Тени над Эрдеросом. Рука со шрамом (СИ) - Рейман Андрей. Страница 44

- Я подумаю, - тяжело вздохнул он. Затем бережно сложил карту и спрятал в карман.

Внизу раздался командирский голос Юрки:

- Куда ты столько? Нет-нет! Нет! Тихо. Тихо! А-а-а!!! - Последовавший затем грохот, казалось, должен разбудить всех соседей, которые уже легли спать. Эйнари с Юрки умудрились опрокинуть всю дровницу на пол. В основном, по вине Эйнари, который в пылу трудового ража неверно рассчитал свои силы и взвалил на свои не вполне здоровые плечи такую груду дров, которая в дверь-то еле пролезла. А дровница у Кейна изрядная.

- Ну чего стоишь, смотришь? - поправил наруч Юрки. -  Собирать надо.

Сверху по лестнице скатился Кейн. Лицо его было пурпурным. То ли от рома, то ли от злости, толи от всего сразу.

- Курва - мать! Это чего ток щас было? - зарычал он. - Мало что ли болтов я из ваших задниц мохнатых вытащил? Неможется от того, что еще не весь город знает, где нелюди живут? Хвосты вам в узел, я вас раз... - Договорить распаляющемуся гробовщику Юрки не дал - зарядил поленом между глаз. Отведав полена, Кейн окосел, пошатнулся и собирался было рухнуть, но Юрки ловко подхватил его здоровую тушу. Увидев, как у Юрки глаза полезли из орбит, Эйнари поспешил на помощь, и вместе они оттащили Кейна на софу.

Через полчаса гробовщик очнулся.  Встал, оделся и ушел, громко хлопнув дверью. В доме повисла тишина. Все огни погасли и только в печи еще тлели бардовые угли. Морферимы легли спать, и только Йорвин еще сидел на полу, замкнутый молитвой. На первом этаже с холодного пола на освободившуюся софу осторожно и тихо перебрался Эйнари.

Ночью, перед похоронами Селиверста, ударил крепкий мороз. Кейн всю ночь дробил землю, окаменевшую от холода, и к утру вымотался окончательно. Во время работы его вновь скрутил свирепый приступ кашля. Кейн не обратил внимания, что крови на рукаве стало еще больше. Как только кашель немного отпустил, Кейн закурил очередную сигару. Кашель прошел окончательно.

Через два часа встало солнце, но на чистом небе все еще был виден синий полумесяц и тускнеющие звезды. Похоронная процессия вышла из городских ворот. Впереди шел Преподобный. В руках он держал ветхий толстый молитвослов, и на ходу читал молитву на старовсеобщем языке, на котором говорили еще задолго до империи. За его спиной четыре астиана[1] несли гроб. Несмотря на мороз, головных уборов у них не было. Их окаймляли девушки - певчие, одетые в бархатные  черные платья и того же цвета платки. Позади шагали обремененные печалью и трауром друзья и родственники усопшего. Всех вместе их было около пятидесяти человек. Кейна это восхитило, но ничуть не удивило. Он знал, каким чудесным человеком был его друг. В толпе Кейн разглядел жену Селиверста, Данель. Среди всех людей она была единственной, кто не сдерживал слез. Одна из ее знакомых женщин ласково приобняла ее, попыталась утешить, но та лишь сильнее разрыдалась. За ее спиной шел мальчик лет двенадцати и тащил за собой маленькую тележку. Ее содержимое было укрыто тряпицей, и потому оставалось загадочным.

Люди собрались вокруг могилы.  Певчие смолкли, и над кладбищем повисло траурное молчание. Лишь ветер завывал в ушах и шелестел в одеждах.  Преподобный вышел вперед и провозгласил:

