Венок Альянса (СИ) - "Allmark". Страница 141

- Я бесконечно благодарна вам за помощь. Без вас мне пришлось бы очень непросто.

- Ерунда, - Брюс потёр лоб, оставляя на нём длинную тёмную полосу, - для меня вот собрать из двух агрегатов нечто единое и немыслимое - тоже, если угодно, искусство. Если оно действительно ещё и работать будет…

- Да работает как будто, - Дэвид в узкую щель следил за движением пишущих головок, слушал тихое, но твёрдое и оптимистичное гудение, - лампочки просто перегорели. Ну и ну их, лампочки эти…

- Главное, чтоб ещё и воспроизводилось, - Шин Афал наконец перестала кружить вокруг устройства и вернулась к пересмотру коробочек с информкристаллами, - может ведь вхолостую, просто пластинки испортить… С ненадёжными древними носителями такое часто бывало.

- Это моя вина, - вздохнула Гила, наконец оторвавшая от устройства усталый и счастливый взгляд, - я должна была подумать о том, что здесь не пользуются информкристаллами, что здесь свои, возможно, несовместимые с нашими технологии… Но я подумала, ведь здесь жили сперва нарны, потом центавриане, они могли привнести много своего…

- Нарны не делились с нами своей музыкой, - ответил тайРи-Мар, - центавриане - делились, но иначе. Они собирали нас на концерты, но это бывало в больших городах, иногда. Проигрыватели есть, но их мало. Впрочем, и наших собственных мало. Мы не видели в этом такой великой потребности. Ведь песни может исполнять каждый, каждый день для своих близких в любом месте.

- Ну, это и не так плохо, если у вас нет понятия… какого-то исключительного таланта в этом плане, - улыбнулась Гила, принимая от доктора Чинкони бокал с чаем. В неярком свете двух старинных светильников её лицо было удивительно мягким, словно нарисованным нежной пастелью, и в то же время было особенно заметно, насколько она уже немолода. Возможно, она ровесница доктора Чинкони… Кажется, эти тёмные борозды на гребне тоже свидетельство возраста…

- У нас есть такое понятие. В истории были сказители, исполнявшие песни и сказки так, как не может больше никто. Когда мы поняли, что с их смертью теряем этот дар навсегда, мы и изобрели способ сохранять голоса навсегда, чтоб они звучали даже тогда, когда поющий умолк навек. Именно для этого мы и создали запись и проигрыватели.

- Довольно удивительно, если учесть, что у вас и письменности… практически нет. Вы передаёте устно всё, храните в своих головах такой огромный объём информации! Это достойно восхищения. И по правде, мне немного неловко, что я вот так самочинно добавила к коллекции ваших шедевров своё, то, что вы ещё не успели оценить и назвать достойным… Но я просто физически не успею спеть для вас всех, везде, в каждом уголке вашего мира. Мне придётся выбирать, куда поехать, где выступить. Это тоже довольно тяжело.

- Мы понимаем. И не видим в этом проблемы. Если ваше пение не понравится нам, мы уничтожим эти пластинки. Но я думаю, если всё, что вы поёте, так же красиво, как то, что мы слышали сегодня, то нам не жалко всех пластинок, которые у нас есть сейчас, и мы сделаем ещё столько, сколько нужно, чтобы не потерять то, что мы приобретём.

- Тогда взамен я хотела бы от вас только одного - возможности выучить тучанкские песни. Я хотела бы исполнить их в родном мире и в других мирах. А если не я - то кто-нибудь ещё из нашей организации.

Агрегат, собранный из центаврианского и тучанкского записывающих устройств, выщелкнул первую пластинку. Шин Афал благоговейно приняла её в свои руки.

- Невероятно. Я первая держу в своих руках новое переиздание вашего альбома. Хотя, я не уверена, что вполне осознала, что вы та самая Гила Ам-Алик, о которой мне рассказывала ещё тетя, песни которой звучали в нашем доме…

- И ещё лучше, что здесь моё имя не имеет ровно никакого веса и звучания. Не хочу, чтоб вес авторитета оценивался прежде содержания.

- Но вообще-то ваша слава действительно огромна, и заслуженно. Вы ведь не просто певица.

- Да, это верно, и я не отрицаю этого. Быть просто певицей я и не хотела бы. Но я хочу, чтобы то, что я делаю, было так же хорошо, как и 20 лет назад, а точнее - было лучше, вызывало искренний интерес. Занятно, что мы встретились здесь. А ведь ваша тётя когда-то оказала на меня немалое влияние.

- В самом деле?

Гила распаковала следующую пластинку и вставила в устройство.

