Кадетки - Чиркова Вера Андреевна. Страница 43

— Жизнь у нас такая, если не подсуетишься, то и в котелок класть будет нечего, — не осталась в долгу та и испытующе глянула на Дирарда: — Ну, что решил?

— Пока ничего, — пожал плечами он. — Зато у меня снова два вопроса. Первый — а нельзя ли отложить это «распутывание» на несколько минут, пока я умоюсь и стащу у друга пирожок? И второй — как тебя зовут, ведьма?

— Ее зовут Мильда, и она моя жена, а я Кахорис, — нарочито грозно рыкнул стоявший за плечом ведьмы мужчина. — Но твоя благоразумность меня радует. Не скажешь, от кого ты получил пояс вожака?

— Оборотень, — усмехнулся разбойник, — ты меня не так понял. Я спросил ее имя, так как хотел доверить ей важную вещь, и тебе ли не знать этого правила. А пояс мне отдал Ирхин.

— Старина Ирхин? — расцвел изумленной улыбкой Кахорис и тут же встревожился: — Надеюсь… ты его не убил?

— Он мой дед, — нехотя сообщил советник, понимая, что солгать или смолчать здесь не получится. — А пояс всучил мне обманом. Тогда он еще не мог говорить, Годренс вылечил его позже. Так могу я попросить Мильду об одолжении?

— Разумеется, — твердо заявил сидевший напротив магистр с карими глазами, отливающими хищным золотом. — И отдохнуть тоже можешь. И не десять минут, а немного больше. А мы пока сходим в то ущелье. Лангорис, ты со мной?

— Я уже позвал Дэгерса и Гайлену, — кивнул беловолосый и глянул на Вирденса: — Ты с нами или останешься?

— С вами, — спокойно заявил магистр, и все они исчезли так стремительно, словно были мороками.

— А мы сначала идем умываться, — принял решение Рад.

Годренс тут же подхватил друга воздушной лапой и вдруг, на миг притиснув его к себе, тихо выдохнул:

— Ты не представляешь, как я рад.

— Отлично представляю, — в тон ему фыркнул Шаграйн и смолк, не желая больше ничего говорить при чужих.

Но уже в домике, заметив, что ведьма с мужем за ними не пошли, а устроились возле стола с едой, скупо добавил:

— Только на тебя и надеялся. Знал, ты поднимешь все плато. — И уже другим, деловым тоном осведомился: — А где тут можно умыться?

Годренс ответил ему благодарным взглядом и молча указал на ведущую вниз изящную лестницу, все жители плато обожали купаться со вкусом и удобством, подводя в свои подвальные бассейны теплую воду из ближайших источников, или просто ставили магический подогрев. Несколько секунд смотрел, как друг легко и пружинисто шагает по ступенькам, и направился на кухню, выдать задание голему.

Хотя здесь, на плато, мог бы и лично сотворить тарелку пирожков или кусок окорока, но услужливый голем сделает все быстрее и, как ни обидно, вкуснее, знания в них вкладывали лучшие повара. Зато сам он за это время успеет создать для друга такой костюм, какие тот любит.

Всего через четверть часа дроу сидел напротив королевского советника, одетого в новенькую белоснежную рубашку и темно-зеленый полувоенный костюм, и, пряча умиленную улыбку, смотрел, как тот торопливо поглощает все подряд, от мяса до сладостей.

А Рад вдруг поднял на друга горьковатый взгляд и заговорил так серьезно, что в горле дроу вмиг встал комок:

— Боюсь даже спросить, как она. Я ведь не сумел ее защитить, Год, и даже везти не мог. Впрочем, она сама отказалась, а я и обрадовался. А после сделал несусветную глупость… никогда себе не прощу. Украл у степняков кувшинчик молока и лепешки, не додумался, что у них есть сильный шаман. Уже через несколько часов почуял слежку. Надо было остановиться и попытаться поговорить или откупиться, но меня ломала боль проклятия. Магия истощилась, и кокон еле держался, а без него идти я не мог, нога уже не гнулась, два раза спускал грязь, но и кровь уходила. Потому-то упрямо шел вперед, туда, где учуял маленький источник. А когда дошел и упал на него, то провалился в забытье. Как сквозь туман помню, что они оттаскивали меня в сторону, а я снова туда полз, только там у меня были силы бороться с подлой заразой. А потом услышал ее пение, и ты не поверишь — сразу стало легче. И хотя вырваться из забытья я по-прежнему не мог, но постепенно, каплю за каплей начал выдирать из себя эту гадость. Вот тогда я и поверил, что у меня есть способность лечить, только она еще слабая, неразбуженная. Но Тэри я помочь так и не смог, хотя ощущал ее горе и боль.

