Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand". Страница 201

Осознание этой возможности внезапно делало все прочие мысли и действия совершенно лишенными смысла и надобности. Особенно Иду раздражала суетливая беготня Моник, которая каждые четверть часа требовала от Люси, занятой всеми домашними обязанностями, подготовить к завтрашней воскресной службе её серое платье. Впрочем, она не могла сказать, что злило её сильнее: то, что Моник совершенно позабыла о человеке ещё совсем недавно владевшем всеми её мыслями или то, что она, не говоря Иде в лицо ни слова, демонстрировала свою набожность и праведность всеми доступными ей способами. Виконтесса Воле всегда ненавидела ханжеское высокомерие, свойственное столь многим из её окружение, но сейчас ей как никогда хотелось ударить по этому высокомерию, пока в памяти марнского общества ещё были столь живы воспоминания о вечере маркизы Лондор. Решение пришло почти само собой.

***

Для своего возвращения в общество Моник выбрала время не менее удачно, чем Ида выбрала время чтобы это общество покинуть. И если виконтесса Воле предпочла с блеском и скандалом явиться на вечер, то ее младшая сестра решила скромно, с выражением полного смирения и раскаяния за всю семью на лице, посетить воскресную службу. В сравнении с вызывающей выходкой Иды это должно было выглядеть особенно хорошо.

Чему сегодняшняя проповедь уделит особое внимание, знал или, по крайней мере, догадывался каждый. В свете последних обстоятельств вопрос соблюдения должного морального облика и седьмой заповеди стоял особенно остро. Не было сомнений, что священник прихода Вилье-сен-Дени не сможет обойти своим вниманием тему столь благодатную, особенно, когда одна семя имела среди своих членов и падшего ангела и добродетель во плоти. Моник лишь оставалось ловить на себе взгляды полные сочувствия и готовности поддержать, и делать вид, что не замечает их. Сейчас она должна была являть собой образец добропорядочности и своим смиренным, спокойным видом вызывать лишь сочувствие по поводу того, с какими ужасными, безнравственными людьми ей приходится жить и быть связанной кровными узами.

Поэтому младшая Воле явилась в церковь Вилье-сен-Дени в скромном сером платье и опустив глаза. Как можно более незаметно она прошла к месту, которое обычно занимала и расположилась там, положив одну руку на колени, а в другую взяв открытый молитвенник. В эту минуту она излучала такую кротость, смешанную со смирением и благочестивостью, что могла бы послужить прекрасной моделью для изображения Мадонны, пусть даже и без младенца. В ее глазах можно было даже разглядеть тень сожаления. Отнести это сожаление, правда, можно было к чему угодно: и к тени на ее собственной репутации, и к сестре, поступившей столь опрометчиво, и даже к войне, о которой здесь в последнее время несколько забыли. Своего кузена среди собравшегося общества она не заметила, но его отсутствие, впрочем, было только к лучшему, так как он принял сторону Иды. Одним словом, младшая Воле выбрала самое подходящее время, место и образ, который она старательно сохраняла до самого конца службы. В какой-то момент, как бы невзначай обернувшись, она заметила Клода, который держался подальше ото всех, устроившись в дальнем углу церкви в компании самых скромных прихожан. Он не отрываясь смотрел на Моник и младшая Воле, с достоинством выдержав его пронзительный взгляд, которым он, казалось, хотел её обратить в золу, отвернулась и снова обратила свой взор в молитвенник.

Но, как это часто бывало, триумфальному возвращению Моник не дано было стать таковым. Стоило только марнскому обществу тихим шепотом обсудить появление Моник, оставшись вполне удовлетворенным её поведением, а священнику взойти на кафедру и сказать первые слова подготовленной проповеди, как спокойствие вновь было нарушено совсем уж наглым образом.Тяжелые церковные двери, закрытые на время воскресной службы, со скрипом открылись, пропуская внутрь запоздалого прихожанина.

Шурша многослойными юбками, в мгновенно воцарившейся тишине по проходу неторопливым, уверенным шагом прошла Ида. Не говоря ни слова и не обращая ни малейшего внимания на десятки направленных на неё взглядов, она прошествовала к тому месту, которое обыкновенно занимала и, как ни в чем ни бывало, устроилась на скамье рядом с Моник, не забыв демонстративно поправить юбки.

