Куклу зовут Рейзл - Матлин Владимир. Страница 62

— Ты где пропадаешь? — закричала она с другой стороны улицы. — Иди сюда, поговорить надо!

Они встретились как старые друзья, обнялись, расцеловались.

— Почему тебя не видно? Ты что делаешь? Учишься? Где? — спрашивала она, не выпуская его из объятий.

— Да так как-то… — Рассказывать о своих злоключениях не хотелось. — Колумбия меня не восстанавливает, другие университеты…

— Наплевать на Колумбию! Я скажу, куда тебе идти. Ты ведь житель штата Нью-Йорк, верно? Ну тогда тебя наверняка возьмут в университет штата. Это недалеко от города, часа три на машине. Нам там очень нужны свои люди, там можно кое-что сделать… Вообще-то, ты знаешь, что происходит?

Джино промычал что-то невнятное. Она схватила его за руку и оттащила в сторонку, к витрине какого-то магазина.

— Значит так. С социалистами мы окончательно расходимся, сейчас главная работа — против войны. Я только вчера говорила с Марком Раддом, он настаивает, и Том Хайден тоже так считает. Понимаешь? Это направление очень популярно среди студентов: никому неохота попадать во вьетнамские джунгли… Организация растёт как никогда! Но это не значит, что мы забыли наши прежние социальные требования, они должны идти вместе с антивоенными. Вместе, понимаешь?

…Толпа студентов с факелами, камнями и палками приближалась к цепочке национальных гвардейцев, выстроившихся перед административным зданием. Впереди всех шла Берта Леон. Она размахивала факелом, и отсветы пламени мерцали в её глазах и на коже куртки. Она кричала:

— Мы мирная демонстрация! Мы не хотим столкновений! Мы только хотим войти в здание и проверить, кто там прячется!

Когда демонстранты приблизились и от здания их отделяло только футов полтораста, вперёд вышел командир национальных гвардейцев в форме капитана и прокричал в рупор:

— Здание закрыто, вход воспрещён! Прошу всех разойтись! Если кто-нибудь попытается проникнуть в здание, будет применена сила! Расходитесь!

— Они не посмеют нас тронуть! — высоким голосом закричала Берта. — Не начинайте первыми! — И, обращаясь к гвардейцам: — Ребята! Они всё врут про нас. Мы не делаем ничего незаконного. Не слушайте их! Мы проводим законную демонстрацию, а вы выполняете преступный приказ.

Она продолжала идти на строй национальных гвардейцев, размахивая факелом. И студенты шли за ней. Джино шёл в первом ряду с самодельным транспарантом насчёт диктатуры пролетариата — картонкой, прибитой к рукоятке от лопаты. До строя гвардейцев оставалось двадцать шагов… десять… пять. Гвардейцы стояли неподвижной стеной, преграждая путь.

— Пропусти! — повелительно сказала Берта и попыталась отстранить высокого, широкоплечего гвардейца. Тот сразу же, без разговоров, огрел её дубиной по лицу, из разбитых губ и носа девушки потекла кровь. И тут началось… В гвардейцев полетели камни, палки, бутылки с горючей смесью. Понимая, что на расстоянии их закидают, гвардейцы кинулись на студентов, круша дубинками налево и направо.

Картонный лозунг на палке — не особенно эффективное орудие, Джино размахивал им больше для острастки. И вдруг перед ним возник высокий гвардеец — тот, который ударил Берту, — и одним взмахом дубинки свалил его на землю. Вырвав у него лозунг, гвардеец принялся избивать им Джино, хрипло приговаривая:

— Пролетариат? Вот я и есть самый настоящий пролетариат! А ты пидор мокрожопый! Я тебе покажу, чего хочет пролетарий!

И палкой по голове, по голове… Джино потерял сознание.

6

Политическая принципиальность

Историю с письмом из Америки Василий, конечно, рассказал тёте Рае, но не до конца: не сказал ей, что комсомольская организация будет решать его судьбу, иначе говоря, что главные беды впереди. Просто не хотел, чтобы тетка волновалась, она и так была потрясена всем происшедшим, и Василий слышал, как она по ночам ворочалась на топчане в своем углу и тихо плакала. Он тоже не спал. Думал о предстоящем комсомольском собрании, которое должно рассмотреть — то есть утвердить или отменить — решение курсового комитета об исключении Василия Рабочева из комсомола с одновременным ходатайством перед дирекцией об отчислении его из института. «За обман государственных органов и за политическое двурушничество», — говорилось в решении комитета. В чём выражалось это самое «политическое двурушничество», Васе не объяснили. «Собрание разберётся», — сказали ему.

