Ненавижу тебя, Розали Прайс (СИ) - "LilaVon". Страница 220

— Нужно позвать Пирса, — говорит Гарри, как только понимает, что я обессилено отталкиваюсь от унитаза, отворачиваясь в другую сторону, тяжело дыша.

— Н-Нет… Это все он.

— Кто? — недоуменно переспрашивает Гарри.

— Ребенок. Токсикоз, — кратко объясняю я, а за несколько секунд тишины, прорезается тихий и довольный смех Гарри. Я недовольно поднимаю голову, глядя на него. Ему, черт возьми, смешно? — Что тебя так веселит, Стайлс?

— Твой еще не родившийся сынишка знает, что с дядей Гарри шутки плохи, — усмехнулся он, приводя меня в небольшой ступор.

— Сынишка? — переспросила я довольно удивленно. — Дядя Гарри?

— Я хочу быть крестным мальчишки, а не девчонки. Это мой фетиш, — смеется он, помогая встать, и подводит к умывальнику.

— Ты свихнулся, Гарри. Ты не будешь крестным моего ребенка. У меня будет девочка,

— обижено выговорила я, а после ополоснула рот водой, заодно умывшись.

— Какая же ты наивная, анелок, — смеется он, поддавая полотенце. — Я все же позову Пирса, а за тем проведем процедуру, — сказал Гарри, и моментально вышел из палаты, оставив меня одну.

Я недовольно глядела на дверь, а позже усмехнулась, когда повторила его слова у себя в голове. Посмотрев на зеркало, и увидев себя с дурацкой улыбкой до ушей, пока мои щеки полыхали бордовым цветом, я опускаю руку на живот.

— Когда-то дядя Гарри и впрямь расскажет тебе сказку на ночь, — проговариваю я вслух, но тут же, понимаю, что рвота возвращается, и я припадаю к унитазу.

Чертов Стайлс!

***

Последний сеанс с миссис Вуд прошел отлично. Я ни разу не огорчилась, не разрыдалась, просто чувствовала себя удобно, комфортно. Сегодня она посвятила тему моей беременности, семьи и мужчинам, которые довольно ранимые личности.

О, как я хорошо ее понимала. Нильс за время моего «курортного отдыха» в палате стал романтиком. Нильс, тот самый Веркоохен, который заставлял меня насторожиться при первой встрече, который всегда брал весь контроль, который подчинял меня, кормил оладушками с джемом, садил себе на руки, который отшлепал меня книгой Джейн Остин, который соревновался со мной на гонках за мою же «свободу», который… Черт, список был ужасно длинным, но отчаянно хотелось добавить: тот Нильс, который был моим мужчиной, который возбуждал меня одиноким прикосновением губ на затылке, и который стал папочкой моего ребенка.

Нильс Веркоохен — романтичный Папочка.

Мило.

Закончив час с Эмбер на хорошей ноте, мне даже было, однако грустно, что женщина уходит от меня, исполнив свой долг. За этот час я еще никогда раньше так много не сплетничала о женских секретах, как с этой женщиной. Она определенно заслуживает немалую премию, за помощь мне в такой нестандартной и сложной ситуации.

После ее ухода, я, еще не очнувшись, встречаю на пороге Гарри. Настроение было крайне хорошим и его юмор подзадорил меня на смех. Как и вчера, он бережно и аккуратно наносит мазь на спину, с уже меньшим шоком, но я, несомненно, почувствовала жалость которую он испытывает ко мне.

Вчера, когда я сняла халат, он с минуту стоял и смотрел на меня с сожалением. Он не мог ничего сказать, и позже отводил свой взгляд от меня, как от каторжной. Но я была нормальная, только вот эти раны медленно превращались в необратимые шрамы. Ненавижу эту жалость в глазах. Она меня задевала.

Сегодня он покончил со мной быстро, но с нерешительностью предложил мне вместе пообедать в моей палате.

Равена залетела ко мне во время своей смены, затащив термос чая на травах и шоколадного печенья с фруктами.

Первые секунды, она онемело стояла, растеряно разведя руки в стороны с термосом и пакетом печенья, хлопая своими ресницами в упор глядя на Гарри. Он же, в свою очередь, застыл с открытым ртом, держа вилку в воздухе с куском мяса и так же нелепо пялившись на пожилую женщину.

