Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand". Страница 197

— Возможно, покаяние несколько облегчало бы твою вину в их глазах, — неопределенно качнул головой Клод, но виконтесса Воле лишь отмахнулась от этих слов.

— Я не желаю слышать ничего подобного. Особенно из твоих уст Клод. Если наше добродетельное общество полагает, что за мной есть какая-либо вина, то я этой вины за собой не чувствую.

— Я лишь призываю тебя подумать о будущем, — спокойно отозвался Клод.

— Мы все — одна семья, — осторожно произнесла Жюли, поясняя то, что не осмелился высказать вслух их кузен. — Грязь, брошенная в одного из нас, непременно достанет и до всех остальных. Твое покаяние, может быть, несколько облегчит жизнь твоему ребенку. Да и нам всем, если уж быть честными.

Доля истины, и Ида не могла отрицать этого, в словах Жюли была. Да, если бы она склонила голову и признала свое поведение аморальным, заперлась бы на «Вилле Роз», всякий раз краснея от одного воспоминания о пережитом, к её будущему ребенку, несомненно, отнеслись бы чуть более благосклонно. Но никто и никогда, и это виконтесса Воле тоже понимала, не простит этому ребенку его происхождения. При каждом удобном случае об этом происхождении будут напоминать, все с той же высокомерной и вежливой благосклонностью. И ради этого вечного, но доброжелательного унижения она не собиралась жертвовать своей гордостью. Тем более, что она достаточное количество раз смиряла её.

— И о чьей же репутации вы заботитесь? — Ида вызывающе вскинула голову, переводя взгляд с сестры на брата. — О репутации моего ребенка или о своей собственной?

Вновь никто из её родных не желал подумать о том, какую жизнь предполагала вести она сама. Вновь они хотели, чтобы она поступила сообразно их представлениям о том, как нужно и лишь потому, что боялись осуждающих взглядов в свою сторону. Хотя теперь, когда осуждающие взгляды превратились в насмешливые и презрительные, можно было, наконец, дожить жизнь так, как им всегда хотелось. Уже ничто не смогло бы затмить её падение. Любое безрассудство, любой моветон теперь можно было себе позволить: от падшей женщины никто не стал бы ожидать красивых и благородных порывов. Ида всегда желала этой свободы. Не такой ценой, конечно, но теперь было уже не важно.

— Ида, ты не совсем правильно истолковала слова Жюли, — попытался вступиться за кузину Клод. — Если ты позволишь, я попытаюсь объяснить…

— О, Жюли была весьма осторожна в выражениях, — виконтесса Воле насмешливо приподняла брови. — Вряд ли ты сумеешь ее превзойти.

— Тебе не легко в твоем положении, я понимаю это, — спокойно ответил Клод, держась так, словно его не прервали только что самым неподобающим образом.

— Мне претит это снисхождение. Оно подходит тяжелобольным, а не отступникам.

— Общество не будет к тебе снисходительно, — негромко проговорила Жюли, поднимая на сестру несколько раздраженный взгляд. — Наши соседи, конечно, далеки от пуританских взглядов, но ханжество все ещё слишком распространено в этом мире.

— И ни у одного из нас, кроме, пожалуй, Моник, не было хорошей репутации, — кивнула Ида, усмехаясь одним уголком губ. — Тебя всегда считали расчетливой, Клода — ветреным, и дружба с Эдмоном не пошла ему на пользу, а обо мне можно и не говорить.

— Да, наша репутация плоха, но ни у твоего ребенка, ни у Дианы её ещё нет, — продолжал настаивать Клод, сохраняя, однако, необычное для себя спокойствие. — И я не думаю, что стоит усугублять положение.

— И что же, по твоему мнению, мне следует делать? — Ида свела брови к переносице, но насмешки в её потемневшем взгляде стало еще больше. — Я собиралась и вовсе уехать отсюда. Мне кажется, что это единственное, что позволит мне не усугубить положение.

— В дополнение к этому я хотел посоветовать тебе не отвечать на каждое слово, которое будет сказано тебе в спину, — Клод склонил голову и облизнул пересохшие губы. Убедить Иду в чем-либо всегда было непростым делом. — Или хотя бы отвечать не в твоей обычной манере.

