Сновидец (СИ) - Охэйо Аннит. Страница 20

— Твоя ничтожная дерзость заслуживает наказания, — скорбно провозгласил государь. — Ты не выйдешь из этой комнаты, пока все девятьсот игл не будут, одна за другой, введены в твоё тело, а потом, так же одна за другой, извлечены обратно.

Глаза Вайми стали больше, чем когда-либо. Он захотел дико заорать, но тело затопила свинцовая тяжесть. В голове стучало. Сердце пыталось выпрыгнуть из груди и ускакать подальше. Тело не хотело чувствовать этого. Мозг отказывался понимать. И непреодолимое желание отмотать время назад, чтобы ничего этого не было.

Страх… да, именно страх привёл его в себя. Он поднял голову и посмотрел прямо в тускло-зеленые глаза государя. Через несколько секунд тот сморгнул и отвернулся. На губах Вайми появилась улыбка — невыразимое никакими словами презрение. Он не успел открыть рта — Ханнар пнул его сзади, между бёдер, и юноша распластался на полу, задыхаясь от мук, чувствуя, что умирает…

На него вновь навалились солдаты. Вайми не сразу осознал, что с него сняли оковы, что, впрочем, не доставило ему радости — со скованными за спиной руками его не смогли бы растянуть на раме. Больше всего на свете ему сейчас хотелось свернуть государю шею — но, часто дыша широко открытым ртом и подвывая от дикой боли, он совсем не мог сопротивляться.

Его подняли, потащили, и бросили спиной на раму. Тут же его запястья и щиколотки сжали широкие стальные оковы — и Вайми испуганно вскрикнул, когда защелкали штурвалы и цепи зазвенели, растянув его нагое тело в беззащитную струнку. Юноша оцепенел, непроизвольно зажмурившись. Он знал, что с ним сейчас будет — его била крупная дрожь, а сердце безумно колотилось о рёбра. Каждый его сустав был растянут до отведённого ему природой предела — и даже сверх того, — и, вновь изнывая от воющей боли, Вайми ощутил вдруг неожиданно острый ужас от своей абсолютной беспомощности.

— Итак? — мягко спросил государь. — Кто первый? Ты? Отлично. Джейми славится своей изобретательностью, — доверительно сообщил он юноше.

Дамы в цветастых платьях окружили его, жадно разглядывая обнажённого парня. Вайми хотелось провалиться под землю — но весь горячий и тёмный от стыда, он был готов терпеть его сколько угодно, лишь бы…

Джейми — тонкая, высокая девушка с кукольным, каким-то неживым лицом — вытянула первую иглу и замерла, высматривая подходящее место. Вайми стало по-настоящему, без дураков, страшно. Одно дело, когда тебя пытают мужчины, чтобы узнать нечто важное. И совсем другое — когда такие вот… твари делают это для забавы.

— Только не глаза, — хмуро предупредил государь. Он взмахнул шлейфом своего одеяния и стал садиться — прямо в пустоту, но кто-то, невыразительный уже до полной незаметности, подставил ему искрящийся шёлком стул, и он невозмутимо сел на него. — Они ему ещё понадобятся.

— Я знаю, — пискнула Джейми. — Начнём с ноги.

Кончики её пальцев коснулись левой подошвы юноши, легко скользнули по ней, заставив его вздрогнуть, потом крепко сжали пальцы, отгибая их назад. Вайми ощутил легкий укол от прикосновения иглы. Её острие скользило по чуткой коже, рассылая потоки мурашек, потом на миг замерло и юноше показалось, что он сорвался со скалы — ощущение обречённости было очень похожим. И…

Джейми не воткнула иглу, а медленно, с садистским наслаждением, вдавила её в кожу, и Вайми почти закричал от боли. Потом он понял, зачем нужно масло — оно убивало заразу… а также невыносимо жгло. Воткнутая в него игла, казалось, медленно раскалялась добела. От боли вспыхнуло в глазах, все мышцы напряглись до предела. Он сжал пальцы рук и ног и втянул живот, стараясь справиться с этим ощущением. Дамы жадно смотрели на него, часто дыша. Не удержавшись, Вайми обложил их матом — он знал много неприличных слов, но, увы, лишь на своём родном, так что его просто не поняли. К его подошве прикоснулась вторая игла, поскользила по коже — а потом воткнулась рядом с первой. К нему потянулась ещё одна рука с иглой… потом ещё… ещё… ещё…

Раскрасневшиеся девушки что-то непрерывно щебетали, непрерывно вонзая иглы в грудь, плечи, бёдра, отчаянно втянутый живот юноши, отчего все мышцы Вайми дергались, челюсти сжимались, а глаза отчаянно жмурились. Каждый всплеск боли отдавался в голове, рассыпая мысли колючими искрами, совершенно лишая его способности соображать — и именно это почему-то оказалось самым мучительным. Он не мог сопротивляться, он мог лишь молчать, весь дрожа, пока волны боли, одна за другой, прокатывались по его телу.

