Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес". Страница 107

Неужели она не смогла бы стерпеть присутствия своего мужа до рассвета, чтобы не давать повода для толков?

Несколько часов назад казалось, что не смогла бы, но сейчас принцесса ощутила исступлённую потребность, чтобы он вновь был здесь — хотя бы спал подле неё, хотя бы в одежде. Хотя бы такой же недоступный и равнодушный к ней, как раньше.

Она накинула поверх ночного наряда простую тёмную накидку с капюшоном и, выскользнув из покоев через потайную дверь,  прошла по длинной крытой галерее, соединявшей её павильон с павильоном её супруга. О существовании этого хода знали только сама принцесса и несколько доверенных слуг.

Вторая потайная дверь открывалась прямо в спальню Онхонто.

Сколько раз на протяжении полугода она останавливалась, не позволяя себе воспользоваться этим путём и посмотреть, как его переодевают, чтобы потом проскользнуть в его постель и жарко ласкать его до утра.

Она верила, что всё это будет иметь какой-то смысл.

Таик приоткрыла дверь и остановилась напротив постели.

Муж её спал с Хайнэ Саньей; полог был откинут, и принцесса видела лицо калеки, безмятежно-счастливое во сне и в то же время какое-то по-детски жалобное. Онхонто спал на спине, а калека пристроился у него под боком, положив голову ему на плечо и обнимая его одной рукой. Спали они под одним одеялом.

Лицо принцессы искривилось.

«Может, мне заставить его спать с калекой, как с женщиной? — подумала она, чувствуя, как чёрная злоба вонзается в её сердце, точно крючьями. — Не может быть, чтобы он был абсолютно бессилен. Если он испытывает к калеке нежность, если он так жалеет его за уродство, то пускай испытает к нему страсть! Пусть любит его, как не смог любить меня!»

Принцесса знала, что некоторые из прежних правительниц развлекались, заставляя своих любовников ласкать друг друга.

Ярость и сладострастие охватили её; ей захотелось немедленно увидеть, как красивое и уродливое соединяются, захотелось унизить своего прекрасного, недоступного супруга так, как это было только возможно. Заставить его выпить любовный напиток и спать с Хайнэ Саньей, низвести его трогательную нежность к калеке до грязного, запрещённого плотского удовольствия.

Он же говорил, что будет подчиняться её приказам.

Что он скажет в ответ на это?

Может быть, хотя бы возненавидит её, раз уж не смог полюбить?

Принцесса скривила губы, беззвучно, зло рассмеялась и вышла из покоев через главные двери.

Она шла, ни на кого не глядя, по пустым коридорам, и ей казалось, что она идёт во сне. Мраморные потолки и деревянный пол, голубоватый огонь светильников и сизые предрассветные сумерки, белоснежный покров сада и жаркий огонь алых ягод — всё перемешалось у неё перед глазами, превратилось в нелепую бессмыслицу, яркую картинку цветного калейдоскопа.

Она подумала, что умерла, и бредёт по полям, предваряющим вход в Подземный Мир, чтобы рухнуть в огненную пропасть, зияющую развёрстой черной пастью прямо у неё перед ногами.

А потом всё взорвалось оглушительным звоном, как будто мир и впрямь перестал существовать.

Принцесса остановилась посреди одного из коридоров, подняв голову и опустив руки — растрёпанная, в тёмной накидке, оглушённая.

Много времени ей потребовалось на то, чтобы понять, что звук этот — от которого чуть не раскололась её голова, и полились ручьями из глаз слёзы — это тот самый звук, которого она ждала на протяжении без малого десяти лет.

Зрение и слух мало-помалу начали возвращаться к ней; принцесса увидела людей, застывших вокруг неё в нелепых позах — кто-то замер в низком поклоне, подметая растрёпанными со сна волосами пол, кто-то упал на колени.

Принцесса смотрела на них и ничего не говорила.

Наконец, она услышала шаги, твёрдые и размеренные, и увидела силуэт женщины, приближавшейся к ней из противоположного конца коридора.

Верховная Жрица Аста Даран остановилась напротив неё, бледная, но успевшая одеться подобающим образом. Чувств своих она ничем не выражала, разве что только плотно сжала губы.

