Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand". Страница 205

— И как же, позволь спросить, ты это докажешь?

— Думаю, любой врач сможет мне в этом помочь, если будет необходимость, — просто ответил Клод, так как будто речь шла о чем-то совершенно незначительном.

Моник еле заметно вздрогнула и прошептала, не сводя с брата расширившихся глаз:

— Это безумие.

— Так пойдем, — Клод произнес это все тем же спокойным тоном, не сделав ни шага, ни даже движения в сторону Моник, но она отшатнулась от него так, как если бы он уже схватил её за руку и силой повел в сторону города.

— Что ты себе позволяешь? — выкрикнула она, обхватывая себя руками за плечи. — Это… Это оскорбляет мою честь и моё достоинство!

— Позволь напомнить, что я твой брат. Старший брат, — голос Клода стал жестче. — И теперь единственный мужчина в этой семье, который должен беречь те самые честь и достоинство каждой из вас. И поэтому я имею право потребовать от тебя даже это, если в том будет необходимость.

— Это переходит все границы! — раздраженно воскликнула младшая Воле, прекрасно понимая, что Клод прав. — Это возмутительно! Я не пойду ни на что подобное!

— И это только послужит доказательством.

— Ты никогда не пойдешь на это, — почти рассмеялась Моник: первый ужас, вызванный угрозой внезапного разоблачения прошел, и способность ясно мыслить постепенно возвращалась. — Ты никогда не опозоришь так имя своего покойного брата и нашей семьи.

— Почему нет? — почти равнодушно ответил Клод, пожимая плечами. — От нашего доброго имени уже мало, что осталось. Так какая нам всем разница: больше одной ужасной тайной или меньше?

— Ты не сможешь поступить со мной так, — авторитетным, уверенным тоном заявила Моник. Всегда, сколько она себя помнила, Клод всячески старался избегать даже разговоров о скандалах, не говоря уже о том, что он никогда не был их участником и, тем более, инициатором.

— Ты смогла поступить так с Идой, которая, и ты прекрасно это понимаешь, много сделала ради того, чтобы ты жила хорошо, — Клод понизил голос, заметив возле церкви нескольких человек, среди которых была мадам Бонн: менее всего ему хотелось, что бы детали этого разговора стали известны кому бы то ни было раньше времени. — И я говорю сейчас не об ее связи с Эдмоном, а о том, что она делала на протяжении многих дней до этого, когда не позволила забрать у вас «Виллу Роз» и окончательно развалиться вашему хозяйству. Если у тебя нет благодарности по отношению к человеку, который столь много для тебя сделал, то у меня нет по отношению к тебе жалости.

— Это бесчестно! — воскликнула Моник, снова раздражаясь. Клод лишь усмехнулся, но в его усмешке младшая Воле отчетливо увидела нечто дьявольское.

— Это справедливо. Не судите — да не судимы будете. Удивительно, что ты, при всей той набожности, которую ты демонстрируешь, забыла эту простую истину.

— Но ведь ты сам будешь до конца жизни жалеть о том, что рассказал обществу эти ужасные вещи обо мне, и не важно были ли они правдивы или нет.

— О, я и не буду ничего рассказывать, — холодно ответил Клод. — Ты сама все расскажешь. Можешь называть это покаянием, если тебе угодно.

— Ты не посмеешь поступить так! — Моник отчаянно затрясла головой, пытаясь в большей степени убедить в том, что Клод не сделает ничего подобного, себя. — Это противоречит твоим принципам, твоей совести и твоему благородству! Ты не сможешь разрушить мою репутацию и уж тем более не сможешь заставить меня сделать это самолично.

— У тебя есть время подумать над своими поступками и принять правильное решение, которое, быть может, избавит тебя от той участи, что постигла Иду, — ответил Клод, смерив младшую Воле суровым взглядом, каким, должно быть, палачи смотрят на приговоренных, и, немного помолчав, поклонился и добавил: — Всего доброго.