- Я узнала об этом спустя год - всё же новости, даже скандальные, распространяются по вселенной порой долго. Мы смотрели запись выступления Маяйн на Земле, и мой друг, музыкант, сказал: «Ты знаешь, что её чуть не убили на Вавилоне? И всё же она поехала на Землю». Может быть, вы не поймёте, почему меня так потрясло это… Я была тогда уже довольно известной на Аббе и в некоторых колониях, но я никогда не давала концерты за пределами родного мира, мне казалось это чем-то немыслимым, хотя мне и предлагали… Конечно, я боялась. Сложно сказать, чего, вряд ли того, что могу столкнуться с агрессией, скорее того, что просто не буду понята, что никому это не будет интересно. Зачем землянам, минбарцам или нарнам аббайские песни, думала я? Каждый народ создал достаточно прекрасного, чтоб не нуждаться в чём-то заёмном… И вот - пример Майян. Это был не первый пример, разумеется, я слышала о центаврианских операх, которые ставили так же на Земле, о выступлениях земных рок-групп на Нарне, об опыте некоторых других рас… Меня это удивляло, и я полагала, что на такое решаются честолюбцы или безумцы. Я обдумывала всё это ещё несколько месяцев… А потом выступила на Бракире на одной сцене с Тимано Раскеле…

Со стороны то ли Брюса, то ли Иржана раздалось уважительное гудение.

- Да, даже будучи аббайкой, никогда не покидавшей пределов родного мира, легко было понять, какое это имя, какой оно имеет вес. Хотя он был старше меня всего на десять лет, но эти десять лет имели значение. Он дал мне партию, которая была написана ещё тогда, когда я записывала свой первый альбом, и которая не исполнялась с тех пор, как его творческие пути с её исполнительницей разошлись… Да, вы поняли, видимо, о ком речь… Вы представляете себе, какое это было волнение, какое испытание. Особенно когда ты почти не знаешь бракирийского языка. Но мне удалось. Мы имели оглушительный успех. С тех пор я ещё несколько раз выступала с Раскеле - и перед бракири, и перед аббаями. Это было начало. Начало настоящего волшебства в моей жизни.

- Петь на одной сцене с Раскеле - это уже войти в историю, а вы сумели шагнуть дальше.

- Мне кажется, меня именно тогда подхватила некая магическая волна, и несла все эти годы. Я засыпала, вспоминая Раскеле, его удивительный по силе и тембру голос, блеск его глаз, его сильную руку, приобнимающую меня - наверное, я была влюблена в него и во всё, чего мы касались вместе. Наверное, именно это помогло мне пережить всё это - полные залы, и не моих соотечественников, не тех, кто моей крови, моего языка, но они хлопали, они кричали - я не всегда понимала, что… Вопросы, фотографии, гримёрка, заваленная букетами… Это всё могло раздавить, оглушить, хотя я как будто была уже привычная. Но ведь это был не мой мир. Это было… слишком ярко, слишком много эмоций, чтоб это могло выдержать одно сердце. Но меня словно окутывало плотной пеленой это… наше единство. Наша совместная работа, наше понимание без лишних слов. А когда… когда началось всё это безумие… Это Раскеле, он тогда уже сильно болел, подал мне эту мысль: «Гила, я уже не смогу, но ты сможешь». Я думаю, без этих слов ничего бы не было. Даже сейчас, пройдя уже весь этот путь, я спросила бы себя: кто согласится, кто послушает, ведь это безумие… Но сила его убеждённости не оставляла вариантов. Он был старше, он был сильнее. И он был бы со мной в этом деле, если б мог. Я тогда обратилась к немногим, к тем, кого знала в родном мире и на Бракире, удивительным было даже не то, что многие согласились, а то, что они сказали, что сами думали о чём-то подобном. И мы сами сперва не понимали, что замахнулись действительно на нечто масштабное. Мы думали - мы отыграем один, ну может, два концерта для этих беженцев, потом - отыграем один, ну может, два концерта для благотворительных сборов… Но когда видишь, слышишь это всё - остановиться уже невозможно. Все эти обгоревшие дети, молодые мужчины и женщины без рук и ног, старики, потерявшие всю семью и не знающие, для чего им повезло спастись, что им делать с жизнью, которой не осталось… Для этого как-то мало пары концертов. Наши голоса должны были стать громче - и стали. Мы уже не просили, мы требовали. Мы шли не только туда, где нам всегда рады, но и туда, где мы никогда не бывали. И к нашему хору стали присоединяться новые голоса. Песня против оружия - это даже звучит смешно, значит, песне пришлось стать оружием.