Мне нравится твоя ложь (ЛП) - Уоррен Скай. Страница 28

Теперь я Хани.

Как «Гранд»: однажды был красивым, однажды был сильным. Построен для величия.

А теперь всего лишь захудалый стрип-клуб.

Я вытираю слезы с глаз. Они появляются достаточно быстро, чтобы перестать обращать на них внимания. Руки от них мокрые, как и щеки.

— Но ты уже знал мое имя, не так ли?

Он не отвечает. Ну конечно же. Он уже знал эту шутку.

* * *

Место, куда Кип привез меня, — это дом. Хороший дом с выцветшей краской и аккуратно подстриженными газонами в тихом старом районе. Скромный, но ухоженный. У него нет беззаботности «Тропиканы» или старинного очарования «Гранда». Это место — всего лишь одомашненные улицы, на которых я укрываюсь и прячусь. Мы загнаны вместе в городе.

Я пячусь от него вниз по подъездной дорожке. Мне нужно добраться до Клары.

И важнее всего — мне нужно уйти от него.

Кип ловит меня за руку.

— Сейчас на улицах не безопасно.

— А с тобой безопасно?

Выражение его лица темнеет.

— Возможно, нет. Но у тебя нет вариантов.

Он тянет меня к двери. Я иду с ним — не то, чтобы у меня был выбор. Он сильнее меня. Неужели меня так хорошо обучили не сопротивляться? Я чувствую онемение. Шок. Мои руки и ноги как желе. Я упала бы, если бы Кип не поддерживал меня. Он подталкивает меня к стене и смотрит на улицу, прежде чем закрыть дверь и запереть ее.

Чувство такое, словно мы находимся в середине битвы, только у меня нет оружия. Мой взгляд мечется к сумке, которую я бросила у двери.

«Тейзер».

— Не отдавай меня Байрону, — говорю я, почти умоляя, хотя это гиблое дело. Снайперы в бальном зале доказывают, что меня уже нашли другие наемники. И Кип — брат Байрона. Я понимаю хватку, которой в нас вцепилась наша семья.

— Не говори ему, что ты меня нашел. Просто дай мне уйти. Я сбегу. Я…

У Кипа такие темные глаза, почти сердитые, когда он впивается в меня своим взглядом. Он поднимается, и я вздрагиваю. Его рука застывает в дюйме от моего лица.

— Он причинил тебе боль.

— Нет, — говорю я слишком быстро. Я не хочу, чтобы Кип знал, что сделал его брат. Боже, даже я не хочу знать. Если бы я могла вычистить это из своего мозга, я бы это сделала. Если бы я могла взять скальпель и вырезать воспоминания, я бы это сделала. Я никогда не позволю этому случиться с Кларой, никогда.

— От стекла, — мягко говорит он. — У тебя идет кровь.

Оу. И, конечно же, когда я протягиваю руку, мои пальцы окрашиваются алым.

Я все еще, должно быть, в шоке, потому что стою там, глядя на кровь, будто никогда не видела ее раньше. На самом деле я видела ее много раз. И порезы, и синяки. Мои старые друзья.

— Это пустяк, — говорю я. — Я ничего не чувствую.

— Это не пустяк. Позволь мне позаботиться о тебе, — слова звучат открыто, когда он говорит так, будто имеет в виду больше, чем порезы на моем лице.

— Мне от тебя ничего не нужно.

Темные глаза принимают мои обвинения, но не мой ответ.

— Жди здесь.

— Кип, пожалуйста. Отпусти меня. Мне надо идти…

— К твоей сестре? — тихо спрашивает он, хотя на самом деле это не вопрос.

Страх опускается в живот холодным булыжником.

— Не смей трогать ее. Ты не смеешь...

— Я не собираюсь ничего с ней делать.

— Чтобы ты мог сдать нас за ту цену, что назначена за наши головы?

— Дело не в гребаных деньгах.

Я мрачно улыбаюсь.

— Дело всегда в деньгах.

Он хватает меня за подбородок, стараясь не впечатать осколок стекла. Ему удается вообще не прикасаться ко мне, но его взгляд по-прежнему режет.

— Я не стану отдавать тебя Байрону, но я собираюсь использовать тебя, чтобы остановить это. Покончить со всем.

— Как? — шепчу я. Есть много способов, как это может закончиться. В большинстве из них я не остаюсь в живых.

