В одном лице (ЛП) - Ирвинг Джон. Страница 61

Чак Биби давно смирился с этими нескончаемыми выдумками, но то, что Нильс Боркман и Гарри Маршалл охотятся на лыжах, не давало ему покоя — он считал это нечестным.

Правила охоты на оленей в Вермонте были — да и остаются — довольно примитивными. Запрещается стрелять с транспортного средства с мотором; практически все остальное разрешается. Есть сезон охоты с луком, с винтовкой, с гладкоствольным ружьем.

— А почему нет сезона охоты с ножом? — спросил Нильс Боркман на одном из городских собраний. — Почему не с рогаткой? Оленев и так слишком много, правильно? Надо убивать больше оленев, да?

Сейчас в Вермонте осталось слишком мало охотников; их число уменьшается с каждым годом. С годами правила охоты пытались изменить так, чтобы регулировать численность оленьей популяции, но ее рост продолжался; однако же некоторые горожане Ферст-Систер все равно запомнили Нильса Боркмана как бесноватого придурка, который предлагал ввести сезон охоты на «оленев» с ножом и рогаткой — хотя Нильс, разумеется, просто пошутил.

Помню, как сначала разрешалось отстреливать только самцов, потом самцов и самок, потом самцов, но только одну самку — если у вас имелось специальное разрешение, и нельзя было стрелять в молодых оленей, у которых рога еще не ветвятся.

— Может, начнем отстреливать всех, кто не из штата, без ограничений? — спросил однажды Нильс Боркман. (Вообще-то в Вермонте это предложение могло бы найти немало сторонников, но Боркман просто опять пошутил.)

— У Нильса европейское чувство юмора, — сказал дедушка Гарри в защиту старого друга.

— Европейское! — воскликнула бабушка Виктория с презрением — нет, больше чем с презрением. В ее голосе звучало такое отвращение, словно Нильс вляпался в собачье дерьмо. Но то, как она произносила европейский, не шло ни в какое сравнение с тем, как она шипела «мисс», и слюна пенилась у нее на губах, когда она говорила о мисс Фрост.

Можно сказать, в результате того, что мы не занимались настоящим сексом, мисс Фрост изгнали из Ферст-Систер, штат Вермонт; как и Элейн, ее отослали «поэтапно», и первым шагом стало ее увольнение из библиотеки.

После потери работы мисс Фрост с матерью уже не могли себе позволить оставаться в старом доме; дом выставили на продажу, но на это потребовалось время, и мисс Фрост перевезла маму в дом престарелых, построенный для города Нильсом Боркманом и Гарри Маршаллом.

Вероятно, дедушка Гарри и Нильс договорились с мисс Фрост о льготных условиях, но эта сделка была мелочью по сравнению с договоренностью академии Фейворит-Ривер с миссис Киттредж — той, которая позволила Киттреджу закончить школу, хотя он и обрюхатил несовершеннолетнюю дочку преподавателя. Сделку такого рода мисс Фрост никто не предложил.

Когда я случайно сталкивался с тетей Мюриэл, она приветствовала меня в своей обычной неискренней манере: «А, привет, Билли, — как дела? Надеюсь, все нормальные для молодого человека твоего возраста занятия доставляют тебе подобающее удовольствие!».

На что я неизменно ответствовал: «Проникновения не было — другими словами, того, что обычно называется сексом. Я считаю, тетя Мюриэл, что я все еще девственник».

Вероятно, после этого Мюриэл неслась к моей матери, чтобы пожаловаться на мое предосудительное поведение.

Что до мамы, она объявила бойкот мне и Ричарду — не понимая, что ее молчание меня устраивает. На самом-то деле я предпочитал молчание ее постоянному неодобрению; кроме того, то, что у мамы не находилось для меня слов, никак не мешало мне самому заговаривать с ней.

— А, привет, мам, — как жизнь? Я как раз хотел тебе сказать, что я не чувствую себя изнасилованным — напротив, мисс Фрост защищала меня, она действительно не позволила мне войти в нее, и, надеюсь, понятно, что она не входила в меня!

Обычно я не успевал ничего больше добавить, поскольку мама убегала в спальню и захлопывала дверь.

— Ричард! — звала она, забывая, что решила не разговаривать с Ричардом после того, как он принял сторону мисс Фрост.

