когда Джек Мэггс поднял дворецкого, Констебл быстро сорвал с древнего матраса старую простыню и заменил ее свежей и прохладной. Он проделал это ловко и умело, как истый гвардеец, но вид разрушенного старостью тела Спинкса на руках у своего коллега был для него подобен ураганному ветру, вдруг принесшему с собой воспоминания о библейских образах на витражах маленькой церкви Сент-Мери-ле-Боу. А за ними – тревожащую память об изуродованной шрамами спине Мэггса и о его могучем теле, которое вдруг вызвало у него неудержимое желание самому ощутить ту заботу, которая сейчас отдается старому Спинксу, а не ему, Констеблу; он хотел, чтобы Джек Мэггс положил его голову к себе на колени и погладил ее.

Он боролся с опасным побуждением признаться Джеку, что он нашел Генри Фиппса, и рассказать, как он глупо и неосторожно открыл человеку, который не желает добра Мэггсу, где тот находится.

Он понимал, что это признание неразумно и опасно, но ему отчаянно хотелось облегчить душу, открыть Мэггсу правду и рассказать ему, что он тоже знает Генри Фиппса, знает близко и очень интимно. Этот джентльмен обольстил его и сбил с пути истинного.

Однажды Констебл был послан к молодому соседу, чтобы передать ему приглашение от мистера Бакла на чай. И как-то незаметно для себя он был вовлечен молодым соседом в разговор о Западной Англии и ее красотах. Его даже пригласили на верхний этаж дома, чтобы показать небольшой этюд маслом с изображением шторма в Бристоле. Но картины почему-то не оказалось на том месте, где полагал хозяин. А затем он позволил уговорить себя остаться еще и помыть голову молодому хозяину дома и, вытерев досуха, прижать к своей груди. Он слушал тихие уговоры и обещания, его называли ангелом – и он не устоял, он поддался.

Он чувствовал себя, черт побери, принцессой.

Целых две недели в 1836 году Эдвард Констебл пил пиво с Генри Фиппсом, бредил Генри Фиппсом и был обманут, использован и в буквальном смысле слова распахан им так, что едва мог прямо держаться на ногах, обслуживая за столом. Он получил приглашение поехать вместе с Генри в Италию, но прежде чем дать согласие, он рассказал об условиях поездки дорогому Альберту Поупу, своему искреннему интимному другу на протяжении всех пятнадцати лет их совместной службы в армии.

На следующий день Альберт размозжил себе голову выстрелом из этого ужасного маленького пистолета.

Он мог бы рассказать Мэггсу, как мерзко вел себя Генри Фиппс после смерти Альберта, но он хранил эту тайну, как золотоносный песок в прижатом к сердцу кулаке.

Мэггс попробовал снова укрыть Спинкса, но старик, беспокойно ворочаясь, все время сбрасывал одеяло и тянул за ворот свою свежую рубашку, словно хотел содрать ее со своего тела.

Констебл собрал с пола грязные простыни и связал их в узел. Хотя на нем была воскресная одежда, он, не раздумывая, взвалил узел на плечо и покинул спальню. В коридоре он с удивлением обнаружил, что Джек Мэггс следует за ним.

Глава 47

Майское солнце прямыми лучами падало на белье, вздувшееся пузырями и булькающее в прачечном котле.

В данный момент стирка была единственным занятием Эдварда Констебла, который решил, что неплохо бы урвать минутку и погреться на солнышке. Но и здесь он заметил, что Джек Мэггс, словно приклеенный, с ним рядом, и теперь темная, наполненная паром прачечная стала казаться Констеблу куда привлекательнее, чем солнечные лучи.

Пока он помешивал в котле простыни и наволочки, его напарник, прислонившись к старой стене, был занят менее полезным делом – он с беспечным видом дымил трубкой; ароматный табачок действовал на Констебла тонизирующе, он глубоко вдыхал в себя удивительную смесь черного табака с мыльными парами.

– Груша зацвела, – нарушил молчание Констебл.

– Да, груша, – отозвался Мэггс.

После этого оба снова замолчали. Констебл чувствовал легкое покалывание в шее и общее напряжение в мышцах, отнюдь не всегда неприятное, от того, что кто-то, пока еще незнакомый, кружит вокруг тебя.

– Я долго жил с секретами, – наконец подал голос Джек Мэггс.

У Констебла екнуло сердце.

– Вы знаете, откуда я? – в упор спросил его Джек.

– Нет.

– Не сомневаюсь, вам уже все рассказала наша маленькая мисс. – Джек Мэггс стал чаще попыхивать трубкой. – Я из Нового Южного Уэльса. Вот так. Теперь вы услышали это от меня самого.

Констебл в смущении уставился на клубившийся над котлом пар.

– Зачем вы мне говорите это, мистер Мэггс?

– Три года из этого времени мне довелось провести в аду, который называется Моретон-Бэй. Там могли убить человека за то, что ему известен чужой секрет.

– Убить? – Констебл невольно вспомнил о тех, у кого были такие же секреты, как и у него: лейтенанта Джона Хепберна, барабанщика Томаса Уайта и других отличных ребят, которых судили и признали виновными. После Ньюгейта они канули в Лету. – Вы хотите сказать, что всех их ждала виселица?

– Нет, нет, – нетерпеливо отмахнулся Мэггс. – Выслушайте меня: если вы знаете что-то такое же опасное, как то, что теперь знаете обо мне, значит, вы опасны для меня.

– Вы можете быть откровенны со мной, Джек.

– Я стараюсь, Эдди. Слушайте дальше: в колонии Моретон-Бэй все заключенные шпионили друг за другом. Таким образом им удавалось держать нас в ежовых рукавицах. Если бы мы с вами были приятелями там, то вы обязаны были бы рассказать мне свой секрет, если случайно узнали мой. Мы были бы тогда в одинаковом положении.