Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka". Страница 241
Анне стоило огромных трудов «излечиться» от бьёфендского наречия, а сейчас оно снова проявлялось. Девушке бы хотелось не думать обо всём этом, но… Она просто не может. Графиня Хоффман осторожно переводит взгляд на стену дома, около которого они с Феликсом сейчас стоят. Высокий такой дом, кирпичный, старый, довольно уродливый… Даже с улицы слышно, как громко ревёт какой-то ребёнок, как прикрикивает — очевидно на него — какая-то женщина… Анне хочется поскорее сбежать отсюда. Тут так противно… Ей кажется, что её вот-вот стошнит…
Феликс стоит в шаге от неё и смотрит на неё с не особенно скрываемым любопытством. Пожалуй, ко всем своим порокам, он ещё и любопытен. Это было ужасно. Впрочем… Анна сама никогда не могла стать полноценной представительницей высшего света. А Феликс Кордле был этим представителем. Он вращался в самых разных кругах, начиная от кабаков и кабаре и заканчивая высшим светом, и везде его принимали, словно своего. Было в нём что-то дьявольское — что позволяло ему быть настолько обаятельным, настолько хорошо ориентироваться в самых разных ситуациях. В нём было что-то тёмное — то, что можно было заметить только долго смотря в его глаза. Можно было найти в его взгляде что-то такое, от чего хотелось поскорее сбежать, скрыться. Анне ужасно не хотелось находиться наедине с этим человеком… Впрочем, человеком ли?
— Какой у вас прелестный южный акцент! Сразу видно, что вы росли в одной из колоний Анэза — вероятно, в Бьёфенде? — медовым голосом произносит мужчина, но тут же вдруг в его голосе появляются нотки стали. — Впрочем, вы, действительно, не моя содержанка. Вы — содержанка графа Хоффмана. Всё верно.
Её руки он, всё же, отпускает. Наверняка, прекрасно понимает, что теперь она не уйдёт от него просто так. Да и смогла бы она уйти сейчас, даже если бы захотела этого очень-очень сильно? Графиня Хоффман была уверена, что как только она сделает хотя бы шаг в сторону, принц снова вцепится в её руку своими тонкими холодными пальцами, снова оттолкнёт к стене, и у Анны не будет ни единого шанса убежать от него. У неё, итак, нет ни единого шанса сбежать. Но если она попытается, не будет даже этой жалкой иллюзии, что она в безопасности.
От жестоких слов принца ей становится немного не по себе. Впрочем, она всегда ждала чего-то подобного от него. В голову, правда, закрадывается мысль, что всё так и есть, что она для Георга, действительно, не больше, чем простая содержанка. Её муж никогда не говорил ей, что это не так. Может, ему в голову и не приходила такая мысль, а, может… Нет. Это не так… Он женился на ней. Женился. Чего ни за что на свете не сделал, если бы относился к ней с тем же презрением, с каким относился Феликс.
— Я — не его содержанка! — выпаливает девушка почти гневаясь на те слова Кордле. — Я — его законная жена! Я…
Принц хохочет, запрокинув голову назад, он обнажает свои белые крепкие зубы в улыбке. Графине Хоффман становится несколько жутко — куда более жутко, чем тогда, когда он мёртвой хваткой стискивал её руки. В том случае она хотя бы была готова ко всему. А теперь… Теперь она совершенно не знает, что от него можно ожидать. Впрочем, знает — всего наихудшего. Но это знание нисколько не помогает. Только пугает ещё больше. А Кордле всё хохочет.
Безусловно, он — безумен.