Государь спокойно сидел возле его головы, наблюдая за лицом юноши. Взгляд Вайми невольно тянулся к нему, его рот иногда почти приоткрывался — попросить прекратить пытку — и лишь ненависть удерживала его. Он то кусал губы от боли, то оскаливался, словно дикий зверёк. Краем глаза он видел стоявшего у дверей Ханнара — на лице найра застыла гримаса тоскливого отвращения. Это зрелище давно наскучило ему, и он мечтал лишь об одном — прервать его… одним ударом меча. Но Вайми, спроси он его, отказался бы от такой милости — несмотря на все муки, жить ему по-прежнему очень хотелось…

В его теле торчали уже сотни игл. Рот Вайми был открыт, глаза дико расширены, но мало что уже замечали. Его голова моталась, из глаз текли слёзы, но пока что ему удавалось сдерживать себя — он рвался из оков, но не орал, не просил о пощаде. На лицах девушек начала появляться злость — молчание жертвы им не нравилось. Джейми загнала иголку в его сосок — и Вайми задохнулся от ослепительной боли. Сейчас всё его дрожащее тело было совершенно мокрым от пота, глаза зажмурены, зубы плотно сжаты, сквозь них вырывалось непрерывное «н-н-н-н-н-н!». Ещё чья-то рука загнала иглу в его причинное место. На сей раз Вайми всё же, дёрнувшись, заорал так, что за окнами дворца отозвалось эхо. Бедра скрутило в дикой судороге, он пытался выгнуться в дугу от пылавшей внизу живота ослепительной боли, даже не замечая, что оковы на руках и ногах глубоко впились в кожу.

Государь склонился над ним, с интересом вглядываясь в перекошенное лицо пленника — и Вайми с наслаждением плюнул в него.

Почти сразу он понял, что делать так не стоило. Нет, государь не заорал, не позвал стражу, даже лицо его не изменилось. Он спокойно утерся кружевным платком. Встал. Выдернул из ящика десяток игл и направился к босым ногам пленника. Дамы, словно комарье, брызнули в стороны от одного резкого жеста его руки.

Едва Вайми понял, что его ждет, найр воткнул первую иголку под ноготь большого пальца его ноги. Мигом раньше юноша поклялся себе, что ни одним звуком, ничем не покажет этой твари своих мук — но сдержать клятву оказалось немыслимо. Он дико заорал и задёргался так, словно через него пропустили электрический ток.

Дав ему отдышаться, государь воткнул рядом с первой вторую иголку. Не будь Вайми привязан, он взлетел бы под потолок с диким воплем: на сей раз игла вошла так глубоко, что упёрлась прямо в кость. Юноша почти обезумел, он дёргался всем телом в безнадёжной попытке справиться с невероятной болью. Впрочем, через несколько бесконечных мгновений в глазах всё-таки потемнело, и он мягко провалился в никуда…

…Что-то невероятно едкое ударило в нос, в горло, и Вайми ошалело открыл глаза. Он уже решил, что умер — и вовсе не рад был воскреснуть.

— Очнулся? — усмехнулся государь. — Хорошо, — и он взял новую иглу.

Вайми прерывисто выдохнул, отчаянно готовясь вынести новую боль. Его бёдра свело судорогой, живот начал медленно втягиваться, пока буквально не прилип к позвоночнику, мускулы напряглись, он зажмурился, часто и глубоко дыша. Иглы, одна за другой, медленно вползали под его ногти, его тело трепетало, мысли путались, он начал, подергиваясь, вскрикивать от мучительной боли. Наконец, она стала такой острой, что Вайми запрокинул голову и заорал, а потом, когда весь воздух вышел из груди, мог только тихо всхлипывать, не в силах вздохнуть — все его мускулы, трепеща в непроизвольной судороге, напряглись до того, что буквально превратились в камень.

На сей раз он был слишком напряжён, чтобы орать, но вскоре снова отключился от невероятной боли. Государь тут же сунул ему под нос пузырёк с нашатырем, но Вайми ещё несколько секунд плавал в полуобмороке, не понимая ничего. Теперь иголки торчали из-под всех ногтей на босых ногах юноши — по две в мизинцах, по три в остальных пальцах и по пять в больших. Он задыхался от боли, не в силах даже толком вздохнуть.