— Свершилась Воля Богини, — проговорила она ровным, твёрдым голосом. — Позвольте мне выразить моё нижайшее почтение от имени всех ваших подданных, Ваше Величество. Пусть Ваше правление будет долгим, и свет Богини устелет ваш путь золотом и славой, а я буду молиться за душу Вашей предшественницы.

С этими словами Верховная Жрица упала ниц, и все остальные — те, кто ещё не успел этого сделать, последовали её примеру.

«Вот и пришёл час, — отстранённо думала Таик, глядя на них. — Великий час моего торжества».

Она стала Императрицей.

***

Хайнэ вернулся в покои Онхонто ближе к полуночи, когда тот был в опочивальне своей молодой жены.

Он проскользнул в опустевшую спальню, отослал слуг, откинул полог и с некоторым смущением проскользнул под чужое одеяло.

Простыни и подушки издавали всё тот же слабый аромат роз, который Хайнэ всегда чувствовал возле Онхонто. Он погрузился в благоухающую постель и почувствовал себя расслабленным; какое-то время он бездумно нежился на мягкой перине, как нежился бы в ароматной ванне.

Потом начал поднимать руку, всё выше и выше, испытывая такую робость, как будто бы раздевался перед незнакомцем.

Рукав скользнул вниз, открывая взору изуродованную плоть;  первым желанием Хайнэ было быстрее спрятать её под одеяло, но он подавил его и заставил себя посмотреть на собственную руку новым, другим взглядом.

«Он сказал, что я не уродлив, — думал он, раз за разом прокручивая в памяти случившееся. — Сказал, что это не уродливо».

И отвращение к собственному телу, преследовавшее его много лет, медленно отступало, сменяясь какой-то тихой печалью.

Хайнэ знал, что это не навсегда, но всё же момент передышки дорого для него значил.

И человека, который сделал ему такой щедрый подарок, он готов был отныне боготворить.

Поднявшись с постели, Хайнэ взял бумагу и написал на ней несколько строк — ему хотелось поделиться с кем-то своими чувствами.

«Этот человек — самое прекрасное на свете существо, — писал он. —  Нет никого, кто был бы хоть немного подобен ему.

Он совершил для меня чудо…

Он сказал те слова, которых я ждал, быть может, всю жизнь, и которые успокоили моё сердце.

Я хочу остаться рядом с ним до конца жизни; если бы не моё увечье, я был бы счастлив быть самым последним из его слуг, стирать его одежду и подносить ему еду.

Поверь, я должен остаться здесь».

Запечатав письмо, Хайнэ позвал слуг и, несмотря на поздний час, попросил отнести его Хатори.

После этого он вновь вернулся в постель и продолжил лежать в блаженной полудрёме, не засыпая до конца и не бодрствуя; в эти мгновения ему казалось, что он постиг наивысшее блаженство.

Гармония была прервана звуком открывающейся двери.

Хайнэ увидел Онхонто, и в первый момент не смог понять, чего ему хочется больше — быть подле него и наслаждаться его близостью, или оставаться вдалеке и наслаждаться воспоминаниями о мгновениях, проведённых вместе.

Но он испытал радостное волнение, смешанное с лёгкой неловкостью — чувство это длилось до тех пор, пока Хайнэ не заметил, что лицо Онхонто печально.

— Это вы, Хайнэ, — немного растерянно сказал он. — Я совсем забыть, что вы просили ночевать здесь.

Он откинул полог и опустился на кровать спиной к нему.

Хайнэ впервые видел его таким — лишённого привычной безмятежности и улыбчивости, омрачённого какими-то тяжёлыми мыслями — и пришёл в глубокое смятение.

Несколько мгновений он не решался обратиться к нему, а потом робко дотронулся до рукава ночного одеяния.

— Почему вы вернулись?..

Онхонто повернулся к нему и объяснил, что случилось.

Язык его был ещё более ломаным, чем обычно, а выражения — иносказательными, так что Хайнэ не сразу понял, что он имеет в виду, а когда понял, то поначалу не смог поверить. В первое мгновение он испытал изумление — в глубине души он до такой степени почитал Онхонто за совершенное во всех областях жизни существо, что подобная неудача никак не вязалась с его образом.