Моник отчаянно желала броситься за ним следом, но все, что она смогла сделать это отойти в сторону, чтобы пропустить его и, не отрываясь, следить за каждым его шагом, пока он шел к церкви. Ею овладело какое-то странное оцепенение, и она была не в силах стряхнуть его с себя. Сейчас Клод, старательно сохранявший эту холодную, почти равнодушную уверенность, был как никогда похож на Эдмона и Моник отчего-то верилось, что он и впрямь может заставить её признаться в содеянном. То, как безапелляционно он произнес последние слова, ясно говорило о том, что у неё уже нет никакого выбора и единственное, что ей остается — это с достоинством вынести то, что на неё обрушиться. Клод лишь проявил своеобразное благородство не выдав тайну за её спиной, как это сделала сама Моник, а предупредил её, поставил в известность, о том, что в скором времени будет ждать её. Своеобразный вызов на дуэль или приглашение на казнь. Называть это можно было, как угодно, потому как суть ситуации ничуть от этого не менялась. Пережить такой позор она не смогла бы. Младшая Воле была как никогда близка к тому, чтобы поддаться панике и броситься бежать куда угодно, лишь бы быть подальше от этого места и от людей, знания и намерения которых способны разрушить её репутацию.

***

Уже рассвело, но все ещё было достаточно рано, когда Иду, заснувшую лишь под утро, разбудила Жюли, ворвавшаяся в её комнату, как вихрь. Она была ещё не одета, лишь надела поверх ночной сорочки отделанный кружевом и тонкой вышивкой халат. Лицо маркизы де Лондор выражало целую гамму чувств, но преобладающими были ужас и беспокойство. В соседней комнате, не смотря на все старания не менее заспанной Люси, плакала Диана, чувствовавшая волнение матери.

— Ида, вставая немедленно! — воскликнула Жюли, бросаясь к кровати и почти что вытаскивая сестру из постели.

— Жюли, что происходит? Пожар? — спросила Ида, пытаясь схватить метавшуюся по всей комнате Жюли, за плечи.

— Моник сбежала! — выкрикнула Жюли, наконец останавливаясь. В помещении мгновенно воцарилась тишина, нарушаемая лишь приглушенным плачем Дианы и несколько фальшивившим голосом Люси, которая пела незамысловатую детскую песенку.

— Что? — переспросила Ида, сводя брови к переносице и в упор глядя на сестру.

— Моник сбежала, — уже спокойнее повторила Жюли и обессилено опустилась на стул возле туалетного столика и уронила голову на руку, опершись о столешницу. — Её нет нигде.

— Не может быть, чтобы она ушла и никто этого не заметил, — спокойно произнесла Ида и, накинув на плечи пеньюар, вышла в коридор. — Вчера вечером она была в своей спальне, я уверена в этом.

Проговорив последние слова, она толкнула дверь комнаты, которую занимала её младшая сестра и замолчала, замерев на пороге. Возле нетронутой кровати, на которой в эту ночь никто не спал, стоял мрачный Жак и тоже оглядывал комнату.

— Боюсь, что госпожа маркиза права, — негромко проговорил он, несколько виновато глядя на виконтессу Воле, которая, должно быть, выглядела, как разгневанное божество, готовое обрушить на головы своих последователей страшную кару.

— Но… как? Куда? — растерянно спросила Ида, заходя в комнату и изучая невидящим взглядом каждый угол.

— Прошу прощения, госпожа, но никто ничего не знает, — осмелился ответить Жак, несколько неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Что же она вот так просто исчезла, даже не оставив записки? — Ида обернулась на дворецкого, но тот лишь покачал головой с таким видом, словно и в этом была его вина. — Не может быть, что бы ничего не было.

— Боюсь, что это все же так.

— Мы осмотрели всю комнату, — подтвердила вошедшая следом Жюли, — и не нашли ничего, что могло бы указать на то, куда она отправилась.

— Как вы вообще обнаружили её отсутствие в такой час? — виконтесса Воле вновь оглядела комнату, словно надеялась на то, что какая-то незначительная деталь могла ускользнуть от всеобщего внимания.

— Утром я нашел парадную дверь открытой, — тихо ответил Жак. — А когда поднялся сюда, увидел, что дверь комнаты госпожи Моник не заперта и счел нужным осведомиться у неё, все ли в порядке. И не найдя вашу сестру здесь, решил не тревожить вас и поговорить с госпожой маркизой.