Куклу зовут Рейзл - Матлин Владимир. Страница 57

Мельница, где работал Арон, находилась в двух верстах от местечка. Первым побуждением парня, когда слух о погроме достиг его ушей, было бежать домой, чтобы защитить семью. Но владелец мельницы Хома Грищук буквально силой удержал его: «Куда ты? Тебя замордует первый же встречный казак, домой ты нипочём не добежишь». Не отпустил он в местечко и других работавших у него евреев и тем самым, скорее всего, спас им жизнь. Вообще Грищук, можно сказать, хорошо относился к евреям — в том смысле, что не разделял господствующего мнения, «шо усих жидив трэба поубивати».

Ночью Арон всё же прокрался к себе домой… вернее, к тому месту, где до вчерашнего дня был его дом. Он застал остов дома с разбитыми окнами и обезумевшую от горя мать. С окаменевшим лицом без единой слезинки она сидела над телами двух дочерей…

На следующее утро в Захвылье вступили красные. Весь день в местечке хоронили убитых. Вечером красный командир товарищ Кумачёв собрал жителей еврейской половины Захвылья, обещал наказать погромщиков и предложил молодым людям добровольно вступать в Красную Армию, поскольку все равно мобилизуют. И Арон Хайкин вступил. Полуживую мать оставил на попечение её замужней сестры, а сам ушёл с красными. Когда он записывался, командир товарищ Кумачёв посоветовал сменить фамилию, поскольку «Хайкин» звучит недостаточно революционно. Он предложил фамилию Рабочев, Аркадий Рабочев. «Ты на мельнице кто? Рабочий человек, верно?» Арон согласился, а командир тихо добавил: «Я ведь тоже раньше назывался Кацман…»

Виновных в погроме так и не нашли, всё свалили на казачий отряд. Но одного жителя всё же расстреляли — Хому Грищука. Не за погром, а за то «как есть буржуазия и эксплуататор трудового народа». Так объяснил товарищ Кумачёв тем беспринципным евреям, которые пришли хлопотать за арестованного Грищука. «Где ваша классовая сознательность, товарищи евреи?!» — возмутился товарищ Кумачёв.

В рядах Красной Армии Аркадий Рабочев сражался храбро, о чём свидетельствовали боевые награды, украшавшие его грудь. И среди этих наград — орден Красного Знамени, один из первых в стране; Аркадий получил его за «личную храбрость и находчивость», проявленные в боях за Каховский плацдарм в сентябре 1920 года. Он воевал там под непосредственным командованием легендарного красного маршала Василия Блюхера, чем очень гордился (и что потом, как говорится, вышло ему боком, но это потом).

Демобилизовавшись из армии ввиду тяжёлого ранения, Рабочев поступил в Киеве в политехнический институт и окончил его, став специалистом по сельскохозяйственным машинам. Далее карьера молодого инженера, героя войны, кавалера ордена Красного Знамени, члена партии, развивалась с головокружительной скоростью. К тридцати семи годам, то есть к моменту ареста, он занимал пост заместителя министра в правительстве Украины и был членом ЦК республиканской компартии.

3

Пожар

На счастье Исаака, дядя Берл по-прежнему жил на Дилэнси по тому самому, записанному на бумажке старому адресу. Появлению родственника из Захвылья он не удивился, как будто всегда ожидал чего-то подобного. И хотя семья жила тесно, поселил его у себя.

— Спать будешь с Йошкой, он маленький, уместитесь. Завтра же пойдёшь работать, я тебя устрою учеником на швейную фабрику. По вечерам будешь ходить в школу, учить английский. Без английского ты в этой стране никто, запомни это. Без английского будешь вроде меня до старости на побегушках в какой-нибудь лавочке.

