Три года счастья (СИ) - "Kath1864". Страница 150

Вместе.

Только ей наплевать.

Только она думает, что она умерла и обращение стало ее концом.

Голод не утолим и легче сдаться, уйти в горы и встретить рассвет в одиночестве и чувствовать.

Чувствовать демонов под кожей.

Кури быстрее, снаружи.

Люби сильно, но в конце мы убьем их всех.

Солнце поднимается слишком рано, мой Валентин?

Дьявол знает, что нужно ей сейчас.

Жалкое сборище ведьм, которых они вскоре разорвут в клочья.

Клаус уверен в этом, просто покручивает в голове, то как через несколько секунд его клыки прокусят сонную артерию молодой девушке. Она напугала, ее тело дрожит, ведь она видит демона. Демона ночи.

— Простите, но мы здесь, чтобы убить вас всех.Вы же не думали, что мы оставим это так?

Дьявол знает все их грехи и то, что они желают больше всего в этом мире.

Они желают крови.

Дьявол питается страхом и именно страх — причина крика напуганных ведьм и колунов.

Этой ночью никто не уйдет живым и все окрасится алым.

Все окрасится кровью.

Пугливая блондинка становится его первой жертвой. Жертвой, которой он перегрызает сонную артерию, прикрывает глаза в тот момент, когда свежая, горячая и такая нужная кровь насыщает каждую клетку его организма.

Мало.

“Мы поднимаемся на холмы.”

“Я не знаю, смогу ли я прожить намного больше.”

Клауса Майклсона невозможно назвать Ангелом. Тысячелетней параноик-псих, который закалывал свою семью, прятал в гроба и возил за собой по Миру. Социопат, которому наплевать и он наслаждается, когда страдают другие, когда он отнимает жизни других, разрывает конечности и разбрасывает их. Хейли знает его таким и сейчас видит, как тот ломает кисти рук ведьмаку, заставляет его кричать от боли, встать перед ним на колени и только после этого сворачивает ему шею. Хейли не по себе от вида крови и всего того, что Майклсон задумал сделать с остальными. Ведьмы разлучили его с дочерью и будут умирать в мучениях, молить о смерти, а он будет ухмыляться даже испачканный кровью и знать, что он одержал очередную победу.

Он никогда не боялся пачкаться кровью и зальет кровью весь Новый Орлеан, если потребуется.

Никто не уйдет.

Ярко-желтые глаза и лицо испачканное кровью.

Дьявол.

Дьявол искушает, отбрасывая очередное вырванное сердце.

— Присоединишься ко мне, волчонок?

“Не знала, что могу чувствовать себя так потрясающе.

Жизнь пропадает впустую, выше выше, поднимись, выше выше.”

Хейли просто наблюдала скрестив руки на груди. Она знала, что этот псих, который покалечит и убьет любого, но сейчас.

Сейчас это скорее похоже на забаву с отрыванием конечностей и отбрасывание трупов в разные углы комнаты.

Это никогда не завершится.

Забава и испачканные кровью лицо, одежда, руки.

Подбородок в крови, как и футболка. Наглость и дерзость, во взгляде, словно ему должны за то, что именно сам Никлаус Майклсон обрек их на мучение и может ли у Дьявола быть сердце? Сколько бы времени не прошло, она будет раздражаться, а он только усмехаться и пачкаться кровью и не позволит никому уйти. Он убьет всех.

Сколько бы времени не прошло, Клаус Майклсон будет наслаждаться криками, а его губы будут испачканы кровью и он будет только прикрывать глаза, ощущать металлический привкус во рту и это его истинная природа.

Ее не тошнит, потому что это у нее сейчас аппетиты вампира и повадки волчицы. То время, когда она была матерью прошло.

Сейчас она монстр.

Вскрикивает, нагибается, падает на колени, зрачки глаз наполняются желтым и она желает.

Желает обернуться волчицей и стать свободной. Уйти в горы, возможно вместе с ним.

Свободна.

Ее никто не осудит.

Не осудит за ее истинную природу.

Она слишком устала бороться, верить, сжимать себя в тиски, контролировать внутренних демонов раздражаться даже от сигаретного дыма и желать свернуть шею курящему, когда проходила мимо или убить джазовый ансамбль, который играл в квартале. Как они только посмели радоваться, когда у Хейли Маршалл траур, горе и она разлучена со своей единственной дочерью.

