Тени над Эрдеросом. Рука со шрамом (СИ) - Рейман Андрей. Страница 42

- Селиверст уже много лет не занимается оружием. И будь он жив, вы бы ушли ни с чем. Но у нас осталось немного стали. Мне она ни к чему, но если вы хороший кузнец, то используйте ее на здоровье. Хотя на вид вы, по-моему, слишком молоды.

- Я старше, чем выгляжу. Спасибо, госпожа. Храни вас Табо, - Йорвин поклонился хозяйке и зашагал по лестнице вниз.

- Надо похоронить его, - сказала Данель. - Сколько?

- Чего сколько? - спросил Кейн.

- Сколько возьмешь за свою работу? Ты ведь гробовщик?

- Не обижай меня Данель. Я, конечно, ублюдок, но ублюдок не конченный. Как я могу требовать деньги с вдовы моего лучшего друга?

- Кейн!

- Нет, и не проси. Я все сказал. К тому же ты помогла моему другу, а значит, помогла мне. Мы этого не забудем.

Данель села на кровать, где лежал ее муж и, роняя слезы, ласково погладила его бледное лицо.

- Как же я теперь без тебя? - сказала она, рыдая. Кейн подошел к ней и осторожно коснулся плеча.

- Держись, женщина. Я обо всем позабочусь. Похороны будут завтра.

Выйдя из дома Селиверста, Кейн попрощался с Йорвином, который, не теряя времени, уже раздувал огонь в горниле и подкладывал углей. Он работал в кимано на голое тело, несмотря на зиму. Перчатку Йорвин предпочел не снимать, дабы не светить своим клеймом.

Хитросплетение улиц вновь вывело Кейна на рыночную площадь. Пройдя мимо старой знакомой кедонейской табачной лавки, он вновь остановился. Любопытство ценителя взяло верх.

- Уговорил ты меня, милый мой. Давай-ка сюда свой филимгтон, - сказал Кейн кедонейцу.

- А-а-а, я зьнал, что вы верьнетесь. Вам ськолеко?

- Одну, - показал палец Кейн.

- На зьдоровье, госьподин, - оскалился табачник. - Восемь серебьрянных.

- Ой, барыга! Ой, барыга! - покачал головой Кейн, взяв сигару в зубы, выкладывая деньги на прилавок. Затем он поджег лучиной кончик сигары. Другой  откусил и выплюнул.

- Ну как, нравися? - с улыбкой спросил торговец.

Кейн пару раз затянулся, затем задумался. Потом снова затянулся. А затем скривился и сплюнул.

- Не-а. Те же яйца, только в профиль, - кедонейский табачник пожал плечами.

- Дорозе отень не всегьда значит лутьсе. Но такой сигар могут позьволить себе не только лишь все. Мало, кто мозет.

- Везет мне на всякое дерьмо сегодня, - буркнул Кейн. - Удачный денек. Ничего не скажешь.

- Удачный денек у тя еще не начался, - прохрипел пропитой голос у Кейна за спиной. Выпуская из легких дым, он не спеша оглянулся. Вокруг него собрались четверо крепких мужчин. Двое были сильно пьяны. У других на лице отображались недели или даже месяцы беспробудного запоя - сизые носы и пурпурно красные, опухшие физиономии. Запоя, который теперь сменился мучительным похмельем. Все были бородаты и неопрятны. От них разило мочой и кое-чем похуже - последствиями безудержного пьянства. Все были вооружены. Один - серпом, двое других - ножами, четвертый - железным ломом длиной в четыре фута. Один сжимал в руке измятую оплеванную бумагу, на которой красовались портреты Йорвина, самого Кейна и морферимов.

- Протрезветь - не встать! Парни, видали когда-нибудь такую уродливую гору мяса? - пробубнил пьяный с ломом, уставившись в лицо Кейна. Остальные не обратили на него внимания. Первый продолжил:

- За тя такие деньги обешшают, шо я и трезвый не сосчитаю стока нулей.  Лично мне лень тащить твою дохлую тушу на себе. Сталбыть, ты пойдешь с нами.  А если нет, может, и башки твоей хватит. Гы!

- Нет, - невозмутимо ответил Кейн. - Что-то мне не хочется никуда идти.

- Крутого из себя корчишь? - спустя паузу раздумий ответил мужик. - Ты глянь на ся. Из тя песок сыпет. Ты уж мертвец наполовину. Куды тобе на четырех?

- Ладно. Ладно. Уговорил. Будь по-твоему, - пожал плечами Кейн и швырнул недокуренную сигару пьянице под ноги.

