Звезда мореплавателя (Магеллан) - Травинский Владилен Михайлович. Страница 18

Вдоль берега потянулись болота, пришлось далеко обходить страшные топи, и это почти вдвое удлинило дорогу. Исчезла пресная вода. Наконец вышли к реке Санта-Крус, напились вволю, но взять воду с собой было не в чем. Реку переплыли на самодельном плоту, гребя руками. Дальше путь стал совсем тяжким.

Простуженные, с пылающими от внутреннего жара лицами, они почти потеряли зрение, плохо слышали. Жажда и душераздирающий кашель иногда мутили рассудок.

Как-то утром вдали показалось озеро, но, когда люди, вскрикивая, подбежали к нему, они увидели блестящий солончак. Им очень хотелось лечь и умереть во сне, и они так бы и сделали, если бы не мысль о товарищах.

Этот ужасающий день казался им бесконечным. Вера и последние силы покинули матросов, но судьба смирилась перед их мужеством, и к вечеру им открылся лагерь армады. Как оказалось, это был двадцать шестой день пути.

Караульные, увидев обросших, полуголых людей, приняли их за туземцев и подняли аркебузы.

Страдальцы попробовали заговорить, но лишь нечленораздельные звуки вылетали из одеревеневшего зева. Тогда они упали лицами в холодный песок. Караульные с опаской, не спуская пальцев с курка, приблизились и, наклонившись, принялись разглядывать пришельцев. И по остаткам испанского платья поняли, что перед ними свои.

Море, словно устыдившись, с первого же дня стало выкидывать на берег бочки с продуктами, матросские сундуки, доски и даже оружие. Нам оставалось подбирать добро по утрам и складывать штабелями. Ловкие испанские парни ныряли на дно, доставая то, что море не торопилось отдавать. Удалось спасти почти всю провизию, множество снастей и две бомбарды. Мы отсыпали себе муки для лепешек, не трогая остального: испанские продукты — собственность всей армады. А сами промышляли охотой и рыболовством.

Из остатков судна построили домик, где хоть и было тесно, но весело.

А тем временем Магеллан на выручку экипажу «Сант-Яго» послал сушей Барбозу с отрядом, выделив одежду, оружие и продовольствие.

Мы чрезвычайно удивились, услышав однажды со скал трубу герольда и голос Дуарте.

— Бездельники! — возглашал он, приближаясь во главе отряда. — Армада трудится в поте лица своего, а вы тут прохлаждаетесь! Ишь какие щеки отъели! А я-то боялся, что найду умирающих с голоду горемык! Молодцы! Ого, да у вас тут целый лагерь! И бомбарды вытянули! То-то радость командору!

Открыли бочку вина, заполыхали костры. Испанские, португальские, английские, итальянские песни понеслись над морем, над скалами, никогда не слышавшими человека. Черные орлы на вершинах недоуменно поворачивали головы. Но мы не боялись их. Мы вообще теперь ничего не боялись: ни бездонных океанов, ни пустынных земель, ни происков судьбы. Чувство братства сплачивало нас и делало непобедимыми. Нет панциря крепче, чем дружба воинов!

Два с лишним месяца мы провели вдали от Магеллана. Вернувшись, я увидел лагерь армады. Магеллан не давал людям слишком много свободного времени, стараясь занять их руки и умы, дабы не расхолаживать сердца. Отсутствие занятий вредно отражается на человеке вдали от родины, вызывая печаль, раздражение, беспричинные ссоры. Шел ремонт судов и их переоснастка.

И все-таки нехорошим местом была эта бухта. Какие-то нездоровые испарения проникали в нее. Матросы заболевали. Семерых схоронили мы в прибрежной гальке, стараясь спрятать тела поглубже, ибо черные орлы собирались стаями вокруг могил и ждали, пока живые уйдут.

Армада так привыкла к безлюдью, что перестала выставлять караулы. Но вскоре после возвращения экипажа «Сант-Яго» на берегу появилось двое туземцев высочайшего роста. Один великан с гордой осанкой посыпал голову песком, приплясывал и пел. Второй молча стоял в стороне. Они были одеты в шкуры некоего животного и в сапоги из лисьего меха.