В день комсомольского собрания Вася встал с головной болью. Хотел побриться, но в ванной заперлась соседка. Вася потоптался под дверью и поехал небритый — боялся опоздать на занятия, только этого не хватало…

Собрание было назначено на четыре. Всего на курсе числилось двести восемьдесят комсомольцев, пришли почти все. В большинстве своём это были Васины сверстники, двадцатилетние парни и девушки, но присутствовало также и небольшое число демобилизованных, те были постарше. К ним относился и секретарь организации, Ким Кострищев, демобилизованный сержант и несгибаемый большевик. В институте он всегда ходил в военной гимнастёрке с орденскими ленточками, хотя в армию попал в 1945 году и воевать ему не довелось. Он-то и докладывал собранию дело Рабочева.

— Настоящее собрание происходит в трудные для советского народа дни, — начал Кострищев своё сообщение. Он поправил складки на гимнастёрке и тяжёлым взглядом обвёл притихший зал. — Великий вождь нашего народа и всего прогрессивного человечества товарищ Сталин болен. Мы все надеемся на его скорейшее выздоровление, но в обстановке его болезни мы обязаны повысить свою бдительность и заострить политическую принципиальность.

Затем секретарь начал излагать сущность дела Рабочева:

— Этот, с позволения сказать, комсомолец обманным путём проник в наш институт. Обманул приёмную комиссию, написав в анкете, что не имеет родственников за границей, а на самом деле в Нью-Йорке у него живут родной дядя и двоюродный брат, с которым Рабочев состоит в переписке. Стоит сказать об этом дяде. Это родной брат отца, а отец был в своё время разоблачён и осуждён как враг народа, иностранный шпион и вредитель. Наше гуманное государство разрешило Рабочеву жить в Киеве и учиться в институте. Так он, вместо того чтобы отмежеваться и очиститься, переписывается с братом врага, хотя и дядей. И это не всё. Стоит внимательно приглядеться, кто он есть на самом деле, так называемый Василий Рабочев. Когда сионистские враги проникают повсюду, делая из-за угла своё враждебное дело, оказывается, никакой он не Рабочев, а настоящая его фамилия Хайкин!

По залу прокатился гул, комсомольцы недоумённо переглядывались. Как это может быть? Вася Рабочев, свой парень, и вдруг…

И тут на трибуну выскочила Валентина Прошкина. Не попросила слова, а вдруг появилась на трибуне. Председательствующий запротестовал было, но из зала стали кричать: «Дайте ей сказать, она его знает, дайте сказать». И, прежде чем председательствующий восстановил порядок, Валя заговорила:

— Да, я его знаю. Мы дружим с первого курса, тут тайны нет… Но я его защищаю не потому, что он мой друг, а потому, что его обвиняют неправильно, несправедливо. Как Ким подал дело, так это любого из нас можно представить врагом…

Тут председательствующий прервал Прошкину:

— Давай факты, если чего знаешь, а не разводи критиканство.

— Вот вам факты. Никакой переписки с двоюродным братом не было, а было одно-единственное письмо из Америки, которое Вася отказался принять. Есть его заявление на почту, где он отказывается. Он никогда не знал про дядю в Америке, просто не знал. Отца арестовали, когда Васе было четыре года, ему просто неоткуда было знать. Насчёт фамилии. Это фамилия отца — Рабочев. И в Васиной метрике о рождении эта фамилия, он может показать, и в паспорте, и во всех документах. Это его настоящая фамилия, другой нет. Но он никогда не скрывал своей национальности, никем не притворялся. И в метрике, и в паспорте, и во всех анкетах сказано, что он… его настоящая национальность честно, без утайки проставлена. И что тут такого? У нас в стране все равны. А Василий честный человек и хороший комсомолец. Когда на картошку надо ехать, он не отлынивает, не то что некоторые…