— Знаешь, в чем проблема, дорогой брат? — виконтесса Воле откинулась на спинку кресла и устало прикрыла глаза. — В мое раскаянье никто не поверит, каким бы смиренным оно ни было. А если и поверят…

Ида на мгновение замолчала и оглядела свои руки так, словно с ними могло что-то случиться за несколько минут разговора.

— А если и поверят, — продолжила она, не отрыва взгляда от собственных пальцев, — то сочту это своим триумфом. Раве могу я допустить, чтобы люди, которых я ненавижу, думали, будто смогли меня испугать своим презрением?

— Да, для твоей гордости это и впрямь было бы самоубийством, — тяжело вдохнул Клод. — Но, милейшая кузина, хоть раз послушай не ее голос, а голос разума.

— То есть тебя? — Ида иронично приподняла брови, быстро переводя взгляд на брата, но о предпочел сделать вид, что не заметил этот укол. Ида сейчас была разбита, подавлена и в полном отчаянье. Ирония, пожалуй, была единственным оружием против ополчившегося на нее общества, которое она могла себе позволить.

— Полагаю, что меня тоже можно послушать, — Клод попытался улыбнуться. — Хотя бы потому что я, как и Жюли, не желаю тебе ничего плохого.

— Да, эту привилегию стоит оставить нашему обществу.

Уже в который раз Клоду захотелось потребовать у сестры оставить ее язвительный тон и, уже в который раз, он удержался от этого.

— Если раскаянье, особенно публичное, тебе не по душе, то ты можешь, не теряя своего гордого вида, не покидать «Виллу Роз». Хотя бы первое время, пока не стихнут разговоры.

— Клод, они никогда не стихнут! — воскликнула виконтесса Воле и в ее голосе послышались отголоски вчерашнего отчаянья. — Они получили то, что хотели получить очень давно. Теперь они будут упиваться этими разговорами, пока не опьянеют от них до тошноты.

—Тоже самое все думали в тот день, когда округу облетело известие об убийстве Лорана и подозрениях о причастности к этому Дюрана! — внезапно заговорила Жюли. — Тогда тоже говорили о том, что разговоры об этом будут гулять по округе ближайшие полгода. И что же? Сейчас об этом никто не помнит!

— Кроме семьи Шенье, пожалуй, — негромко вставил Клод.

— Посмотри вокруг, Жюли, —Ида резко поднялась на ноги и подошла к окну, словно призывая к прямому пониманию своих слов. — Сколько событии, затмивших смерть Лорана произошло после этого? Что может затмить мое падение?

— Смерть герцога Дюрана сможет, — резко отозвалась Жюли и Клод невольно вздрогнул. Учитывая все, что Эдмон сделал, и, в особенности то, что он не сделал, он заслуживал смерти, но Клод, все еще продолжавший, возможно, по некоторой инерции, считать его другом, не желал этого. Конечно же, Жюли не высказала этого пожелания прямо, но ее интонация, взгляд и даже поза, ясно говорили о том, что герцог Дюрану для его же блага, следует героически сложить голову на поле боя.

Ида, не говоря ни слова, повернулась к сестре и одарила её взглядом, который, впрочем, был красноречивей любых, даже самых крепких, выражений.

— Что ж, — произнесла, наконец, она гордо поднимая голову и скрещивая на груди руки, — если вам угодно прятаться в темных углах своих поместий — прячьтесь. Но я не собираюсь давать этим стервятникам даже малейшего шанса ощутить превосходство.

— И что же ты сделаешь? — Клод позволил себе усмехнуться говоря это. Ведь они втроем ничего не могли противопоставить обвинениям общества, которые, по сути, были справедливы. —Явишься на завтрашний вечер к Лондорам, как ни в чем ни бывало?

По тому, как загорелись глаза виконтессы Воле, Клод понял, что невольно подал ей идею, которую его кузина теперь воплотит в жизнь во чтобы то ни стало.

—Значит, завтра вечер? — тоном человека принявшего решение и думающего, как его лучше осуществить, проговорила Ида, медленно прохаживаясь по комнате.

— Да, — кивнул Клод. — Мне даже прислали приглашение, не смотря на то, что срок моего траура еще не вышел и, конечно же, на все остальное. Но я не собирался почтить сей праздник жизни своим присутствием. Главным образом потому, что не желаю слушать все эти мерзости, которые непременно будут говорить о тебе в моем присутствии.