Хрен С Горы (СИ) - Кацман Изяслав. Страница 95

Настроение у меня сегодня не очень хорошее, а нелюбовь к религиозным предрассудкам на фоне идиотизма, к которому пришлось прибегнуть для изъятия столь нужных для прогресса и процветания ракушек, обострилась неимоверно. Так что я неожиданно для пострадавшей стороны выступил не судьёй, а адвокатом обвиняемого Лагумуя.

«В чьей власти находятся люди, оказавшиеся в море?» — вопрошал я риторически — «Конечно повелителя водной стихии Тобу-Нокоре. И потерпит ли морской владыка вмешательства жалкого смертного, каким является мастер Лагумуй? Морскому владыке всё равно — защитные знаки нанесёт человек на лодку или наоборот, губительные. Тобу-Нокоре будет действовать назло: если человек нанесёт защитную резьбу, то возьмёт и разобьёт лодку. А если же будут знаки портящие лодку — то он может, показывая свою силу, сделать так, что она благополучно вернётся к берегу».

Я ещё долго выворачивал аргументы шиворот-навыворот, доказывая, что чёрное — это белое, а белое — это чёрное. Так что сначала ошалевшие истцы вынуждены были согласиться, что учитывая своеволие повелителя морей, теперь уж и не установишь: колдовал Лагумуй над лодкой, желая навредить, или же наоборот — желая добра заказчикам. А потом мне удалось убедить публику, сославшись на информацию, которую я получаю напрямую от своего покровителя, что в данном случае имела место следующая последовательность событий: мастер-лодочник нанёс на своё изделие необходимые знаки, а Тобу-Нокоре, увидев своеволие ничтожного человечишки, пришёл в ярость и сделал всё по-своему. В итоге все претензии к Лагумую были сняты.

Однако я рано радовался столь хитроумному разрешению тяжбы. Подсудимый, вместо того, чтобы радоваться оправдательному приговору и побыстрее сваливать, озадачил меня вопросом: «Но как же мне поступать теперь, если морской владыка Тобу-Нокоре легко может преодолеть те защитные знаки, которые я наношу на свои лодки?»

Я, про себя матюгнувшись на языке непонятно где находящейся Родины, задумался.

— Всё просто — кажется, решение нашлось — Ты, Лагумуй, как и прежде наноси свои знаки и говори заклинания. Но теперь всегда обращайся к морскому владыке со словами, что все, кто пускается в плавание, в его власти, и пусть он сам решает: пощадить людей, пользующихся твоими лодками, или же взять их себе в качестве жертвы.

— Спасибо за мудрый совет, Сонаваралингатаки — сказал мастер-лодочник.

— Спасибо тебе, Сонавалингатаки за справедливый суд — вторили ему истцы.

— Теперь мне нужно будет наносить дополнительные знаки на все лодки, мною изготовленные, а также читать новые заклинания и обращения к Тобу-Нокоре — вдруг выдал Лагумуй с озабоченным выражением лица — Люди, передавайте всем, кому я делал лодки, что я буду их переделывать. И пусть пользующиеся моими лодками поспешат.

Не успел я похлебать супчика с мясом конури и кусочками коя, восполняя силы, затраченные на справедливое и мудрое судейство, как возник какой-то новый шум. Я опять внутренне подобрался, ожидая известий о пропаже подношений морскому владыке. Но оказалось, что просто группа рыбаков умудрилась поймать особо крупного морского млекопитающего, которых ваш покорный слуга окрестил тюленями. И теперь «достопочтенного Сонаваралингу-таки» зовут поучаствовать в качестве почётного гостя на церемонии разделки туши и распределения добычи.

В общем-то особого интереса сама процедура не вызывала — ни малоэстетичное свежевание, ни подробности делёжки морского чуда-юда между участниками рыбалки, превратившейся нежданно-негаданно в охоту. Но вот шкура «тюленя» меня интересовала весьма — как материал для щитов или для изготовления мехов в медеплавильню. Так что я любезно принял приглашение.

Туша неведомой морской зверушки лежала на свободном куске пляжа — примерно посредине между зоной азартных игр и вохейскими торжищем. Народу собралось немало. Многие из обычных завсегдатаев черепашьих бегов и крабьих боёв бросили привычные занятия и толпились вокруг. Да и из вохейцев добрая половина пришла, привлечённая скоплением туземцев.