— Рад, — виновато глянул маг, сразу поняв его опасения, — я и сам не знаю, как Тэрлина, хотя заметил старые синяки и царапины. И стертые ноги… они спутали ее, будто лошадь. А как только мы пришли сюда, ее сразу забрала Гайлена. Сейчас пошлю вестника, попрошу прийти кого-нибудь из ее помощниц.

— Не нужно, — отрицательно мотнул головой граф и резко отвернулся к окну, стиснув зубы.

Несколько минут молча смотрел в никуда, затем спросил совершенно другим, почти легкомысленным тоном:

— Как ты думаешь, Дун меня простит, если я откажусь от кокона? Все-таки лечить людей мне кажется более достойным делом, чем их калечить.

— Дунвар сначала пусть сам выпросит у тебя прощение за то, что столько времени скрывал правду и других заставлял молчать, — сердито рыкнул Годренс, точно зная — обижаться на кузена, беспокоящегося за судьбу родной стаи, Рад не станет.

Несмотря на то что судьба все время испытывает его на стойкость, ни злопамятности, ни мстительности в благородной душе Шаграйна так и не проросло, и за это дроу ценил его еще больше.

— Но ты вроде хотел поговорить с Мильдой? — помолчав, осведомился маг и осторожно добавил: — Это хорошая мысль, думаю, плохого ведьма не посоветует. И про ведьмачьи способности все они знают больше магов, да и искать разные обходные пути и незаметные лазейки умеют лучше нас.

— Тогда идем к ней, — глянув на него испытующе, поднялся со стула Дирард и первым шагнул к выходу, но у двери на миг замедлил шаг. — И еще… не нужно ничего спрашивать у Гайлены.

Маркизе Тэрлине Дарве Ульгер снился необычайно добрый, теплый сон: родной дом, сад, любимые качели и цветущие поля ромашек и васильков, колышущиеся под невидимыми лапами шаловливого летнего ветерка. И, неспешно выплывая из этого сна, девушка ощущала аромат цветов и теплое дуновение, ласкающее ее лицо и играющее волосами.

«Все-таки уснула!» — пронзила сердце острой, как нож, тревогой первая же осознанная мысль, обдала тело холодной волной, заставив распахнуть глаза и рывком подняться с мягкого ложа.

И замереть, не узнавая в раскинувшейся перед взором картине того унылого пейзажа, на который она смотрела несколько часов подряд, изнемогая от жары и жажды. Больше не было ни сухого склона, ни жаркого марева, ни сидящих вокруг тесной кучкой степняков, густо пахнущих своим и конским потом, дымом и застарелым жиром.

Теперь Тэри сидела на мягкой лежанке посреди просторной светлой комнаты, а за настежь распахнутыми окнами трепетала от ветерка душистая глянцевито-зеленая листва торемских орехов. Напротив на удобном диванчике сидели две хорошенькие, как куколки, светловолосые девушки в костюмах из широких штанов и туник, подозрительно похожих на форму кадеток. Только у этих красавиц они были из светлого переливающегося шелка. Доброжелательно улыбаясь, девушки смотрели то на Тэри, то на стоявший перед ними золотистый шар.

— Где я? — холодея от ужаса, вспомнила Тэрлина про богача, которому собирался продать ее Масул.

И про разбойника, лежащего где-то там, на выжженном солнцем холме.

Шар резко посинел, по нему побежали фиолетовые разводы. Девушки встревоженно вскочили, уставились на маркизу несчастными взглядами.

— У нас, на плато, — раздался сбоку мягкий, добродушный голос, и маркиза, скосив взгляд, обнаружила накрытый к обеду стол и возле него красивую женщину того зрелого возраста, когда трудно сказать, тридцать ей или все пятьдесят. — И ты совершенно здорова. Сходи умойся и будем обедать.

Окинув свои ноги беглым взглядом, девушка убедилась, что женщина не солгала: синяки и ссадины и в самом деле исчезли бесследно. А вместе с ними пропала и грязь, и прежняя одежда. Зато появился такой же костюм, как и на юных блондинках. Но успокоения это открытие Тэрлине не принесло. Они могут сказать что угодно — возможно, держат ее тут под чарами несколько дней, раз успели искупать, переодеть и подлечить. Пусть попробуют докажут, что это не ложь.