В семье Берла помимо десятилетнего Йошки была ещё двадцатилетняя дочка Рози, которая работала на швейной фабрике. Фабрика называлась The Triangle Shirt Waist Factory и находилась в получасе ходьбы от Дилэнси. Дядя Берл был через синагогу знаком с Максом Бланком, одним из владельцев фабрики, к которому и привёл Исаака рано утром на следующий день после его прибытия в Новый Свет. Мистер Бланк выслушал просьбу Берла, смерил Исаака взглядом и задал ему какой-то вопрос по-английски. Исаак растерянно посмотрел на дядю Берла и на всякий случай кивнул головой. Мистер Бланк поморщился:

— Ладно уж, попробуем взять его учеником наладчика. Но если не научится по-английски…

Дядя Берл подобострастно закивал. Считалось, что Бланк делает большое одолжение, хотя условия, на которых Исаака взяли на работу, были весьма жёсткими: первые два месяца ученичества он не получал ни цента зарплаты, а вкалывал полный день.

С учителем Исааку повезло: старый Димарко знал свое дело досконально, а главное, был толковым и терпеливым наставником. Терпения же ему понадобилось много, особенно на первых порах, когда Исаак совсем не понимал по-английски. Но Джино Димарко хорошо помнил, как тридцать лет назад сам приехал в Америку из родного Неаполя и как трудно ему приходилось без языка. Собственно говоря, старым он не был, особенно по нашим нынешним понятиям: мужчина лет пятидесяти с модными, закрученными вверх усами, высокого роста, атлетического сложения. В молодости он увлекался классической борьбой и даже подрабатывал, выступая в цирке. «Старым Димарко» его называли скорее из почтения.

Конечно, языковая нестыковка создавала неудобства в общении учителя с учеником, но, с другой стороны, служила Исааку ещё одним стимулом для изучения английского. В течение рабочего дня он старался запомнить множество специальных названий и производственных терминов, вечером на занятиях в школе для эмигрантов заучивал грамматические конструкции, а утром в течение получаса, пока они шли на работу, получал от Рози замечания к своему английскому произношению. Таким образом, через два месяца американской жизни, когда подходил к концу его ученический срок, Исаак уже мог что-то сказать по-английски, используя простые выражения типа «в этой машине нужно заменить шпульку», и его оставили на фабрике в качестве помощника механика-наладчика. Зарплату, правда, положили мизерную — четыре с половиной доллара в неделю. Рози, к примеру, зарабатывала семь.

Любая, даже не очень подробная история американских профсоюзов непременно упоминает The Triangle Shirt Waist Factory, швейную фабрику, события на которой сыграли столь заметную роль в развитии рабочего движения в стране. Вообще говоря, фабрика была во всех отношениях типичным для того времени предприятием sweat-shop, как их называли, то есть функционирующим на основе «потогонной системы»: 13-часовой рабочий день, антисанитарные условия труда, жестокие нормы выработки, свирепые надзиратели и циничное пренебрежение условиями безопасности. В частности, правилами пожарной безопасности.

Все швеи на фабрике были молодыми женщинами, средний возраст — от 19 до 20 лет. Почти все они недавно приехали в Америку: примерно половину составляли еврейки из России (точнее, из Польши, Украины и Белоруссии), также много было итальянок и латиноамериканок. Все они плохо говорили по-английски, и sweat-shop был единственным местом, где эти женщины могли как-то заработать на жизнь; уборкой улиц и помещений, заметим кстати, в те далекие времена занимались мужчины.

Рози, высокая медно-рыжая девушка с решительными манерами, отличалась от других швей лучшим знанием английского языка, и это означало, что в недалёком будущем она постарается перейти на лучшую работу — скажем, продавщицы или кассирши. К Исааку она относилась несколько снисходительно: всё же была на год старше и жила в Америке уже пять лет. Когда их смены совпадали, они ходили на работу и обратно вместе. Для Исаака это были очень полезные прогулки, потому что Рози заставляла его говорить по-английски. Хотя в тот незабываемый день, изменивший жизнь Айзека Чайкина и определивший его судьбу, они в первый и последний раз говорили на родном языке: английский никак не подходил к теме разговора.

Весна в тот год наступила к концу марта, и это было первое по-настоящему весеннее утро с тёплым солнцем, ясным небом и еле ощутимым ласковым ветерком. Лучезарное утро субботы 25 марта 1911 года.