Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес". Страница 157

Я хотел бы подарить тебе целый мир,

И весну, и осень, и солнце, и море.

Но у меня есть лишь перстень,

И три драгоценных камня,

Облечённых холодным золотом, —

Вот печальный удел отцовской любви.

Узнаешь ли ты обо мне когда-нибудь?..

— Я прочитал это позавчера, — взволнованно проговорил Хайнэ. — Посмотри на дату, Иннин!.. Полтора месяца до нашего рождения. И этот перстень. Он у меня есть. Он попал ко мне совершенно случайно, но это то самое кольцо, которое Ранко приготовил для своего ребёнка, на нём выгравированы его инициалы.

И, откинув длинный рукав, он со стыдом протянул Иннин свои искривлённые тоненькие пальцы, на одно из которых было надето кольцо с сапфирами и изумрудами.

Иннин вздрогнула от зрелища и перевела взгляд на раскрытую книгу.

Камни синие, как ясное небо.

Зелёные, как летняя листва.

Цвета, глубокие, как волны моря.

Пусть они будут тебе к лицу, моё дитя.

— Ты бы видела, что было с отцом, когда он увидел это кольцо у меня на пальце! — взволнованно рассказывал Хайнэ. — Он буквально рассвирепел, а потом набросился на маму с упрёками. Он обвинял её в том, что она посмела побывать в доме Ранко, кричал, что не хочет покрывать чужие грехи… Это он-то, которому наплевать абсолютно на всё! Скажи, Иннин, ты никогда не задумывалась, почему мы с тобой настолько безразличны отцу?

— Послушай, Хайнэ, по-моему, ты просто выдаёшь желаемое за действительное, — возразила Иннин, но уже не так уверенно. — Мне кажется, наш отец был безразличен к нам не потому, что он не наш настоящий отец, а просто потому, что он такой человек.

Но Хайнэ, уверившись в своём предположении, не собирался сдаваться.

— А Арне? — воскликнул он. — Какая, по-твоему, опала заставила нас провести двенадцать лет жизни в провинции? Если предположить, что по какой-то причине отношения между нашей матерью и Ранко были невозможны, но они полюбили друг друга и нарушили запрет…

— Какой запрет? — перебила его Иннин. — По какой причине им могло быть не дозволено быть вместе? В голову приходит только один вариант — если они являлись единокровными братом и сестрой. Но это невозможно!

— А почему нет? — решительно спросил Хайнэ. — Я проверял родословную книгу нашей семьи, которую составляет отец. Ранко Саньи там нет вообще! Если совершилось такое преступление, то, вполне возможно, его имя вычеркнули отовсюду… — Он вдруг вскинул голову, посмотрев на сестру изумлённым взглядом, и в лихорадочном волнении схватил её за рукав.  — Иннин! Иннин, а что, если он жив?! Мне говорили, что Ранко погиб при загадочных обстоятельствах, но, может быть, на самом деле он был просто изгнан? Это бы объяснило всё…

Взгляд брата показался Иннин совершенно безумным.

— Ты что, хотел бы, чтобы твоим отцом оказался человек, который спал с собственной сестрой?! — изумлённо спросила она.

— Да какая мне разница! — закричал Хайнэ в исступлении. — Ранко был хорошим человеком, какое мне дело, с кем он спал!

— Я не верю, что мама могла на такое пойти! Кровосмешение — это чудовищно. Ты сам можешь представить, чтобы мы с тобой оказались в одной постели?! — Иннин схватила брата за плечи и посмотрела ему в глаза. — Можешь?

— Я не могу оказаться в постели ни с тобой, ни с кем-либо ещё, — выдавил Хайнэ, побледнев. — Это для меня в принципе невозможно.

Иннин, опомнившись, отпустила его.

— Ладно, я же не утверждаю, что это единственная возможная причина, — пробормотал Хайнэ некоторое время спустя. — Что, если Ранко совершил преступление против религии или власти? Может быть, наша мать тоже была замешана в этом, но её пощадили благодаря протекции Верховной Жрицы. В дальнейшем же ей пришлось объявить, что нашим отцом является другой человек, чтобы скрыть факт нашей кровной связи с преступником... По-моему, это правдоподобный вариант.

