Товарищи китайские бойцы - Новогрудский Герцель Самойлович. Страница 17
И Поливанов, лингвист удивительной чуткости и удивительного таланта, первый понял: слово «Совет» на всех языках лучше всего будет звучать так, как оно звучит по-русски. К этому и свелось его предложение. «Совета!» — произнес он на пекинский манер. — Прекрасное китайское слово! Точнее не скажешь.
Так и пошло с его легкой руки. Так в дальнейшем по-китайски и писалось.
Газету делали там же, где была сосредоточена вся общественная жизнь революционно настроенных китайцев петроградской колонии, — в двухэтажном особняке на Васильевском острове.
— Этот дом сохранился, — продолжал Николай Иосифович. — Во время недавней своей поездки в Ленинград я был в том районе: та же темная окраска, тот же фасад. Он стоит на 2-й Линии, совсем близко от Среднего проспекта. Здание, несомненно, историческое. Здесь размещался первый в мире китайский Совет рабочих депутатов, здесь формировались первые отряды китайцев красногвардейцев Севера России, здесь делалась первая в мире советская китайская газета. Я убежден: как только в исполкоме Ленинградского Совета узнают о примечательном особняке — на нем установят мемориальную доску. И нужно, чтобы текст ее не был излишне лаконичен. Пусть будет увековечено и имя Лау Сиу-джау, возглавлявшего Всероссийский союз китайских рабочих; и имя Евгения Дмитриевича Поливанова — талантливейшего русского китаеведа, преданного друга китайского народа; и имя Чжан Юй-чуана — великолепного оратора, пламенного революционера, ставшего вскоре вместо Поливанова редактором газеты и погибшего на этом посту.
— Так вы его знали?
— Чжан Юй-чуана? Отлично знал. Яркий был человек. А как говорил! В здании на 2-й Линии без собраний и митингов дня не проходило, дом как улей гудел. И Чжан был у китайской аудитории лучшим оратором. Высокий, худой, с горящими глазами, он выступал всегда с такой силой вдохновения, с такой верой в правоту своих слов, что буквально зажигал слушателей. Судя по складу речи — он из интеллигентов, из тех передовых, революционно мыслящих, высокообразованных интеллигентов китайцев, какими уже тогда мог гордиться китайский народ. Убийцы знали, кого убирали с пути. Это, конечно, было политическое убийство.
Николай Иосифович сделал тот же вывод, какой был сделан в «Известиях ВЦИК» сорок лет тому назад.
Сообщение под заголовком «Политическое убийство» было напечатано в газете 21 января 1919 года. Текст такой:
«Из Петрограда Нар. Ком. по Иностр. Делам сообщили, что 19 января при странной обстановке убит товарищ председателя Союза китайских рабочих Чжан Юй-чуан.
Последний был только что избран заведующим пропагандой и редактировал китайскую газету „Китайский работник“.
Убийство совершено перед началом митинга китайских рабочих. Неизвестный убийца, сделав несколько выстрелов из револьвера, успел скрыться…
Пока действительных мотивов убийства и виновников обнаружить не удалось, но, по-видимому, убийство носит политический характер».
Да, несомненно, убийство носило политический характер. Его совершили те, кто пытался стеной молчания отделить Советскую Россию от Китая, кто страшился проникновения в Китай большевистского слова. Стреляя в китайского революционера, убийцы целились в китайскую газету.
Но просчитались. Газета продолжала выходить. Мы держали в руках 27-й номер «Датун бао» — «Великого равенства». Как гордо звучат сейчас для Китая эти слова.
9. Шестнадцать адресов
Решили так: с чего начали, то и нужно продолжать; начали с Владикавказского батальона Пау Ти-сана, по его следам и пойдем.
К тому времени мы уже располагали почти двумя десятками адресов китайских ветеранов гражданской войны, проживающих в разных местах Советского Союза. Но никто из них, судя по справкам, во Владикавказском батальоне не служил. А нам нужны были бойцы именно этого батальона, живые свидетели его боевых дел.
И вдруг, как часто бывает, помог случай. Ученый археограф Главного архивного управления МВД СССР Владимир Романович Копылов передал нам копию письма, полученного из Министерства социального обеспечения РСФСР. В письме шла речь о заявлении гражданина Лю Ди-зуна, присланном из Китая. Лю Ди-зун писал, что он сам и его два брата Лю Ги-зун и Лю Мо-зун в годы гражданской войны служили во Владикавказском китайском отряде и что в июле 1918 года оба его брата погибли в бою за станцию Прохладная. Суть заявления сводилась к просьбе установить пенсию проживающим в Китае семьям погибших братьев Лю.
Для удовлетворения просьбы о пенсии требовалось документальное подтверждение гибели красноармейцев Лю Ги-зуна и Лю Мо-зуна. За этим-то Министерство социального обеспечения и обратилось в архивное управление.
Заявление привлекло наше внимание по двум причинам. Подписавший его был нам известен. В «Алфавитной книжке красноармейцев и красных партизан», хранящейся в Астраханском областном государственном архиве, о нем говорится так: «Лю Ди-зун, китаец, № документа 246. Член ВКП(б). Образование китайское— среднее, русское — низшее. Год рождения 1899. Состав семьи — два человека».
Но еще важнее было то, что Лю Ди-зун в своем заявлении ссылался на шестнадцать китайских добровольцев Красной Армии. Тут же приводились их адреса — Красный Лиман, Ясиноватая, Таганрог, еще Таганрог, село Марцево, Лиски, Воронеж, Калач, станица Тбилисская, Нальчик, Невинномысск, Боково-Антрацит, Штеровка, Горловка, Краснодар, Белоглинская — по многим местам разбросала судьба китайских ветеранов.
Оно было не очень связно написано, это заявление. Но создавалось впечатление, что все шестнадцать человек, на которых Лю Ди-зун ссылался, в прошлом служили во Владикавказском батальоне. Так мы это и поняли, прежде всего, вероятно, потому, что нам очень хотелось так понять. Решили: надо ехать по адресам.
Начали с Таганрога, где жили Сан Тан-фан и Ван Шу-шан.
О таганрогских стариках-пенсионерах мы уже писали. Один при встрече рассказал нам о храбром командире Жен Фу-чене, другой — о красноармейце Ли Фу-цине, встречавшемся с Лениным.
Но когда стали расспрашивать их о Владикавказском батальоне, выяснилось, что ни тот, ни другой на Тереке не служили.
Следующим пунктом на пути нашего следования был Невинномысск. Там, на Кооперативной улице, жил Ли Бо-сан. Он у нас находился, как говорят артиллеристы, «в вилке». Мы знали о Ли Бо-сане из двух источников: во-первых, из заявления о пенсии, во-вторых, из донесения начальника политотдела Ставропольского краевого военного комиссариата полковника Козлова. Сообщая сведения о китайских ветеранах гражданской войны, проживающих на Ставрополье, полковник упоминал и о нем.
Итак, мы приехали в Невинномысск, разыскали Кооперативную улицу, а в конце ее — дом № 52, уютную мазаную хату с небольшими оконцами и вишневыми деревьями в садочке за забором.
Ли Бо-сан был дома. Подвижной, крепкий, собранный, он выглядел много моложе своих шестидесяти двух лет. По-русски Ли говорит хорошо. В промысловой артели, где он работает, коммунисты избрали его, имеющего за плечами тридцатилетний партийный стаж, секретарем партийной организации.
Пошли разговоры. Ли Бо-сану было что рассказать. Революция застала его в Пскове. Пришли белые. Стало плохо. Жить было не на что, работы не было.