Меня со свитой и посланцем от удачливых охотников толпа пропустила, раздавшись в стороны, и тут же вновь сомкнулась. Заправлял здесь довольно молодой парень, моих примерно лет, высокий и худой. Кроме добытчиков «тюленя», допущены были к торжеству с десяток «сильных мужей» Мар-Хона. Я с интересом разглядывал животину: как-никак она имела некоторое отношение к прогрессу в местном гончарном деле и к началу папуасской металлургии. А вот видеть ластоногое сиё ранее не довелось. Да, тюленем эту гору мяса и жира с торчащими из пасти клыками назвать трудно — скорее уж морж какой-то. Но ладно, не буду менять уже привычное название.

Узрев появление таки, которого, похоже, одного и ждали, распорядитель затянул нараспев, обращаясь к убитому зверю. Если перевести на нормальный язык заковыристые обороты «торжественной» речи, то сейчас руководитель охотников гнал своей добыче откровенную дезинформацию: дескать, напоролся бедный тюленистый морж на острый камень на дне морском, пропорол свой бок могучий; и теперь лежит, отдыхает, сил набирается, в компании своих друзей-людей; а потом его пир знатный ждёт, на котором будет он самым главным гостем. Дабы лучше запарить мозги потерпевшему его обидчики устроили пляски с танцами вокруг несчастного. Само собой в сие действие были вовлечены и почётные гости. Так что и мне с сопровождающими пришлось притоптывать и приседать в ритм, выбиваемый по деревянному барабану одним из охотников.

Наконец дискотека окончилась. Надеюсь, вид у меня был не самый дурацкий… И началась разделка туши. Всё тот же долговязый парняга, к которому остальные обращались «Рохоке», ловко орудуя каменным ножом, принялся снимать шкуру с добытого зверя. При этом он не забывал заговаривать зубы покойнику: дескать, скинь плащ тяжёлый, неудобный, гость дорогой, да проходи на праздник в твою честь.

Особого удовольствия лицезрение разделки тюлене-моржа не доставляло, но делать нечего, приходится смотреть, как охотники, сноровисто покончив со снятием шкуры, принялись потрошить внутренности. На заботливо расстеленные циновки полетели кишки, какие-то внутренние органы. Работала команда Рохоке споро и слаженно, так что довольно быстро туша была разделана, всё отсортировано и разложено в несколько кучек: отдельно потроха, мясо, розоватый жир. Один из добытчиков принялся полоскать морской водой кишки, предварительно выдавив их содержимое на песок.

Смотреть на малоаппетитное месиво из полупереваренных водорослей, моллюсков и мелкой рыбёшки радость сомнительная. Я и не собирался разглядывать эту кучу, если бы не что-то ярко-красное, выглядывающее из остатков последнего обеда ластоногого.

— Что это? — машинально вырывается у меня.

— Не знаю — мотает головой Рохоке, тянется и вытаскивает слегка пожеванный кусок пластмассы — Такие вещи иногда попадаются в рыбе или их морем выбрасывает на берег. В гиликуму я это впервые вижу.

— И давно такое встречается? — спрашиваю — У нас в Бонко не слышал про такие предметы.

— Говорят, недавно. Дождей двадцать или тридцать всего — отвечает охотник, пластая ножом мясо на куски для запекания на углях — Старики этого не помнят.

Я же верчу ядовито-красную пластмассовую деталь: кажется кусок ручки от ведра.

Мясо «гостя дорогого», если честно было не очень — по мне так конури, которых Таниу пускает на суп, куда мягче и вкуснее. А эта тюленятина ощутимо отдавала рыбой. Но ничего, съел и даже добавки попросил — чтобы не огорчать пригласивших меня охотников.

Ненароком поинтересовался, что собираются со шкурой делать.

— Не знаю — ответил Рохоке, тот самый худой предводитель — Обменяем на что-нибудь.

— Тогда я готов её взять — сказал я.

— Ты, Сонавалингатаки… — протянул охотник — Тебе могу подарить.

— Спасибо, это хороший подарок — в туземном языке нет слова «дорогой», в смысле цены вещи — Ты не пожалеешь об этом — пообещал я Рохоке. Разумеется не пожалеет: если в Талу действительно есть медная руда, шкура вполне тянет на пару-тройку изделий нашей молодой металлургической промышленности.