Венецианские каникулы (СИ) - Гарзийо Мария. Страница 10

— Сегодня суббота вроде, – вспоминаю я, робко отковыривая корочку хлеба.

— Ну, я работаю, когда есть клиенты. У меня график ненормированный.

Ну, и вали на все четыре стороны, плакать не станем.

— А с кем ты ночью ругался? – проявляю любопытство я.

Пожилая женщина со сморщенным, как засохшее яблочко лицом наливает мне в чашку кофе.

— Grazie, – киваю ей я.

Она бросает на меня пронзительно мученический взгляд, с каким мать провожает сына на войну. От неожиданности и неуместности подобной экспрессии меня пробирает дрожь.

— Ночью? А, это Луиджи, мой свекор. Его пригласили на вечеринку, а потом в последний момент девушка позвонила и сказала, что их набралось 12, и если он присоединится, это будет несчастливым числом. Луиджи был очень расстроен.

Расстроен, mon cul oui[21]! Упомянутый Луиджи судя по тону был просто взбешен на столько, что готов был сорвать с себя кожу и, оголив железный каркас, расстрелять всех вокруг из вмонтированных в грудную клетку минометов. (Спасибо тебе, Артур, за ценное теле-образование). И этот гневное извержение, как мне показалось, было направленно не на суеверную итальянку, а непосредственно на Марко. Что-то ты сочиняешь, Урфин Джус!

— Ты мне заряжалку от Нокия подсунул, а у меня Самсунг, – продолжаю наступление я, запив крепким кофе неправдоподобную версию ночной ссоры.

— А, да? Самсунг? Такой у меня нет. Я позвоню сегодня насчет твоего багажа. Если он нашелся, захвачу по дороге.

— Это было бы замечательно. А то ходить все выходные в пропотевшей одежде мне как-то не улыбается.

— Не волнуйся, все будет окей.

— А почему твоя домработница такая странная? Молчит, смотрит как-то…

— Мария глухонемая. У нее сын умер от какой-то редкой неизлечимой болезни. Десять лет к кровати был прикован. Это не могло не отразиться на ее психике. Я никогда не видел, чтобы она улыбалась. Зато работает хорошо.

По спине опять маленькой ящерицей пробегает тревога. Я стряхиваю ее и концентрирую внимание на разминании хлебного мякиша. Хлеб в Италии не чета своему французскому собрату, исключительно белый, мучнистый, в большинстве своем несвежий. Помнится, во время коротких малобюджетных каникул в Неаполе я попросила у официанта в одной траттории принести мне черного хлеба вместо бледнолицего ломтя. Тот понятливо кивнул, удалился, забрав корзинку, и спустя минут пять вернул ее на место, наполненную поджаренными до черноты гренками. Во так-то. С тех пор я не выпендриваюсь и стараюсь в Риме вести себя так же как римляне, они едят пшеничную выпечку, значит, и мне негоже нос воротить.

— Тут бассейн есть, можешь искупаться, позагорать, пока меня не будет. В Венеции вообще бассейны запрещены. Моей семье чудом удалось отстоять наш в свое время.