Кип качает головой.

— Я еще не уверен. И с людьми Байрона в Тэнглвуде у нас мало времени. Поэтому ты должна мне довериться. Мне нужно, чтобы ты села и подождала. Позволь мне вытащить долбаное стекло из твоей щеки.

Затем он идет к коридору, предположительно, за ватными дисками или пинцетом.

Это команда, а меня всю жизнь тренировали им повиноваться. Тем не менее, я остаюсь. Смогу ли я добраться обратно до «Тропиканы»? Я знаю, что мы достаточно близко, но я не очень запомнила путь, чтобы быть уверенной в этом. Внезапно я вздрагиваю, сидя на его диване. Клара.

Кип мог нам помочь. У него есть пистолет. Он использовал его, чтобы защитить меня.

Мне нужно, чтобы ты мне доверилась.

Часы показывают четыре тридцать. Еще утро. Еще ночь. Время, за которое я должна вернуться к ней, истекает. Если она еще там, то скоро уедет. Но, может быть, так будет лучше. Если теперь она в безопасности, то может остаться защищенной. Это лучше, чем если я вернусь и приведу снайперов прямо к нашему порогу.

Я игнорирую боль в груди, думая о том, что больше никогда не увижу ее. Безопасность.

На журнальном столике лежит книга. Я узнаю ее, хотя никогда раньше не видела. Книга рассказов Рэдьярда Киплинга, о которых говорил Кип. Она выглядит старой, страницы изрядно потерты, одновременно и мягкие, и хрупкие, как это бывает со старыми книгами. Я открываю обложку, чувствуя, что я вторгаюсь во что-то личное. Вся эта ночь была вторжением — я, он, эта книга, книга с его именем.

На первой странице есть что-то, написанное выцветшими черными чернилами. Не напечатанное вместе с книгой, а добавленное после. Это стихотворение.

Джунгли — страшное место, для тех, кто блуждает:

Скрывают секреты, молчат пред ветрами,

Река и листок каждый путь открывают.

Почувствуй себя, словно дома, с мечтами.

Останься, приляг, не спеши, не уйдешь,

Ты молча послушай тот шепот лесной.

И только когда ты свой мир обретешь,

Найдешь ты тот ключ, что сокрыт под землей.

Я снова читаю стихотворение, воображая, что иду по лесу. Испуганная и потерянная. Знакомое чувство, хоть я и редко покидала город. Джунгли — это то место, где я прожила большую часть своей жизни, в особняке, который мне не разрешалось покидать, где деревья были сделаны из мрамора, где листья были позолочены. Возможно, я, наконец, вырвалась, но иногда мне кажется, что это иллюзия. Может быть, я проснусь и вернусь туда, а мое время в «Гранде» окажется лишь плохим сном.

Или, может быть, я пойму, что умерла в этом особняке, что свобода — всего лишь призрачное принятие желаемого за действительное.

Кип возвращается с пинцетом и пузырьком, пахнущим спиртом. Он смотрит на книгу со странным выражением лица.

— Ты написал это? — спрашиваю я, указывая на стихотворение.

Он качает головой.

— Моя мама.

— О, — я снова смотрю на последнюю строчку, о выходе, о том, как выбраться из джунглей. Под землей. Она говорит о смерти. — Это красиво. И грустно.

— Такой была моя мать. Красивая и грустная. — Он смачивает ватный диск небольшим количеством спирта. — Хватит лжи. Я не хочу причинять тебе боль, но чем скорее мы начнем, тем скорее закончим.

То, насколько он напоминает Байрона, беспокоит…

— Делай то, что должен.

Он садится рядом со мной и кладет мою руку на свое бедро.

— Когда станет больно, сожми.

Он чувствуется твердым, словно колода под джинсовой тканью.

— Не думаю, что смогу сжать... Черт возьми, это больно.

Оказывается, у меня больше силы, чем я думала, особенно когда мужчина с большими нежными руками тщательно использует пинцет для извлечения стеклянных осколков из моей щеки. Я, наверное, оставила пять вмятин на его ноге даже через джинсы там, где мои ногти впивались в его бедро. Он не вздрагивает и не подпрыгивает, даже когда я держусь за него, как за дражайшую жизнь, даже когда я не могу сдержать хныканье.