Три года счастья (СИ) - "Kath1864". Страница 181

Контроль над инстинктом самосохранения? Почему Элайджа так поступил с Марселем? Желал спасти семью? Инстинкт работает неосознанно? Что было неосознанного в убийстве Марселя?Вся семья Первородных всегда была подлой. Единственным, кто выделялся в этом плане, был Элайджа От других, кроме подлости и ожидать нечего, они так вели себя всегда и порой соревновались с Клаусом в низости. Все они, кроме Элайджи. Он был в этой семье моральным компасом и сдерживающим фактором. И потому именно падение Элайджи может погрузить эту семью в Хаос. Ребекка желала обрести настоящую любовь,Коул, который всегда был безжалостным убийцей, поверил, что любовь откроет ему дверь к свету, только увы, света он не увидит, ведь Давина умерла во имя того, чтобы Фрея могла остановить Люсьена Касла. Стоило это того? Клаус не потерпит, если кто-то превзойдет его. Личность Элайджи просто уничтожили, а случай с Марселем и Давиной - просто выстрел в голову едва шевелящейся морали. И между ним и его семьей была огромная пропасть в морали и понимании. Сделал ли это бессознательно, а теперь винит себя и не простит.

Хейли ведь просила его простить себя.

— Ты наблюдал, как я сплю?

— Возможно чуть-чуть.

Он ведь и вправду наблюдал, думал, что совершил, а сейчас смотрит в лицо улыбающейся Хейли, которая касается его лица, оставляет поцелуй на его губах и говорит то, он никогда не останется один.

— Несмотря на то, что мы сделали. И кого только не потеряли. Мы все еще вместе, ты не один.

Тысяча лет бок о бок друг с другом слишком тяжко для любой семьи. А Элайджа как взвалил на себя груз “старшего брата”, так и несет до сих пор. Но, видимо уже по-другому не может. И чем дальше, тем хуже.

Что оно еще может еще сделать? Никлаус ведь предпочитает все переживать в одиночестве.

Люди хотят побыть в одиночестве, но они не любят быть одинокими.

Клаус был в одиночестве, до прихода Винсента и Джошуа.

— Гамлет. По этой книге мы учили Марселя читать.

— Класс! Но раз его нет, мы…

— Он мертв.

— Сыворотка. Марсель ее не принял из -за меня! Если бы я не просил подождать…

— Ты правда так думаешь? Потому что он хотел, чтобы они так думали. Правда в том, что Марсель принял ее, как только я предложил. Он даже не сомневался. И если Майклсоны считают, что он мертв - их ждет большой сюрприз.

Хуже…

Слишком поздно.

Хуже, то, что Марсель не потерял себя на две, а выплыл из самого дна.

Поздно ведь Фрея отравлена, а прлтивоядие исчезает из сейфа.

Поздно сожалеть, ведь Марсель и так уже укусил Элайджу и Коула, которые сейчас страдают.

Коул из-за видений связанных с Давиной, кричит, разрывает глотку и просит Фрею, хоть как-то облегчить страдания? Такую долгую и мучительную смерть он заслужил?

— Хотя бы усыпи меня!

— Я могу погрузить нас в магический сон.

Элайджа стишком поздно понимает, что заслуживает еще более мучительной смерти за то, как поступил с Марселем и его меньше, чем Коула волнует укус на его руке. Он осознает, что виноват только он и никто другой, а укус на руке весьма оправдан, как и последствия. Неужели Элайджа стремился в могилу, во тьму? Неужели так он относился к Марселю, что вместо того, чтобы скорбеть, винить себя за отнятую жизнь, того, кто рос у него на глазах он провел ночь в объятьях волчицы?

Последствия.

Только бы не заплакать от осознания того, что ты возможно в последний раз видишь того, за кого сражался столько столетий, поддерживал и верил в искупление.

Элайджа Майклсон возможно в последний раз видит брата.

Возможно, для Элайджи никогда не наступит новый век.

Плакать запрещено.

Можно только заключить брата в свои объятья брата, доказать на сколько крепка братская связь и сказать, что пришло время Клауса сражаться, сказать, что он выстоит, ведь самого Клауса Майклсона не так и легко сломать.

— Я не могу сделать это без тебя, Элайджа.

— Послушай меня. Ты должен быть сильным. Ты нужен нам.

Плакать нельзя.