— Папаша явился, не запылился! — выкрикнула она, а я, прежде спокойно пившая горячее молоко, подавилась, обливаясь им, и растеряно глядя на моих похитителей спокойствия. — Ты хоть видел, до чего свою красавицу довел? Худая! Хрупкая! Бледная! Да еще и в придачу беременная, дорогой! И чем ты ее тут кормишь, столовским супом? — ругаясь, женщина даже повысила голос, нахмурившись, а когда повисла неловкая тишина, Гарри с широко открытыми глазами уставился на меня.

Но через пять минут замешательства и разъяснений «кто-есть-кто», мы уже все сели пить чай с печеньем, однако Гарри не прекратил так странно пялиться на Равену, пока я не заметно для женщины, толкнула локтем в его живот.

— Я не такой дурак, как Веркоохен, чтобы моя девушка залетела так быстро, — шепнул он мне на ухо, когда я с укором посмотрела на него. — Что? Он хоть знает, что такое презерватив? — шикнул он, отворачиваясь от меня.

Как раз таки теперь боюсь, что Нильс и узнает, как сглупил прежде, не подготовившись к нашему небольшому грешку на кухне. Небольшому грешку? Иронично на самом деле. Но убрав свою скромность, я могу заявить: я бы не отказала ему, даже зная на перед исход моего теперешнего положения.

Все шло отлично, как и заканчивалось, когда Равена покинула нас через пару часов, а Гарри только в десять вечера, с приходом Пирса. В Госпитале был режим, и с каждым разом было все грустней, когда я остаюсь в палате одна.

Но сегодня был определенно хороший день, замечательный и я впервые почувствовала, как пошла на поправку, сама этого не осознавая.

И только сейчас я понимала, как мне не хватает Нильса и бабушки рядом, когда я их оттолкнула от себя, позволив совсем незнакомым людям приблизиться ко мне ближе, чем можно было.

Чем я могла ее так расстроить? Ребенком? Тем, что влюблена в мужчину и позволила ему заняться со мной любовью? Это был настоящий абсурд, чего я совсем не понимала. Она же всегда была «за» меня, всегда рядом и помогала. Почему моя беременность ее так напугала, шокировала, привела в замешательство?

Почему для меня это настоящее сокровище, чудо, произошедшее со мной, а для нее молчание и потеря связи? Как бы Нильс отреагировал, когда даже от бабушки я не ожидала подобной реакции? Может, он испугается? Он не имел с детьми дело, как видно, и ему еще рано становится серьезным и сосредоточенным на будущем мужчине.

Он всегда жил сегодняшним днем, и не смел, заглядывать наперед, приучив меня к такому режиму, когда я находилась с ни рядом.

Но сейчас присутствовала видимая недосказанность, потерянность и определенно незнание сегодня, но выстраивание завтра, когда так тяжело возвращать себя в реальность.

***

На пятый день, когда утром в моей палате не было медсестер, Пирса, няньки в белом халате с обезболивающим в кармане, я проснулась с легкой душой, но тяжелым осознанием реальности. Сегодня был день выписки, о котором никто не знал, кроме Гарри.

Уколы обезболивающего перешли на обычные таблетки болеутоляющего, только тюбиков с лечебной мазью стало четыре, а повязка на раны менялась в два раза чаще.

— Раны заживают, как на кошке, Розали. Ты определенно выздоравливаешь, — заключил Пирс вчерашним утром.

Параллельно с моими ранами, которые начали интенсивно затягиваться, оставляя кровавые очертание на спине, я смогла нормально спать ночью, без крика боли просыпаться утром. Ходить по парку с Гарри или Пирсом, и привычно каждое утро процедура принятия душа, где я внимательно изучала свое тело и ее теперешние изъяны, стали быть моими недостатками, к которым я медленно, но верно привыкаю.

— Да ладно тебе. Крылатых ангелочков все любят. Представь, что у тебя два крыла, больших, белых, пушистых. Ангелок, это же по твоей части. Я, когда был маленький, всегда хотел иметь крылья и полететь высоко-высоко, может к солнцу или к луне… это было моей мечтой, — произнес три дня назад Гарри, когда нежно выводил узоры ран мазью, замазывая их и даря мне легкость.

«Представить, что у тебя два крыла» — но они не были у меня белыми, как у ангела. Скорее как у падшего, что попал в ад, ангелочка, замарав свои крылья в боли, и смеси страха.