Магеллан решил, что туземец исполняет обряд миролюбия, и послал ему навстречу матроса, велев делать то же самое. Так они плясали, обсыпаясь песком, словно карнавальные шуты, причем матрос был по пояс гостю. Потом матрос стал знаками приглашать туземца в шлюпку. Тот боязливо взобрался в нее, и его доставили на «Тринидад». Магеллан дал ему связку бубенчиков, горсть бисера, гребенку и зеркальце. Великан глянул в него, и собственное лицо столь напугало туземца, что он отпрыгнул назад, сбив длинными ногами сразу четырех матросов. Командор расхохотался и дал этому племени название «большеногие». По-португальски «патагон» — значит «огромная нога», «ножища» [55]. Гостя свезли на берег вместе с подарками.

Второй патагонец, поняв, что беды от нас не ожидается, что-то крикнул, махнул рукой, и из-за холмов показались его соплеменники. Впереди шли мужчины. Они приплясывали и показывали на небо, давая понять, что мы явились оттуда. За ними двигались женщины, неся как угощение горшки с комковатой мукой и оружие мужчин: луки с тетивой из кишок животного — потолще струны лютни — и стрелы с каменными наконечниками. Третий ряд составляли юноши, ведущие на поводу несуразных зверей: голова и уши — как у мула, шея и туловище — как у верблюда, ноги — как у оленя, хвост — как у лошади [56]. Фернандо сказал мне, что такие звери уже появлялись в лагере и на них охотились.

В племени было восемнадцать человек: все рослые, сильные, красивые люди. Они расположились у лагеря и показали нам, как охотятся. Оказывается, юноши вели молодых зверей — это была приманка: взрослые животные тянулись на зов молодняка и попадали под луки охотников.

Ночью племя исчезло. Через неделю из кустов вышел новый туземец. Общительный, любопытный, он скоро освоился в армаде. Его выучили первым словам «Отче наш» и «Аве, Мария», окрестили, дали рубашку и штаны. Но и он вскоре исчез.

Всю зиму навещали нас добродушные гиганты, меняя убитых животных на безделушки. Двоих Магеллан решил взять с собой, рассчитывая, что они изучат испанский язык и в следующий раз будут нашими переводчиками. Силой, однако, не одолеть было могучих туземцев. Карвайо предложил хитрость, часто применяемую португальцами в Африке. Туземцам надавали столько подарков, что руки их переполнились. Тогда им показали ножные кандалы. Звяканье привело в восторг простодушных детей природы. Знаками Карвайо дал понять, что, поскольку руки патагонцев заняты, они могут надеть кольца кандалов на ноги и унести с собой. Туземцы радостно согласились. И через полминуты с горестными воплями катались по палубе, пытаясь освободить ноги. Один из них, плача и жалуясь, жестами объяснил командору, что невдалеке в кустах находится его горячо любимая жена, и раз уж его хотят взять на небо, то пусть и ее возьмут. Магеллан счел это справедливым и отправил Карвайо с отрядом на поиски. Однако другие великаны, видевшие с берега наше коварство, бежали. Карвайо с досады стрелял им вслед.

Месть не замедлила последовать.

Шел снег, было мглисто и знобко. Откуда-то со свистом принеслась тонкая короткая стрела и вонзилась матросу Диего Барасе выше колена. Он, ругаясь, сломал ее, вырвал и побежал догонять отряд. Вдруг зашатался, стал звать на помощь. Помощи не могло быть: яд, которым патагонцы смазывают стрелы, действовал молниеносно. Диего посинел, розовая пена выступила на губах, и он умер в судорогах. В холодных сумерках мечами вырывали ему могилу и насыпали сверху глыбы кремня, ибо черные орлы уже сидели вокруг.

Готовясь к отплытию, Магеллан назначил Серрано капитаном на «Консепсион», Барбозу на «Викторию». «Сан-Антонио» по-прежнему командовал Мескита, туда же перешел кормчий Иштебан Гомиш. Шел август, последний месяц южной зимы, но командор торопился покинуть всем надоевшую бухту.

12 августа он собрал совет капитанов.

— Прежде чем говорить мне и решать вам, выслушаем свидетелей, — предложил он.

Несколько матросов рассказали, что Картахена и священник Рейно призывали их к новому мятежу, обещая высокую награду.