Сбитый ритм (СИ) - Филатова Майя. Страница 45

Я внимательно пересчитала деньги. Хмыкнула, легла поудобней: деловые разговоры лучше вести в комфорте.

— Значит, вы можете снять Орры?

— Ну, не совсем снять… Обезвредить, скорее. Это долго. Таких сеансов, как сегодня, понадобится добрый цикл.

— А в обмен?

— Ишь ты, деловая какая! — засмеялся Старший.

Глянул на часы, ткнул меня иглой ещё раз.

— На сегодня всё, можешь вставать. А по поводу сотрудничества…Будем давать небольшие необременительные задания.

— Такие же, как сейчас?

— Не совсем. Но принцип тот же — прикрывать. Только стационарно. Согласна? Тогда сюда смотри.

Старший вынул из-за пазухи листик и огрызок карандаша. Написав несколько слов, показал пароли.

— Запомни хорошенько. С тобой свяжутся.

Он скомкал листок и щелчком отправил бумажный шарик в светильник под потолком. Пламя жадно заглотнуло подкормку.

— Сама не суйся, пока не спросят.

— У меня своих забот полно. Слушай, а как тут у вас со жратвой?

— Обед по расписанию, — подмигнул Старший.

Хлопнув меня по плечу, он ушел. Вскоре вернулся с помятым свёртком и кружкой. Я с подозрением принюхалась. Так-так… ну конечно. Пара кусков хлеба из рыбьей муки намазаны пастой из морских гадов. Плюс кружка пива из водорослей. О боги, куда вы меня занесли, а?…

Аркан IV.ХОЗЯИН. Глава 16. Реликтовая фауна

Если не считать историю с телегами, постой в Порте-Западном прошло спокойно. Театр пробыл в городе несколько десятков дней, пока диск Атума не исчез в лучах Апри. Это значило, что уже скоро праздник Касания и начало холодного сезона Мерран, то-есть, здешних осени и зимы. Поскольку зимовать Дарн планировал в некой долине Хейдар, откуда родом почти вся труппа, затягивать с отъездом не стали. Буквально через пару дней после афиши «последнее представление!», караван двинулся по Прибрежному тракту на юг, вдоль берегов Пенного залива.

Места здесь были красивые. С запада тянулся обрыв Озёрного плато. Желто-бурые полосы твёрдого камня перемежались с белёсо-серыми слоями мягкой породы, чью плоть охотно пожирал ветер. Под обрывом, на узкой песчаной полосе, росли чёрные сосны, сочащиеся с ароматной смолой, и жесткая трава, в которой я повадилась регулярно прятаться от ветра и посторонних глаз. Удобно: взбираешься на гребень прибрежной дюны, выбираешь место, топчешься чуток — и пахнущее песком и солью прибежище готово. Можно сидеть в маленькой кампании, поедая запеченные клубни водорослей, можно валяться вдвоём, задыхаясь от наслаждения, а можно просто сидеть в обнимку с бутылкой. Главное, никто не найдёт.

Я вырвала зубами пробку, приникла к холодному горлышку. Наконец-то нормальная настойка! А то к кому ни пойди — все мерзостный фруктовый отвар подсовывают. О здоровье моём, говорят, заботятся. Лучше бы за собой следили, а не за чужим рационом! Вон как расцвел дурнопахнущий цветок по имени Ячейка Сопротивления, и всем теперь головная боль.

Да уж. Знай я раньше, что мои друзья Эвелин, Маро, и Отто во что-то такое вляпались, вломила бы за неразумие. Но вляпались они давно. Остаётся лишь наблюдать и… сотрудничать. Потому что специалисты, которые снимают Орры без ключа, тоже работают на «борцов с режимом». Обычную подпольную клинику организовать не могли, а! Обязательно политику приплести надо!…

Отставив бутылку, я потёрла лицо, помассировала глаза. Потом отвела руки, и начала разглядывать ладони. Узорные линии Орр — на тыльной стороне, переплетение линия — на внутренней. Боги, боги. Опять ваши злые шутки. Я, на собственной шкуре испытавшая, что делают со знатью во время переворотов, теперь помогаю одурённой красивыми словами черни в такой же «справедливой борьбе». Которая неминуемо закончится кровью — и хорошо, если малой. Инквизиция — организация серьезная. Вон, поймали же бойцов некоего Санитарного отряда на сбыте имущества разорённого ими же монастыря. Нашли же как-то. Это при том, что единственный свидетель в лице меня никуда не обращался и не болтал. Значит, умеют. Значит, могут. Значит, действительно, следят…

