Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka". Страница 296

Но что говорить о них, если Арлен их больше никогда не сможет увидеть? Стоило жить. Стоило бороться, как-то справляться с возникающими трудностями — жизнь не могла обойтись без них. Кажется, так когда-то говорил и отец. Мальчик тогда не придавал значения этим словам. Да и какой ребёнок бы стал придавать значение столь серьёзным речам в возрасте восьми-десяти лет? Арлен… Мальчик привык к этому имени. Почти привык. Но его звали совсем не так! Он просто назвался так, представляясь клиру Ерину. Это было лишь первое имя, что пришло ему в голову в тот день. Имя одного из его старших братьев. Имя брата, которому он завидовал больше всего…

— Принести ему ещё рома? — смеётся Гарри. — Что же… Передай ему, что принесу — если он заплатит хотя бы за часть своего долга.

Арлен кивает, сидит с минуту понурившись — Билл будет очень сильно недоволен тому, что он принёс не слишком хорошие новости. А потом встаёт и направляется к старику. Едва завидев дерущихся из-за чего-то Адама, Криса и Дэнни, едва заслышав презрительное «мразь» со стороны Джорджа, обращённое, наверное, к Карлу, едва поняв, что Грег и Боб вполне способны в данный момент наподдать ему хорошенечко за все те дерзости, высказанные мальчишкой дня два или три назад, ребёнок решает, что неплохой идеей будет обойти всех этих господ, попросту пролезая под столами — то есть, под ногами таких людей, как Бен, Энди, Оскар, Филипп, Сэм, Рой, Освальд, ну и других тоже. До Билла от барной стойки, в принципе, недалеко. Арлен вполне сможет пролезть.

Гарри тоже можно понять — он легко может разориться, если будет потакать каждому желанию — а желаний бывает слишком много, в то время как совести, напротив, излишне мало — своих посетителей, что никогда особенно не отличались здравым смыслом и умением останавливаться в своих требованиях. Так что, наверное, нет ничего такого в том, что он совершенно не хочет наливать моряку рома в долг — ещё неизвестно, вернётся ли он после своего плавания.

Билл, ожидаемо, недоволен известиями о том, что для того, чтобы выпить ещё, придётся оплатить хотя бы часть своих долгов, но, впрочем, лишь полусердито отмахивается, а потом подхватывает мальчишку, усаживает к себе на колени и начинает свой новый рассказ. Он говорит о том, как когда-то давно — быть может, лет тридцать, а то и сорок назад — огибал материк — от королевства Орандор к герцогству Ябра, от герцогства Ябра к герцогству Иветт, от герцогства Иветт к королевству Замирт, от королевства Замирт к республике Визей, от республики Визей к герцогству Превейл, от герцогства Превейл к королевству Анез, от королевства Анез к царству Калиар… Он говорит о том, что на корабле тогда была женщина. И эта женщина — пусть это и дурная примета — прокладывала этот маршрут по записям собственного отца, что был когда-то королём Орандора. Он говорит о том, что женщину эту звали Джулия, что она была весёлой и обаятельной, что очень заразительно смеялась, что почти легкомысленно флиртовала с капитаном судна, что глаза — у неё были очень красивые зелёные глаза — сверкали так ярко, так ослепительно, что все любовались ею, хоть она и была далека от идеала красоты — худая, бледная, черноволосая… Он рассказывал о том, как пришлось провести ему больше месяца на Алимандаре, а потом около двух месяцев у реки Везен в герцогстве Ябра…

Билл рассказывает долго. Арлену очень нравится его слушать, но, если честно, он так устал… Быть может, клир Ерин и не особенно гоняет его, но мальчишка устал, ему очень хочется спать — после того, как он успел немного поесть, это желание стало ещё более явным. Он прижимается к Биллу, кладёт голову на его плечо. А моряк лишь продолжает рассказывать свои истории тягучим низким голосом. И Арлен засыпает под его рассказы…

И последнее, что ему приходит в голову — что зря он тогда так завидовал старшему брату. В конце концов, тот никогда не слышал ни историй старого Билла, ни бессмысленной пустой болтовни Роя, ни рассказов о безрассудных и бессмысленных похождениях Освальда… Его старший брат был наследным принцем и не знал ничего, что выходило за рамки этикета… К тому же, его старший брат был мёртв.

Мёртв из-за глупой лжи со стороны самого младшего из своих братьев. Того единственного, кто после всего этого остался жив. Как всегда и бывает с предателями.