Иначе никак не может быть. Нормальный человек никогда не будет таким. Он всегда будет… Предсказуем, что ли? Анна могла предугадать действия своего мужа — тот был, конечно, умным человеком, но она хотя бы имела представление, какие эмоции он может ощущать. Он умел чувствовать, переживать. На его лице, всякий раз, когда Юта делала что-то, что могло ей повредить, появлялся страх. Он искренне радовался, когда узнал, что Анна беременна… Пусть в нём тоже было предостаточно того, тёмного, но он, по крайней мере, умел чувствовать — пусть не только любить, но и ненавидеть. Он был человеком с простыми человеческими чувствами и эмоциями. Умным, тем, кому разум мешал жить. Но человеком… В отличие от Феликса Кордле, принца, племянника короля, человека, что сейчас стоял буквально в шаге от неё. Анна поёжилась от всех этих мыслей. Наверное, ей сейчас, вообще, стоит думать только об одном — чтобы не случилось выкидыша. Графиня Хоффман не хочет повторить судьбу Алесии. Не хочет потерять сначала ребёнка, а потом и собственную жизнь…
Девушка хочет скорее оказаться в Бьёфенде… В солнечном, радостном Бьёфенде. Ей хочется танцевать… Но она никогда не сможет этого делать. Нет. Наверное, ей не стоит ехать в Бьёфенде, даже если Георг будет готов отправить её туда. Потому что теперь она другая. Анна теперь никогда не сможет танцевать так же беззаботно, как танцевала в детстве, никогда не сможет вскочить на коня, как вскакивала в детстве, никогда не сможет даже попытаться соревноваться с Чергэн…
Корсет туго затянут на её талии. Она так привыкла к нему, что не может отказаться даже сейчас — когда её муж настаивал на том, что корсет вреден и для неё самой и для ребёнка. Они ссорились с Георгом на этот счёт. Это было единственное, по поводу чего граф позволял себе повышать на неё голос. Он переживал, волновался на счёт их ребёнка. Кажется, ему очень-очень хотелось, чтобы Анна поскорее родила.
А Феликс… Почему нельзя просто плюнуть на него? Он был жалок… Почему же она была обязана так бояться его? Его — подлого, развратного, избалованного. Того, кого даже человеком называть было бы неправильно. И на душе становится как-то… легче… Страх как-то проходит, уступает место презрению. И Анна теперь готова говорить, что угодно, слушать, что угодно — ей хочется просто рассмеяться…
— Столько «я»! — вкрадчиво говорит Феликс. — Слишком много «я» для простой девушки из Бьёфенде?
Графине думается, что ещё несколько минут назад она, услышав эти слова, затряслась бы от ужаса. Но сейчас… Сейчас она не боится… Она чувствует себя свободной… Пусть не так, как это было в Бьёфенде, но… Это было куда лучшее состояние, нежели несколько минут назад.
Она не боится даже ещё раз посмотреть в эти лживые светлые глаза. Не боится увидеть в них что-то. А видит она именно искреннее любопытство, искреннюю заинтересованность… И, как ни странно, это только льстит ей сейчас…
Худенькая невысокая девушка сидит на полу. Разглядывание узора на паркете несколько отвлекает её от невесёлых мыслей о скорой — но, к счастью, пока что не неизбежной — кончине её мира. Девушка вглядывается в изображение виноградных лоз, вглядывается в каждую ягодку…
Она — обычный человек, которому просто не повезло. Ей двадцать лет, и она родилась в королевстве Кайерим. Её зовут Женовева Милтон и она Пророк. По правде говоря, если бы у неё была возможность избежать тех видений, которые преследовали её с самого рождения, она бы обязательно это сделала. Она бы пила какие угодно отвары, лишь бы забыться, но… Всё, что она перепробовала, лишь возводило видения на более высокий уровень. И в итоге она увидела это — смерть собственного мира. Всё, как в тех старых легендах про то, как большой мир загорелся, как треснул и стал тремя мирами — осколками одного, большого… Только, Женовева была уверена в этом, на этот раз всё было куда страшнее, чем тогда.
Зло никогда не сдаётся.
Во главе той группы людей, которая расколет Осмальлерд, будет стоять человек, рождения которого Женовеве хотелось бы не допустить… Но… Девушка не знала — родился ли он уже или нет… Всё, что она видела тогда, в своём видении — это смеющиеся чёрные глаза. Чёрные, словно зола. Чёрные, словно сердце этого человека. И с алым огоньком где-то в глубине. Алым — словно кровь, которая прольётся, когда этот человек сможет осуществить задуманное. Алым — словно огонь, которой этому человеку будет под силу разжечь для того, чтобы спалить мир до тла.
Женовеве очень не хочется гореть… Она очень боится того, что может произойти с её миром. Она бы всё на свете отдала для того, чтобы забыть то, что ей не посчастливилось увидеть. А ведь она видела это в своих видениях — видела, как горели люди, как кричали, когда огонь убивал их, заставлял их страдать, как плакали дети, какой ужасный шум стоял по всему умирающему Осмальлерду. А потом она снова и снова возвращалась к тому, как смеялся человек, стоящий на вершине одного из вулканов — стоял, и огонь не трогал его, огонь был в нём самом, шёл от него, уничтожал тех, кто был против него…