— Наша покорная, богобоязненная мать — и преступление против власти или религии? — недоверчиво усмехнулась Иннин. — Хайнэ, ты сам-то веришь в то, что говоришь?

— Верю! — лицо его жалко искривилось. — Иннин, я так хочу, чтобы он действительно был нашим настоящим отцом…

— Вот видишь, — развела руками она. — Ты сам понимаешь, что хочешь этого, и толкуешь известные тебе факты в угоду своему желанию. В то время как они могут совершенно ничего не значить.

— Ну и что? — выдохнул Хайнэ, откинувшись на спинку кресла. — Иннин, зачем ты разрушаешь мою иллюзию? У меня не может быть женщины, не может быть детей, Онхонто у меня тоже не может быть, ну так пусть у меня хотя бы будет отец, который меня любил, который держал меня на руках, который любил бы меня, урода, и сейчас! Почему я не могу поверить в то, что с равной вероятностью может оказаться как правдой, так и неправдой?!

— Я… я не знаю, что на это ответить, — честно призналась Иннин.

— Ничего, — устало сказал Хайнэ. — Наверное, мне не следовало обо всём этом тебе рассказывать.  Я и не рассказывал, пока не был ни в чём уверен, но когда я прочитал это стихотворение, для меня не осталось никаких сомнений… Я всё равно буду верить, что это правда.

— Верь, — вздохнула Иннин. — Давай будем считать, что Ранко — наш отец, если ты этого так хочешь. В конце концов, для меня это не имеет значения. Я жрица, у меня нет ни имени, ни семьи. Какая разница, кем был мой отец.

— Я написал госпоже Илон, — пробормотал Хайнэ. — Попросил её рассказать о Ранко ещё хоть что-нибудь. Она сообщила, что у него был свой дом в столице. Теперь там, кажется, никто не живёт. Я думал, что, может быть, мы съездим туда вместе… так, чтобы мама не узнала.

«Какая горестная картина сознательного самообольщения, — печально думала Иннин, глядя на него. — Великая Богиня, зачем ему этот призрак другого отца, давно умершего? Что это изменит в его жизни?»

Однако она согласилась сопроводить брата в указанное место и в экипаже читала книгу стихотворений Ранко, которую Хайнэ, похоже, повсюду носил с собой.

«Хайнэ мечтает о жене, о детях, — пронеслось в её голове. — Ранко страдал от того, что не мог быть вместе со своей возлюбленной. А я сознательно от этого отказалась… Аларес, почему ты так жестока, почему даёшь то, что составляет счастье одного человека, другому, которому это совсем не нужно? И есть ли в этом какой-то принцип? Хайнэ мучается от ограничений, которые наложила на него судьба, я мучаюсь от свободы, с которой не знаю, что  мне делать. Но станем ли мы счастливее, если с него вдруг спадут эти оковы, а я потеряю свою свободу? Я помню, что была в детстве так счастлива, когда для меня существовала только одна цель, и каждый новый день приближал меня к ней… У Хайнэ никаких целей не было, но он тоже был счастлив. Взрослая жизнь — это несчастье. Возможность мыслить и осмыслять свою судьбу — несчастье ещё большее. Так зачем же ты дала их нам, Великая Богиня? Зачем ты дала человеку жизнь и сознание? Мы благодарим тебя за них, но на самом деле это был акт величайшего кощунства в истории… Ты ненавидишь своих детей».

Экипаж остановился напротив буйно заросшего сорняками сада.

Иннин помогла брату выбраться из него и толкнула не сразу поддавшиеся ворота.

Двери в дом были заперты, но это не смогло остановить Хайнэ, находившегося в том лихорадочном состоянии, когда можно разбить любые преграды — или разбиться о них самому. Вытащив из волос шпильку, он принялся орудовать в замке, словно заправский грабитель, и в конечном итоге добился своего.

Иннин с некоторым волнением переступила порог прохладной залы, убранной тёмными занавесями — свидетельством кончины прежнего обитателя.