- Жизнь - ничто иное, как утроба, в которой развивается духовный плод человека. Но кто или что в итоге родится, зависит целиком и полностью он нас.  Да, умирая физически, человек рождается вновь. Но первое лицо, которое вы увидите, родившись вновь, будет лицо нашего Небесного Отца - Илтриса. В руке он будет стяжать весы о трех чашах. На этих весах Отец Илтрис взвесит, сколько любви вы принесли с собой из земной утробы. На первую он возложит вашу любовь к себе, ваше эго, ваши плотские желания и устремления. На вторую чашу он возложит любовь, которую вы отдали окружающим людям, ближним и дальним. На третью он возложит, сколько любви и почета вы оставили для него. Если перевесит первая чаша, то ничто не спасет вас от вечных страданий в аду, где вас будут терзать тысячи демонов до скончания мира. Если вторая чаша перевесит, значит в вас есть свет. Маленький уголек, который если раздуть его заполыхает ярче солнца. Вам будет дан второй шанс и вы родитесь заново. Обычно в этом случае люди рождаются больными или уродливыми и живут неблагополучной жизнью. Так было с Селиверстом. Он родился худым и болезненным. Лекари утверждали, что ребенок умрет, не сегодня так завтра. Но вопреки всему, Селиверст вырос здоровым, крепким, верным Илтрису мужчиной. Жил достойно и своей благочестивой жизнью заполнил любовью третью чашу весов, дающую вечный мир и благоденствие в Небесных Чертогах Отца. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Так давайте же помолимся, чтобы Илтрис принял его как любимого сына и даровал ему неземную радость и покой.

Люди склонили головы и хором повторяли молитву, которую громко читал Преподобный. Кейн стоял поодаль. Он не верил в единого бога, но и язычником, как его родичи, тоже не был. Но в этот день что-то коснулось его высохшего сердца. И он вместе со всеми осенил себя священным знамением - коснулся двумя перстами лба и положил ладонь на сердце.

Аминь.

Несколько мгновений стояла тишина, затем женщины дали волю слезам. По очереди они подходили к гробу и целовали застывшее чело Селиверста и роняли на него слезы. Среди них была и дочь Селиверста, Адалия. Затем подошли четыре астиана, закрыли крышку и опустили гроб в могилу. Многие друзья и родственники бросили по горсти земли на крышку гроба. Наконец, подошел Кейн. Как и остальные, он бросил на гроб друга горсть земли, а потом взялся за лопату. Вместе с комьями застывшего грунта, в могилу нет-нет да падала скупая мужская слеза старого гробовщика. Когда дело было сделано, Кейн водрузил у кургана плиту, на которой было выбито: «Селиверст - кузнец.  1241 - 1315»

Из города выплыло черное пятно. Когда оно приблизилось, Кейн разглядел силуэты солдат при мечах и арбалетах. Восемь королевских полицейских вошли на кладбище и быстрым шагом направились в сторону похорон. Кейн зарычал, схватил лопату, но был остановлен Преподобным.

- Не смей Кейн. Не на похоронах. Я все улажу. Стой и молчи.

- Не уладишь, - бросил Кейн менее сердито, но лопаты из рук не выпустил.

- Стой и молчи! - Настойчиво повторил Преподобный, поворачиваясь к солдатам.

- Доброе утро, братья. Да благословит...

- Мы разыскиваем некоего Кейна - гробовщика. Нам сообщили, что он здесь работает, - перебил солдат. - От имени Глимкара и в частности Его Величества Айвена VI требую выдать его нам немедленно.

- Я тебе сейчас эту лопату в задницу засуну немедленно! - взорвался Кейн. Солдаты вытащили мечи из ножен. Запахло жареным.

- Молчи! - крикнул Преподобный.

- Ты договоришься, старик, - нахмурился старший из полицейских. - Укорачивать дерзкие языки мы умеем. Чик и все.

- Я в гробу много чего повидал. Работа у меня такая. И Айвен ваш там был.

- Друзья! Братья! - примирительно поднял руки Преподобный. - Давайте будем людьми, в конце концов. Кейн не хотел вас оскорблять. Он только что похоронил своего лучшего друга. Давайте хотя бы сегодня не устраивать разборок. Пожалуйста.

- Ладно, - неохотно согласился полицейский, убирая меч в ножны. - Беги сегодня, но завтра мы возьмем тебя. И тебя и всю твою шайку-лейку. Мы узнаем, где вы залегли. Очень скоро.

Когда солдаты в черном исчезли из вида, Кейн, наконец, выпустил лопату из рук.

- Черные ублюдки! - сплюнул гробовщик.

- Зачем опять хамишь? Ты вообще знаешь, кто это? Тебе жить надоело, я понять не могу? Или у тебя попросту мозгов не хватает, Кейн?

- Мои мозги на месте, - ответил Кейн. - Эти сволочи чуть не убили крошку Зу прямо у меня на глазах. Ты ее видел. Милое, безобидное создание. Ни разу я не видел этих в Гвантане со времен Большой Кражи. Ни разу. Но стоило  не человеческой расе объявиться в городе, как выползли. И я не собираюсь пред ними пресмыкаться, за чьей бы задницей они ни прятались. Айвен - хренайвен, мне плевать. Со мной пускай не связываются.