- О! - довольно хмыкнул пьяница. Но Кейн и не думал сдаваться. Воспользовавшись тем, что нерадивые охотники за наградой немного расслабились, Кейн, не сказав ни слова, зарядил кулаком в челюсть тому, который держал лом. Тот свалился на месте. Его лом теперь оказался в руках Кейна. Не медля ни секунды, он угостил им тех, что замахнулись на него ножами. Два молниеносных взмаха ломом, и двое охотников разлетелись в разные стороны. Тот, что был полнее остальных, снес лавку травника, приземлившись на нее. Другой прочертил носом снег. На все у Кейна ушло не более двух секунд, и все таки он был уже не так быстр, как тридцать лет назад. Один еще остался на ногах, и он воткнул серп Кейну в спину. К счастью, удар был не силен, и серп вошел не глубоко. Разъяренный от боли Кейн, схватил подлого пьяницу за голову своей огромной лапищей, поднял над землей и, взревев как медведь, швырнул его как тряпичную куклу туда, где лежал его собутыльник.

Откуда-то слева раздались резкие голоса, обремененные властью, и краем глаза Кейн увидел, что к месту происшествия уже спешат двое солдат в черных плащах. «Дурак! Старый дурак!» - подумал про себя Кейн - «Должен был догадаться, что колдыри приволокут с собой полицию!»

Не успел Кейн выпустить пар из легких, как снова пришлось скрываться. Драться с полицейскими Кейн больше не хотел. У него под ногами валялся наградный лист. Схватив его, Кейн пустился бежать. До смерти перепуганный хозяин табачной лавки, набравшийся смелости высунуть из-под прилавка нос, вновь скрылся под ней, когда мимо пронеслись двое полицейских с арбалетами наперевес и мечами за поясом.

Долго бежать Кейн не мог. Только он успел скрыться из виду полицейских, как вдруг в районе его сердца разорвалась гномья бомба. Десятилетия  курения не пошли на пользу организму Кейна, пусть даже нечеловечески крепкому и выносливому. Скрутило его не на шутку. Сердце, вспыхнув как факел, превратилось в черную дыру, которая стала засасывать все остальные внутренности. Руки и ноги перестали слушаться, дышать стало тяжело, к горлу подступила тошнота. Стук сердца зазвенел у Кейна в ушах подобно бою орочьих барабанов. Звенело так, что он ничего вокруг больше не слышал. Припав к стене, Кейн еле-еле добрался до ближайшего переулка, где была тень и шанс переждать приступ. Через минуту вспыхнули и легкие. Упав на колени, Кейн зашелся неистовым кашлем. Оторвав руку ото рта, он увидел на ней кровь. Очень плохой знак.

Спустя долгое время, кажется, целую вечность, сердце стало понемногу успокаиваться. И тут Кейн обнаружил, что между левой лопаткой и позвоночником все еще торчит серп. Твердой рукой Кейн вытащил серп из спины и выбросил прочь. Извлекать из своего тела острые предметы ему приходилось не раз. Рука все еще сжимала объявление о розыске. Кейн развернул смятую бумагу и пригляделся. Когда глаза зациклились на награде, он чуть не поперхнулся. За его с Йорвином головы государство сулило по СТО ПЯТДЕСЯТ тиллиев. И ВДВОЕ БОЛЬШЕ за голову морферима. Со злобой разорвав бумагу, Кейн с трудом поднялся, и все так же держась за стену, осторожно побрел домой, глядя по сторонам и прислушиваясь к каждому звуку города, ставшего для него враждебным.

Металл подчинялся. Прошли десятилетия с тех пор, когда Йорвин в последний раз брался за молот, но его навыки просыпались стремительно, стирая пробел минувших лет. Каждый новый удар молотом по заготовке был увереннее и точнее, чем предыдущий. Спустя немного времени Йорвин позабыл, что молот не есть продолжение его руки. У Селиверста была первоклассная сталь. Раскаленная до оранжевого цвета, с каждым ударом молота, сопровождающимся снопом искр, она приближалась к тому виду, какой Йорвин задумал. А он мечтал воссоздать оружие Юрки таким, каким был его каменный прототип, единственно с поправками на толщину лезвия и наличием гарды. У Йорвина была безупречная память. В его голове стояло изображение клинка Юрки с изогнутым широким лезвием, каким-то нелепым декоративным подобием зазубрин на вогнутой стороне клинка и даже родовая метка дома Ояярви - иерглиф на древнем языке морферимов, по форме напоминавший рыбу, обвитую змеей.

Йорвин работал весь день без перерыва. Погода, которая поутру радовала глаз солнцем, с течением дня ухудшалась, и к вечеру испортилась окончательно. С наступлением сумерек задули неистовые ветры с северо-запада и принесли с собой метель. Йорвин сложил навес, чтобы его не снесло ветром, и чтобы закрыть горнило от снега. В тусклом его свете Йорвин видел абсолютно все. Он мог бы работать даже в полной темноте, ибо его драконьим глазам мрак был не страшен. Если бы в кузнице находился еще кто-нибудь, он мог бы наблюдать, как блестят его глаза в темноте, отражая свечение углей, и как подобно стуку сердца стучит его молот, каждым ударом выбивая мириады искр, и на мгновение освещая благородные черты его вечномолодого, но по возрасту зрелого лица.