Убить всех до восхода солнца.

Этому не будет конца.

Серая волчица.

Королева волков, которой просто нужно принять свою истинную природу, поддаться искушению.

В залитый солнцем рассвет, если нам повезет, мы можем услышать Бога.

Дьявол соблазнил ее и она обратилась и стала свободной.

Полы залиты кровью.

Внутри все рвётся, осколками впитываясь в тело, кости ломятся яд течет по жилам и заставляя забыть и наброситься на одну из ведьм, на глазах который выступили слезы. Напасть, уложить на окровавленный пол и распороть живот, наслаждаться предсмертными криками, а после отбросить внутренние органы, которые сейчас больше, чем мякотные субпродукты. Разум будто затуманен. Да и как его проветрить, если на улицу ты тащишь труп, окрашиваешь асфальт в алый. Оставляешь кровавый след до самого особняка Майклсонов.

В голове вертится «Свобода», а прощение давно кануло в никуда.

Устала прощать.

Устала бороться и быть лучше, если она такая же, как и тысячелетний монстр Клаус Майклсон.

Вчера случилось самое страшное социопатия взяла верх. Она ушла в себя.

Клаус Майклсон очень желает жить, поддерживать, любить, быть свободным и наслаждаться каждым прожитым днем. Он может свободно дышать, когда ему лучше, когда пытается склеить свою разбитую душу и не лишать счастье родственников. Социопатия может дремать, но она просыпается. Поэтому Хейли Маршалл, как Клаус Майклсон.

Под этими туманными небесами сама по себе

“Потеряй контроль, поднимись, выше выше, поднимись, выше выше.

Он отпустил ее и все.”

Отпустил, смотрел ей вслед, а кровь капала с его подбородка.

Смотреть, как волчица исчезает в густом смоге нависшем над городом.

Она одна.

Густой, серый смог.

Никакой кристальной белизны.

Только алая кровь.

Он понял, что сейчас она свободна, может бежать куда пожелает.

Может бежать в горы или укрыться в холмах.

А кровавые следы исчезнут с асфальта еще до наступлением рассвета.

Дьявол освободил ее истинную сущность с этим багряно-золотым рассветом.

Пришел меня проведать?

— Хочешь, чтобы я убрал объедки?

— Не осуждай, Элайджа. Я повела себя не хуже, чем обычно ведет себя Клаус.

Встает, ступает на холодный пол и кажется ей совершенно наплевать на то, что совершенно нагая.

Стоит перед ним, заледенела, в сердце больше нет боли, как и крови, которую она смыла.

Все ушло с убийством последней ведьмы, труп которой она притащила в особняк и теплой ванной.

Встала перед ним.

Вода стекает с волос на грудь, капает на живот, собираясь под ногами маленькими лужицами, и даже полотенца нет на ней, чтоб прикрыться. Она изгибает бровь, передергивает плечами — не от озноба или раздражения, а словно инстинктивно.

Ей наплевать, а он прекрасно научился маскировать эмоции.

В ней не осталось ничего от маленькой испуганной беременной от его брата волчицы, что когда-то нашла защиту у него. И все же глаза скользят по коже, останавливаясь на каждом изгибе, каждая капля и блики солнца. Он ненавидит себя за это, но не может совладать с инстинктами, хоть всегда славился контролировал эмоции.

Пусть Хейли уходит, а не стоит тут перед ним нагая, идеальная и желанная.

Знает, что нельзя ее желать и это нужно принять.

За тысячу лет Элайджа научился прятать эмоции, маскируя учтивостью все, что не следовало видеть посторонним.

Грехи прячет за красной дверью.

Любовь и похоть, Кетрин Пирс за черной.

Вот кто она — посторонняя. Он должен перешагнуть, подать белое махровое полотенце выбросить из головы уйти.

Уйдет она.

— Я бы хотел, чтобы ты равнялась на кого-то получше, чем Никлаус.

— Я теперь гибрид. У меня нрав оборотня и жажда вампира. Эти ведьмы хотели убить моего ребенка, они годятся только для еды. Дай пройти.