Двадцать первый: Книга фантазмов - Османли Томислав. Страница 9

Постоянные разговоры родителей о прошлой жизни Гордану были просто противны, их идеалы он считал смешными и наивными. Ему виделось, что жизнь устроена прагматично — определяющими в ней являются потребности и их удовлетворение, инпут и аутпут, предложение и спрос, а еще — инвестиции в собственное будущее. О будущем других людей и страны в целом Гордан вообще старался не думать. По его выражению, такие размышления только бы «перегружали кибернетическую программу и тормозили ее работу».

Но эта система ценностей имела изъян. В ней не было места для Майи, которая — Гордан чувствовал это какими-то непонятными сенсорами — не могла быть сведена к бинарной логике потребности и удовлетворения, а подчинялась иным законам…

Роуз Коэн жила с дочерью на самом краю одного из пригородов Бостона. После внезапной смерти Джоша Коэна, своего мужа, которому Роуз родила дочь и с которым она вела пристойную и примерную семейную жизнь праведных евреев. Они не являлись активными членами еврейской общины, но соблюдали шаббат в упрощенном варианте и праздновали Песах и Суккот. Когда у Роз прошел первый шок после смерти Джоша, у нее возникли вопросы: за что она наказана, почему у нее отняли человека, который так много для нее значил и которого она любила всем сердцем…

— Ты меня любишь? — спросил Гордан, у которого от поцелуя Майи по всему телу побежали мурашки.

— Да ладно тебе! — сказала ему Майя и повела его вниз по лестнице к подвалу. Глядя в его темно-карие глаза, она влекла его за руку, спускаясь ступенька за ступенькой, до тех пор, пока не почувствовала за спиной решетчатую дверь.

«Ну, хорошо, сынок, — неожиданно раздался в голове Гордана голос матери, — а что вы с Майей делаете? Планируете ли что-то на будущее?»

Майя гладила его по щеке в тот момент, когда он сказал ей, что окончательно решил уехать.

— И куда? — произнесла она, не принимая слова Гордана всерьез. — Зачем?

— Чтобы найти счастье. Поедешь со мной? — спросил Гордан.

— Ага, — сказала она и поцеловала его в шею. При этом Майя почувствовала, как напряжены его жилы.

— Я не шучу, — сказал ей Гордан. — Здесь нет шансов. Здесь пахнет распадом.

— Пахнет рассолом, дурачок. Из подвала, — прошептала она, прижалась к нему еще сильнее и закрыла глаза…

— Ты вообще меня слышишь? — тихо спросил ее Гордан. — Завтра меня здесь не будет.

— Меня нет сейчас, — горячим шепотом проговорила Майя.

Месяц спустя Гордан провожал Майю до дома. Когда они остановились у ее подъезда, парень неуверенно спросил:

— Значит, уезжаешь…

— Мы оба уезжаем, — сказала Майя, чувствуя его растерянность и пытаясь как-то сгладить ситуацию. — Только отправляемся в разные места…

Гордан не отреагировал. Он молчал, уперев взгляд в землю. Потом, превозмогая себя, посмотрел на нее.

— Я не думал, что так случится, — произнес Гордан, но Майя ничего ему не ответила, только поцеловала. Она не хотела отягощать миг прощания излишней сентиментальностью. «Ты сам, дурачок, сделал такой выбор», — сказала про себя Майя и потом, когда она вспоминала этот момент, ей было жаль, что она не произнесла этого вслух. Если бы Гордан не решил уехать, хотя он представлял себе, что они уедут вместе и в одно и то же место, она бы никогда не согласилась отправиться на стажировку в Америку.

— Увидимся на защите твоей докторской диссертации, магистр Кавай, — прошептал Гордан.

— Думаешь? — кокетливо переспросила она.

Он молчал и, не шелохнувшись, смотрел ей прямо в глаза. В его взгляде читались смешанные чувства, страх из-за сдержанности, которую проявляла Майя, и растерянность перед разлукой, которая никак не входила в его планы.

— Почему бы и нет, — мягко сказал он.

— Потому что возвращение на место преступления, как мы знаем из детективного кино, — это ошибка, — сказала Майя мстительно, чувствуя комок в горле; но не скажи она этого, она бы просто расплакалась. Ей на глаза наворачивались слезы.