Насколько сильно может мешать человеку зависть? Зависть ко всем, кто его окружает? Необъяснимая и глупая зависть?

Насколько сильно может человек возненавидеть только потому, что кто-то ему кажется куда более достойным чего-либо?

Насколько сильно человек может зайти из-за того, что это мерзкое чувство обволакивает его целиком?

Насколько сильно может завладеть человеком ужас, когда он начинает завидовать?

Что может человек совершить, когда считает себя достойным куда больше, но не получает желаемого?

***

Он привык быть один.

Пожалуй, в жизни редко встречаются люди, хоть сколько-нибудь заслуживающие доверия и уважения. Одни дураки, лжецы, подлецы и предатели. Неизвестно — что хуже. Подлый человек, конечно, будет всё делать лишь ради своей шкуры, но глупый… Глупый не особенно думает даже о ней. Наверное, последнее куда страшнее. Арнольд Прейер знает, каким образом можно подчинить себе человека, что руководствуется своей выгодой, но подчинить себе человека, который руководствуется лишь минутным порывом, очень сложно даже для такого «знатока человеческих душ».

Впрочем, странно, что его называли знатоком. Знал Арнольд не особенно много. Он лишь сумел понять, каким образом на кого можно надавить, чтобы получить желаемый результат. Да, этого Прейеру всегда было довольно. Большего он не добивался ни от себя, ни от других. Зачем? У него были свои цели, у других людей — свои. Единственное, что ему было необходимо — так это возможность довлеть над теми, кто представлял для него какую-то практическую ценность. Этого было вполне достаточно для того сухого, безэмоционального человека, которым он слыл и, как ни странно, являлся.

За всю свою жизнь, Арнольд Прейер вряд ли встретил хотя бы одного человека, которому имел бы возможность доверять. Он в этом, если честно, никогда и не нуждался. Он привык быть один. Ему никогда не было необходимым общество. Если говорить правдиво, Прейер не особенно понимал, в чём остальные люди видели его прелесть.

Он, наверное, с самого рождения был откровенно некрасив — невысокого роста, склонный к полноте, с одутловатым лицом, которое было не менее некрасиво, чем он сам, с маленькими светло-серыми глазами, которые практически всегда называли стеклянными, рыбьими, с большим асимметричным ртом, а голос был слабым в виду перенесённой некогда в детстве тяжёлой болезни. Но люди сами тянулись к нему. Сами приходили. И сами потом винили себя и его во всех бедах, что с ними приключились. Арнольд не считал себя виноватым. Прейер, вообще, не понимал, что именно выделяло его из толпы — он казался практически бесцветным. Он никогда не был богат или знатен, но получил, в общем, лучшее образование, которое способен был дать ему его покойный дядюшка, что взял мальчика к себе после смерти его родителей. Этого образования было вряд ли достаточно, чтобы войти в высшее общество, но вполне достаточно, чтобы первое время подрабатывать преподавателем психологии в одном из колледжей города Найрленд на юге королевства Анэз. И, следовательно, не умереть тогда от голода. Так что, своему дядюшке Оскару Арнольд вполне был благодарен за всю ту заботу, которую тот, отец десятерых детей, смог оказать сыну своей покойной сестры. Да, заботы было не так много, но во всяком случае, Арнольд Прейер тогда не оказался в приюте. Это было весьма неплохо. Потому что тогда мужчина не смог бы получить ни даже того образования, которое дал ему дядя Оскар, а, следовательно, жил бы сейчас в каких-нибудь бараках в Пайнерлли. Нет, Арнольд ничего не имел против этого маленького провинциального городка на севере Анэза, но… Свою жизнь мужчина, впрочем, считал весьма удавшейся.

Арнольд Прейер идёт по коридору. Бежевые стены… Кто придумал покрасить их в такой цвет? Нужно будет перекрасить во что-то более яркое, что ли? Арнольду хочется чего-то, что хоть немного отличалось бы от привычной ему гаммы цветов, эмоций, звуков… Он идёт по коридору и думает лишь о том, что, пожалуй, смертельно устал бы жить той жизнью, которую уготовал ему дядя. Жизнью пастора. Обычного. Заурядного. В качестве священника он бы не был особенно талантлив. Ему хочется, правда, чтобы и сейчас раздался какой-нибудь звук, которого Арнольд не может ожидать в данный момент. Ему хочется увидеть лицо, которого бы он не знал.