Светлое будущее (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo". Страница 21
— Ну, теперь уж точно не возьмут.
— Тем более… — перебил, — не надо было и сюда тебя брать. Не твое это. Пошла вперед — иди, не оборачивайся. Не пропаду. А смогу когда подсобить чем — всегда буду рад.
— А мне нельзя? Так теперь братья поступают? — поражаюсь его мышлению.
Враз облокотился, подпер голову рукой. Взор мне в очи:
— Ну, какой ты мне брат, Ник? Глянь какие сиськи выросли, — вмиг потянулся к пледу и попытался опустить его.
— Отвали, придурок! — заржала тотчас, рьяней прижимая к себе покрывало. Хоть и в толстовке — а все равно, идиот, засмущал.
Загоготал и тот в ответ — как раньше, когда меня пытался доставать моей «девчачестью», слабостью, разницей между нами, а я глупо, наивно, отчаянно доказывала обратное, отстаивала свое положение ровни.
Разлегся вновь на подушке:
— Ты — баба, и этим всем сказано. Должна думать о доме, о семье… а не… Мордобой и прочее — оставь нам, дуболомам и грубиянам.
Смеюсь.
— Ба… — удивленно, перевернулась я набок. — Чет совсем недавно ты иное пел.
— Когда? — искренне изумился. Глаза в глаза.
— Когда Ритку обсуждали.
— Не сравнивай. Это разные понятия. Ты — девушка, а она — шалава, шкура галимая, — рявкнул злобно, но тотчас сдержался. Отвернулся. Вновь разлегся на спине. Взгляд в потолок. Шумный вздох: — И не напоминай мне больше о ней. Ни видеть, ни слышать не хочу. Пусть вон… едет домой и там тусуется, позорит их, а не меня.
— О! — возмущенно. — Второго батю чую, — недовольно.
— Че? — резво метнул на меня взор.
Игнорирую. Последовала примеру. Разлеглась на подушке:
— Ниче… спи давай.
— А ты что, за нее заступаться решила? — удивленно, не сбавляет оборотов.
— Пока она меня не трогает — и я ее не трогаю. Лишь бы нас двоих стороной обходила.
— Ну так… и я о чем.
— Федь, — проворачиваюсь. Взгляд в лицо Рогожину. — Но она твоя сестра… родная.
— Ты моя — родная. А она — ошибка.
— Все мы — ошибки. Каждый по-своему. И что теперь?
— Надо честь знать, и башку на плечах иметь, а не…
— А мы имели? Такими же придурками были, только свои, иные концерты строя.
— Но поумнели.
— Ага. Как жизнь отхлестала — так и поумнели. Вот и ее. Придет время — наплачется — и остепенится.
— Да поздно будет. И так… полгорода уже в ней… побывало.
— А ты свечку держал?
— Че?
— Ниче. И вообще, это ее дело.
И снова отвернулась. Чую… как странное чувство во мне заиграло. Ведь… по сути, я чем-то схожа на нее. Меня так само разово натянули… и бросили, как мерзкую шваль. Так что… чем я лучше нее? Не так много, но… Может, и ее кто там… и просто… она сломалась? Кто же скажет…
— Я чет не знаю, или че? — внезапно. Резво. Привстал.
Отвечаю взглядом: глаза в глаза.
Невольно испугалась. Но еще миг — и тая в его добрых озерах, невольно заржала этой излишней его серьезности, грозности. Как же я отвыкла от злюки-Рожи. Даже забавно.
— Нет, — смеюсь. — Спи. Чиста и невинна, как дитя, — лгу… довольно искусно. — Не переживай… Вся моя парадигма[16] чести… со мной.
Глава 11. Переменный ток. Напряжение[17]
Не знаю, сколько времени прошло, как мы с Рожей стихли, но Федька уже с радостью принялся делиться размышлениями с Морфеем. А вот мне так не свезло: всё еще отчаянно бродила думами неприкаянной в полудреме, и даже алкоголь не спасал… От хорошей эмоциональной встряски за день, переживаний, волнения из-за двух ярких встреч, которое до сих пор осколками по венам шаркалось, так и не смогла уснуть.
Скрип двери. Тихие, неуверенные шаги — и дрогнула, запищала пружинами у наших голов кровать (та сама, что за грубой). Расселся, давясь какими-то, судя по всему, не менее тяжелыми, нежели мои, мыслями, «ночной гость». Шумно вздохнул, вдруг странное, излишне усердное движение — отчего невольно поддаюсь я интересу: устремляю на него взор, но не дает даже ничего толком увидеть, рассмотреть, как тотчас нечто огромное, белое, одутлое влетает в меня. Тихий смех.