Элайджа Майклсон даже не может подняться с постели его мучают галлюцинации то ли это предсмертная эйфория. Сон, где он счастлив, кружит Хейли на своих руках, прежде, чем ступить в лавандовое поле держа Хейли на своих руках. Это ли его мнимое счастье?

Он ведь из последних сил обнимает ее, шепчет.

А что если Хейли Маршалл пришла проститься навечно?

— Я видел тебя. Я видел сон с тобой. Я обнимал тебя. Ты казалась счастливой.

— Это был не сон. И я была счастлива.

— Если Никлаус не сможет сделать это…

— Он сможет.

— Послушай меня. Ты достаточно страдала. Пообещай мне… если не ради себя, то ради Хоуп… Ты уедешь так далеко от этого места, как сможешь. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Она должна сдержать слова и быть счастливой. Счастливой вместе с дочерью. Должа быть счастливой после всей пережитой боли.

Плакать нельзя.

Сломаться тоже нельзя.

Плюнуть в лица тем, про пришел посмотреть на его падения, этот пафосной суд, а главный судья – Марсель кажется ему уж слишком пафосным с этим троном обитым красным бархатом. А где же корона короля?

Неужели Клаус Майклсон чувствует страх?

Клаус только может играть роль и не показывать виду, что чувствует.

У Клауса чувство, что земля уходит у него из под ног, и тиски сжимают сильнее сердце, намереваясь раздавить жалкий орган качающий кровь или разорвать его, ведь для Клаус Майклсон не использовал его для милосердия или любви.

— Готова? — глупый вопрос, к сестре, которая рядом с ним даже под проклятием и на гране того, чтобы сойти с ума.

Глупый, потому что он и сам не до конца понимает о чем спрашивает. Клаус Майклсон просто желает остаться самим собой, для тех кого он любил. Готова ли Ребекка к очередному грандиозному спектаклю из которых состоит их жизнь? Готова стать куклой, актрисой, сыграть свою роль? Бороться с безумием, или вверить их судьбу Хейли, заклинанию Фреи, которая на гране смерти? Готова ли она уснуть зная, что может не проснуться? Готова камнем упасть вниз. Готова ли принять то, что следующий век она может и не встретить?

Она бы запела и не радости, а от того, что пьяна.

Попала в этот кукольный фарс.

— Чтобы план Фреи сработал, мне нельзя сойти с ума, а тебе умирать. Каковы наши чертовы шансы? — скрывает за мрачным весельем страх Ребекка. Потому что для слабости не то место и время.

Потому что слова лишь пустой звук, отражающийся от стен, где собрались все те, кто ненавидит ее брата. Она смотрит на всех этих вампиров, которые разгромили место, которое она называла домом и могла быть счастливой. Ей плохо, но она должна посмотреть в глаза мужчине, которого любит всем сердцем, и который выбил власть, а не ее.

Разве это суд?

Справедливый суд?

Марсель судья, она – защитник обвиняемого, а все эти собравшиеся вампиры исцы?

Ей смешно.

Потому что время объятий прошло и теперь они должны быть сильными ради Элайджи, Кола, Фреи, Хейли и Хоуп.

Сильными ради семьи.

Их путь лежит во тьме.

И плакать нельзя, когда хочется.

Не спешить.

Клаус кажется расслабился, улыбается, а она не спешит выйти туда и сыграть ту роль.

Не стремится свести в могилу себя и брата.

— Разве не ты говорила, что я могу и Дьявола уговорить?

И вправду Дьявола.

Снова одни против всего мира, как было всегда, как будет вечно.

Ребекка заставляет себя улыбнутся в ответ, преодолевая ужас, сковавший каждую клеточку ее тела после разговора с Марселем. Но Ребекка улыбается: жалко, вымученно. Впереди их не ждет ничего хорошего. А на губах, как и тысячу лет назад, вкус пепла от белого дуба, вкус поражения, но Ребекка все равно улыбается — Майклсоны умеют проигрывать.

Глаза прикованные друг к другу.

В одних — обещание выдержать, в других — вернуться.

А ему хочется плакать.

А ей хочется упасть на землю и рыдать.

А их путь лежит во тьме.

— Возможно, пришло время сказать жестокую правду о моем дорогом брате - Клаусе Майклсоне. Да, он мой брат, и я любила его на протяжении веков. Но никто не чувствовал на себе всю тяжесть конца его гнева, кроме меня. Он утверждал, что своими действиями он защищал семью, но он лжет. Мой брат не хочет слышать жестокую истину. Что он уничтожает все, к чему прикасается.