Интересно, сколько ноликов было у этого чуда. Марко, завершив трапезу, желает мне приятного времяпрепровождения и удаляется мыться-переодеваться. Стоит ему исчезнуть из виду, как по всем сосудам моего тела разливается теплое блаженство. Я с удовольствием допиваю подслащенный кофе и откусываю румяный персик, ощущая себя хозяйкой всего раскинувшегося перед глазами великолепия. Почему для обладания вот таким клочком рая нужно непременно заводить отношения с противным дурно воспитанным Марко? Почему я не могу сама заработать на подобную столовую ложку счастья честным трудом в своей мебельной лавке? Все последующие, вытекающие из этих двух, почемучки по обыкновению наталкиваются на валун с надписью «жизнь – страшно несправедливая штука». Я слышу шум моторной лодки. Значит, Марко покинул свои владения, оставив их в мое полное распоряжение. Гуляяяяем! Я вытаскиваю из кармана мобильный, который захватила в надежде выудить у Марко подходящую заряжалку, и пытаюсь его реанимировать. На короткое мгновение мой верный товарищ приходит в себя. «Я на вилле на Торчелло» хвастаюсь я Артуру, задавшись целью скинуть с себя надоевшее амплуа неудачницы. Последующие послания по моему замыслу должны были описывать богатый завтрак и предстоящее купание в бассейне. Но мобильный отказывается служить посредником подобному снобизму и, печально вздохнув, погружает экран во мрак. На сей раз окончательно. Ну, и черт с ним. Царствование во временно пришедших в мою собственность владениях я решаю начать с купания в бассейне. Он расположен на насыпном холме, откуда открывается захватывающий вид на разноцветные домики близлежащего острова. Это по всей видимости Бурано. Я читала когда-то что в этой рыбацкой деревушке все постройки были раскрашены разными красками, чтобы каждый рыбак, возвращаясь домой, мог издалека узнать родную хибарку. М-да, красота, прямо даже глаз режет. Пока совсем не изрезала, вернусь ка я к первоначальному замыслу и окуну свое невыспавшееся тело в манящий малахитовый омут. Ныряю я прямо в подаренном Марко фригидном белье, чтобы не попасть впросак на случае его преждевременного возвращения. Наплескавшись вволю, устраиваюсь загорать на шезлонге. А ведь жизнь не так уж и отвратна, как представлялось мне вчера! Ну, Марко не принц, не граф, и даже не виконт, ну, и что с того? С пошлыми приставаниями не лезет, свое малоприятное общество не навязывает, вот и замечательно! В Париже сейчас уже почти осень, а здесь самое что ни на есть лето. Хоть загорю напоследок, а то у меня как у истинной горожанки, только руки от локтя, да нос немного подпеклись во время кофепитий на террасах. Первые два часа самостоятельного отдыха проходят в полном блаженстве. На третий безмятежное удовлетворение начинает теснить пресыщение. Я решаю прогуляться по просторам принадлежащей итальянскому буржуину земли. Справа от бассейна располагаются какие-то развалины, судя по всему исторически ценные. Далее струятся высокие, с меня ростом, ровные ряды виноградных порослей, разительно отличающиеся от своих коренастых низкорослых братьев с юга Франции. Я обхожу дом с правой стороны, где обнаруживается запертая дверь, ведущая скорее всего на кухню. Шумов из-за нее не донесется, из чего я делаю вывод, что глухонемая Мария, убрав посуду, ушла по своим домработническим делам. Входная дверь, выходящая на досчатый причал, тоже оказывается закрыта на ключ. Странно. Марко что боялся, что я сбегу? Или точнее сплыву. По принципу, была, да сплыла. При дальнейшем обследовании территории я набредаю на железные ворота, за которыми просматривается проселочная дорога, устремляющаяся по логике в центр острова Торчелло. Увесистый замок в очередной раз указывает на то, что хозяин не желает, чтобы его гости в его отсутствие покидали пределы виллы. М-да, прямо как в компьютерной игре, где, чтобы продвинуться дальше, надо собрать все подобранные по пути объекты и сварганить из них ключ. Часы свидетельствуют, что Марко уехал вот уже как три часа назад. Не очень-то вежливо оставлять приглашенную девушку одну на такой длительный срок. Может, его просто тяготит моя компания так же как меня утомляет его общество? То, что я ему не приглянулась, похоже, можно принять за аксиому. И почему, интересно? Вроде, комочков на ресницах у меня больше нету. Я специально перед отъездом сменила тушь. Донимаемая подобными мыслишками, я возвращаюсь к бассейну и провожу в окружении шезлонгов еще два длинных часа. Затянувшееся отсутствие Марко начинает по-настоящему злить. Вот, собачий потрох, хоть бы ключи оставил! Я бы в Венецию съездила погулять или по Торчелло побродила. В шесть часов солнце медленно подползает к горизонту, бросая вороватый лучик на мое перекошенное яростью лицо. Я перебираю в голове сто пятый способ мучительного убиения Марко, когда мои уши, наконец, радует жужжание приближающейся моторной лодки. Я вскакиваю с шезлонга, поспешно натягиваю шорты, попутно разминая на языке французские ругательства. Спустя несколько минут мишень моей ненависти появляется на террасе. Я собираюсь уже выпустить наружу праведный гнев, когда замечаю, что подлец не один. За его сутулой спиной маячит бледное яйцо чьей-то лысины.

— Привет, Татиана, это Стефано, – как ни в чем ни бывало представляет он мне яйцеголового.