— Какого?.. — злобно гаркнула я. Подушка, отлично вписавшаяся мне в лицо. Отбросить гадкую прочь, гневный взгляд обрушить на ненормального: Мирон. Сидит, ржет, давится язвой, потешаясь моим разоблачением.
— Ты больной, что ли? — рычу, но уже более сдержано, дабы никого не разбудить. Повезло, что хоть Рожа не проснулся.
— А че вы… теснитесь? Бедные, несчастные… словно сиротки…
Скривилась я от раздражения.
— А ты как? — киваю на голую кровать: одна перина, простынь да одеяло.
Еще шире его ухмылка:
— Какая забота… И не такое проходили.
Неожиданно скомкал одеяло — и умостился сверху. Руку под голову. Взор на меня, все еще застывшую в удивлении:
— И че? Я тебе спасибо должна сказать? — рычу, хотя и уже позорно проклевывается на устах улыбка.
— А ты умеешь? — ржет (едва слышно).
— Да иди ты, — рассмеялась и я в ответ. Уложила сбоку от (теперь уже) Федькиной «свою» подушку — и улеглась сверху. Миг — и позорно сдаюсь: задираю голову вверх. Взор на своего благодетеля: все еще улыбается, гадина.
— Че? — не выдерживаю.
— Ниче, — тихо хохочет. — Че такая злая?
И снова скрип двери. Живо отворачиваюсь. Замираю, строя вид спящей.
Тихие, робкие шаги — и опять в нашу сторону.
Застыл кто-то у кровати. Позорно уступаю интересу — распахиваю веки: Зайчонок (тот самый, что не есть, итить ее налево).
— Че? — внезапно удивленно-грубое Мирашева ей.
— Я к тебе, — тихое, мерзко-кокетливое хихиканье. Движение, шорох — и запищала обиженно кровать.
— Куда? Не видишь, на одного? — недовольное. Хотя, судя по всему, не очень-то… категоричное.
Ведь шепот становится еще тише, интимней… соблазнительней. А кровать — пищать куда усерднее от аляповатых движений ее захватчиков.
— Слушай. Не надо, а…
— Я тихо. Никто и не узнает.
— Я узнаю, — грубо, но сдержано. — Не хочу.
Тихий смех. Визгнула змейка.
— Я же чувствую, вижу, что хочешь. Расслабься, котик… Ты же знаешь, я сама всё сделаю. Главное — доверься…
— Да блядь! — бешеное. Резвые движения. Переполох, отчего та (судя по внезапному вскрику) чуть не упала. Жуткий крип, стук.
— Ты куда? — обиженное, врастяжку.
Не ответил. Неуклюжий, но стремительный, уверенный ход прочь.
Буквально секунды — сорвалась и эта курица за ним, да так поспешно, что кого-то (кто на полу, на матрасе, спал) даже умудрилась задеть — замычал, засопел, заматерился несчастный себе под нос, но тут же благополучно опять уснул…
* * *
Минуты тикали, а напряжение в моем сознании росло по шальной экспоненте. Мысли, догадки… гипотезы просто взрывали мозг. Сжималось от странных чувств сердце. Гордость, самолюбие… подбитой вороной, неужто это вы в столь странную, безумную игру со мной сыграть решили?
Черти что.
КТО? Мира!
Дался он мне… Век не видела… и еще столько бы.
Гневно выругаться себе под нос, приподняться в постели. Взор около — спят, сопят — тихо вкруг.
«А, гори оно синим пламенем!» — живо подрываюсь, на край — встаю. Нашла где-то там свои «кроссы», обула, как смогла, — и пошаркала на выход.
— Ты куда? — неожиданно заспанное, хриплое мне в спину… Федьки.
Обмерла пристыжено я, полуоборот:
— В туалет. Спи! Сейчас буду.
— Провести? — трет глаза несчастный.
Невольно улыбаюсь я этой его заботе:
— Не дури голову! Знаю где — сама найду…
— Да я не… — перебивает.
Отчего и я тут же его пресекаю:
— Да поняла! Спи! Не пять лет — справлюсь.
Не дожидаясь очередных словесных выпадов — быстро за дверь.
* * *
Черт… еще и сушняк нехилый давит. Рановато как-то… али уже пора?
По памяти вырулить к кухне (в доме которая). Только хотела пнуть дверь, как тотчас узнаю голос: еще бы… — Мирон.