И правильно делают. С одной стороны, молоть языками, осуждая всё и вся — для народа прекрасная разрядка. С другой, всегда есть риск, что найдётся некто умный, кто объединит чешущихся идеалистов. Объединит и поведёт к мечте. Только не их мечте, своей. По дороге, вымощенной убийствами друзей и родных, которые неправильно говорят и неправильно думают. Через головы выживших, но навсегда мёртвых детей, хватавшихся за окоченелые руки родителей. Через кровь, бесконечную и бессмысленную. Через унижение и боль, которые никогда не стереть из памяти…

Через всю ту пафосную жуть, в которую невозможно поверить, пока она не случится с самим тобой, случится здесь и сейчас… только вот верить станет поздно.

Залпом допив остатки настойки, я съехала с дюны на пляж. Заковыляла к прибою на отсиженных ногах. Не дойдя нескольких шагов до пенной кромки, нагнулась и зачерпнула искрящийся красным песок. Наполнив бутылку до половины, зашвырнула её далеко в море. Красиво полетела! И пусть Эвелин удавится со своей бережливостью. Трясётся над каждым пузырьком, понимаешь.

Я вздохнула, наступила на пенный барашек. Эх, Эвелин. Почти не разговаривает со мной с той ночи, когда на караван напали, а я зарубила раненого разбойника. Ах, как жестоко! Ах, как бесчеловечно! При этом гибель семьи лорда, взорванного в Дельте, нисколько Эви не смутила. Ещё бы! Чай, не оголодавшие после Эпидемии крестьяне, готовые перерезать глотку за кусок хлеба! Крестьян ей жалко, а знать — нет… И не объяснишь, что чем выше род, тем больше границ и условностей, и что оковы крови — привязочка похуже Орр. Но… если уж говорить о крови… Может, она из-за Халнера так? Но я ведь и правда не знала, что он её отец…

Вот уж, и правда, театр. Никогда не угадаешь, кто есть кто на самом деле.

Откатившись, прибой фыркнул и обдал горькой пеной с головы до ног. Да чтоб тебя! Я отпрыгнула и начала отряхиваться.

— Ну, добрый вечер, душа побережья, — из-за дюн выкатился Трен.

Я глянула на блестящую лысину, на выглаженный платок в красную клетку, которым клоун вытирал пот, и в очередной раз поразилась, что именно старый, озабоченный клоун, не пропускающий ни одной юбки, и есть глава театральной ячейки Сопротивления.

— Что-то мы, кажется, давненько книжками не обменивались, а?

— Протри глаза, если кажется.

Я демонстративно развернулась к морю. Зачем только вышла на открытую местность? Разговаривай с ним теперь. Не хочу. Особенно про «журнал наблюдений» за тем, какая почта приходит в театр — для кого, от кого, в каких конвертах. Дело-то простое, только таить его от Халнера чем дальше, тем гадостней.

— Спасибо, Кетичка, у меня со зрением всё в порядке. А вот ты, цветочек, полегче бы в выражениях. Всё-таки, камойра по дезертирству — это почти ересь. А уши, знаешь ли, везде вырасти могут. Вместе с языками. Быстренькими-быстренькими такими.

С трудом сдержав грубость, я глубоко вдохнула и выдохнула. Камойра. Ну да.

По законам Мерран, полнокровных Зрячих не подвергали Перерождению, не ссылали на рудники, не пороли у позорного столба. Высокие здесь отделывались штрафами и домашними арестами. И только за серьёзную доказанную ересь полагалась линза. В случае же «лёгкой» ереси, либо жестоких убийств, высокородного преступника лишали всех прав и привилегий, будто перерожденца, и заточали в монастырь — принудительно размножаться. Кроме того, таких осуждённых разрешалось держать в Оррах в качестве прислуги.

Весной Дарн с Халнером «догадались», что я такая вот камойра. Это помогло и помешало одновременно: с одной стороны, Дарн не мог не уважать моё происхождение (подробности которого я, конечно, отказалась рассказывать), а с другой, не упускал повода изысканно поглумиться, зная, что у меня нет никаких прав. А теперь ещё и трепаться начал, похоже.

— Пусть с владельцем разговаривают, — я помахала запястьем, на котором виднелись узоры Орр, — список будет позже. Сейчас мало приходит, смысла составлять нет. Так ты чего хотел-то?