— Нет, на самом деле, бэйби, — сказал Гордан, проглотив ее сарказм, — я никогда не говорил тебе, но я…

— Ну, тогда, милый, договорились, — она с усилием улыбнулась, иронично обратив все в шутку, тем самым не дав ситуации окончательно превратиться в сентиментальную. — А ты что думал, так легко от меня отделаться?

— Я приеду в аэропорт тебя проводить.

— Не надо, — сказала Майя. — Расставание — неприятное дело. Мне хватит там и отца.

— Я прилечу к тебе в Нью-Йорк. Потом мы вместе уедем далеко-далеко…

— Далеко-далеко — это куда? Если подальше оттуда, то это значит сюда, назад.

— О, есть места и еще дальше. Знаешь, где?

— Нет, скажи.

Он что-то прошептал ей на ухо.

— Где-где? — не расслышала Майя.

— Узнаешь. Пиши мне на почту. И купи камеру. Там они дешевые. Будем общаться в MSN мессенджере и в чате, будто мы рядом. Я тебя научил, как.

— Будем любить друг друга по интернету? — сказала девушка с сарказмом, скорее, для того, чтобы прогнать вновь нахлынувшие на нее чувства.

— Там мы просто будем встречаться, — сказал Гордан, глядя в ее синие глаза. — Я очень тебя люблю.

В аэропорт Майя приехала задолго до вылета, чтобы только избавиться от тягостного молчания, которое царило дома. Отец — как бы ненароком — поглядывал на нее, а когда их взгляды встречались, смущенно улыбался.

Майю не оставляли воспоминания о матери — она виделась ей сидящей, как всегда, в своем заплатанном фартуке за кухонным столом. Пока варился обед в тесной кухоньке, соединенной с маленькой столовой, она читала какую-нибудь книгу, надев отцовские очки, все время сползавшие у нее на середину носа…

Ее решение поехать на стажировку отец принял одобрительно. Майя приписала это его погруженности в себя. Его задумчивость становилась все более заметной. Кавай встал, открыл папки, в которых хранились его прежние научные труды, и из одной из них достал сбереженные доллары. Отдал их дочери.

— На первое время хватит? — спросил Климент Майю. — Если нет, я знаю, у кого занять. Ты скажи, не стесняйся…

— Хватит, папа, спасибо, — проговорила Майя, едва взглянув на десяток банкнот по сто долларов. — Я приготовила тебе еду, в морозильнике, две-три недели, думаю, протянешь… Программы — как что стирать — написала тебе, листочек лежит на машине. Справишься сам? А, профессор?

— Конечно! — беззаботно ответил он. — Ты только регулярно давай о себе знать!

— А если не смогу?

— Ну, я найду тебя по интернету, — улыбнулся отец.

— Да ты не умеешь работать в интернете! — засмеялась и Майя.

— Большое дело! Научусь! — оптимистично заметил Кавай. — Во сколько поедем в аэропорт?

— Думаю, тебе не надо ехать. Я же должна еще пройти контроль — теперь стало гораздо строже из-за войны. Так что, с учетом всего этого, тебе не стоит ехать, — сказала Майя и посмотрела на отца, который молча устремил на нее взгляд, какой бывает у ребенка, когда он пытается скрыть, что его желание угадали.

— Думаешь? — спросил профессор Кавай.

— Уверена.

Так Майя уменьшила тяжесть ожидания, сославшись на новые обстоятельства и в связи с ними более тщательные проверки авиапассажиров, и, едва дождавшись часа расставания, уехала в аэропорт.

Войдя в здание аэропорта, она быстро сдала багаж и поняла, что до вылета еще много времени. Майя остановилась у киоска и по привычке протянула руку к газетам. Но подумав, что совсем скоро вместо этих тонких газетенок с недобрыми вестями она будет листать всю мировую прессу, Майя отдернула руку… В самолете она постарается уснуть.

Когда тем ранним вечером Майя покинула родной дом — с комком в горле, но и с некоторой странной легкостью в груди, профессор Кавай почувствовал, что ему на глаза наворачиваются слезы. Он бросил взгляд в сторону кухни и увидел там сидевшую с раскрытой книгу жену, которая показалась ему печальной.