— У нас не было того, что обычно называют сексом, мам, — вот что я пытаюсь тебе объяснить, — продолжал говорить я, стоя перед закрытой дверью спальни. — Мисс Фрост ограничилась своеобразной разновидностью мастурбации. У нее есть даже особое название, но я избавлю тебя от подробностей!

— Прекрати, Билли, хватит, хватит, хватит! — кричала мама. (Видимо, забывая, что и со мной тоже решила не разговаривать.)

— Полегче, Билл, — предупреждал меня Ричард Эбботт. — Мне кажется, сейчас твоя мама чувствует себя очень уязвимой.

— Очень уязвимой, — повторял я, глядя прямо ему в глаза — пока Ричард не отводил взгляд.

«Поверь мне, Уильям, — сказала мне мисс Фрост, держа в руке мой член. — Если начинаешь повторять чужие слова, отвыкнуть потом будет нелегко».

Но я не хотел отвыкать; это была ее привычка, и я решил ее позаимствовать.

— Я тебя не осуждаю, Билли, — сказала мисс Хедли. — Я сама вижу, даже не зная подробностей, что в чем-то твой опыт с мисс Фрост повлиял на тебя позитивно.

— Не зная подробностей, — повторил я. — Повлиял позитивно.

— Тем не менее, Билли, мой долг — предупредить тебя, что при столкновении с такой неловкой ситуацией сексуального характера у многих взрослых возникают определенные ожидания.

Тут Марта Хедли сделала паузу; я тоже замолчал. Я подумывал, не повторить ли отрывок «с такой неловкой ситуацией сексуального характера», но миссис Хедли неожиданно продолжила свою мысль.

— Билли, многие взрослые надеются услышать от тебя то, что ты еще пока не озвучил.

— Чего они от меня ждут? — спросил я.

— Раскаяния, — сказала Марта Хедли.

— Раскаяния, — повторил я, пристально глядя на нее, пока миссис Хедли не отвела взгляд.

— Эта твоя привычка повторять раздражает, Билли, — сказала Марта Хедли.

— Да, не правда ли? — спросил я.

— Сожалею, что тебя заставляют пойти к доктору Харлоу, — сказала она.

— Думаете, доктор Харлоу надеется, что я выкажу раскаяние? — спросил я миссис Хедли.

— Я полагаю, да, Билли, — ответила она.

— Спасибо, что предупредили, — сказал я.

На лестнице я опять встретил Аткинса.

— Все это так ужасно грустно, — заговорил он. — Вчера, когда я об этом думал, меня вырвало.

— Думал о чем? — спросил я.

— О «Комнате Джованни»! — воскликнул он; мы уже обсуждали роман, но, видимо, бедный Том еще не все сказал. — Тот отрывок о миазмах любви…

— О дурном запахе, — поправил я.

— О зловонии, — сказал Аткинс; его затошнило.

— Запах, Том.

— Смрад, — сказал Том, и его вырвало на ступеньки.

— Господи, Том…

— И эта жуткая женщина с бездонной мандой! — воскликнул Аткинс.

— Чего? — спросил я.

— Ну та его ужасная подружка — ты знаешь, о ком я, Билл.

— Мне кажется, в том и задумка, Том, — показать, как кто-то, кого он раньше желал, теперь вызывает у него отвращение, — сказал я.

— Знаешь, они рыбой пахнут, — сообщил мне Аткинс.

— Женщины? — спросил я.

Он подавил новый приступ тошноты.

— Их штуки, — сказал Аткинс.

— Вагины, Том?

— Не произноси это слово! — попросил бедный Том, сдерживая очередной рвотный позыв.

— Мне пора, Том, — сказал я. — Надо подготовиться к дружеской беседе с доктором Харлоу.

— Поговори с Киттреджем, Билл. Его то и дело отправляют к доктору Харлоу. Киттредж знает, как с ним обращаться, — сказал мне Аткинс. Я и не сомневался в этом; мне просто не хотелось говорить с Киттреджем.

Но, разумеется, Киттредж уже слышал о мисс Фрост. Ни одна история, каким-либо образом связанная с сексом, не могла пройти мимо его ушей. Если ученик академии получал взыскание, Киттредж всегда знал не только что он натворил, но и кто его поймал, и какое наказание ему назначили.