Возмущение марнского общества было невозможно передать словами и потому оно, не считая нескольких громких и бессвязных возгласов осталось безмолвным, захлебнувшись в самом себе. Трудно было сказать, что злило больше: сама суть этого поступка или холодное спокойствие, с которым он был совершен. И если того, что виконтесса Воле устроила на вечере у маркизы Лондор от неё, возможно, ожидали те, кто знал её чуть лучше, то подобную наглость здесь, на Марне, никто не мог предугадать. Как следствие, никто не знал, как следует правильно отреагировать на подобную выходку и потому все ждали более менее внятной реакции, которую можно было бы повторить.

Первым, кто пришел в себя и вновь обрел дар речи, оказался прерванный на полуслове священник, решивший обернуть произошедшее в свою пользу, тем более, что сделать это было достаточно просто, учитывая немое возмущение общества.

— Блуднице не место в доме господа! — сказал он, и все, последовав его примеру, устремили взгляды на Иду. Она молча поднялась и встала в проходе, с ледяным спокойствием выдерживая эти взгляды. Скольких сил стоило стоять ей сейчас вот так, словно у позорного столба, делать вид, будто она — все та же несгибаемая Ида де Воле-Берг, которой по силам справиться с любым испытанием.

— Порок не должен пятнать святость своим прикосновением, — священник гордо вскинул голову, приказывая Иде удалиться, но та и не думала подчиняться. Медленно она двинулась по узкому проходу, задевая юбками края скамеек.

— Мария Магдалена была любимой ученицей вашего Господа. И она, если вы потрудитесь вспомнить, омыла его ноги своими слезами и обтерла волосами. Неужто это значит, что Бог ваш был порочен или осквернен? — спокойно произнесла она подходя к священнику и в церковной тишине её голос прозвучал неестественно громко и отчетливо, вызвав у присутствующих женщин ропот ужаса перед столь невиданным святотатством. Что ж, не зря её вторым именем было Мари-Мадлен.

— Не смейте осквернять Господа нашего! — крикнул священник, краснея от гнева и покрываясь крупными каплями пота. Он сжал дрожащие руки в кулаки, словно и в самом деле желал побить камнями стоявшую перед ним женщину.

— Вы оскверняете его больше, чем я, — возразила Ида, даже не тронувшись с места.

— Вы и ваш любовник…

— Да что вы знаете обо мне и о нём, кроме факта нашей связи? — как можно холоднее ответила виконтесса Воле.

— А разве этого знания не достаточно, чтобы осудить вас обоих? Разве нужно подобное знание для того, чтобы осуждать безнравственность? — продолжал греметь священник, досадуя, что не удалось первой же фразой заставить эту женщину покинуть его приход.

— Я уйду, — все тем же холодным, спокойным тоном произнесла Ида, окидывая ничего не выражающим взглядом все помещение церкви, — раз все здесь настолько безгрешны, что всем остальным должно быть отказано в искуплении.

Проговорив последние слова она, не торопясь и все так же, словно специально, шурша плотными юбками вышла на улицу, оставляя всех в недоумении, граничащем с гневом.

========== Глава 58 ==========

После того, как Ида заявилась в церковь, Жюли была уверена, что Моник ворвется в гостиную «Виллы Роз» как ураган, готовый уничтожить все, что попадется ему на пути. Но младшая Воле вошла в гостиную являя собой образец ледяного спокойствия. Шляпка, которую она не сняла, и зонт, который она не выпускала из рук, добавляли её образу какую-то внушительность, делая похожей на одну из тех дам, что считались в местном обществе авторитетными.

— Просто великолепно, дорогая сестра, — ее голос был так же спокоен, как и лицо. — Твое упорство в желании усугубить собственное положение не знает границ.

Ида, стоявшая у окна и глядевшая на сад, обернулась и одарила младшую сестру мрачным взглядом. То, как этот разговор начинался, не сулило ничего хорошего. Жюли, которая последние несколько минут пыталась сосредоточить свои мысли на книге, которая лежала у нее на коленях, неестественно выпрямилась и так и замерла в этой напряженной позе, переводя взгляд с одной сестры на другую.