Где-то между чёрным и белым (ЛП) - Хикман Шелли. Страница 24

Эвелин сказала, что больше не знает его. Он сам себя не знал. Ведь с того самого момента, как положил на неё глаз, он боготворил землю, по которой она ходила, и никогда не переставал удивляться, как ему удалось заслужить ее любовь. Она могла выбрать кого угодно, любого, и всё же вышла замуж за него — абсолютно бесполезного мужчину, неспособного позаботиться о ней. Как этим отношениям удалось не закончиться ещё до их начала? Он всегда был уверен, что их дни сочтены; в конце концов, она осознает свою ошибку и уйдет. А пока он пытался ценить моменты, прожитые с ней.

Эви ускользала. А как она могла остаться, если он был не способен справиться с ее болезнью и прокормить семью, а ее сестра постоянно напоминала, что Эви вышла замуж за неудачника? Несмотря на его влечение к Эви, даже либидо взяло отпуск, тем самым сделав чувство вины ощутимее.

Он был готов к злости, возможно, даже облегчению со стороны Эви, когда признавался в своем предательстве. Кристиан ни в коей мере не был готов к опустошению в ее глазах. Печали. Он не ожидал этого. А теперь это был образ, который он не мог стереть из памяти.

Он проигрывал в памяти последовательность событий, приведших к необратимой ошибке. Нельзя не признать, что он употребил гораздо больше алкоголя, чем обычно, но он не мог винить опьянение за свое поведение.

Она появилась из ниоткуда с бокалом шампанского в руке. Нешаблонно привлекательная, но при этом и близко не такая красивая, как Эвелин. У неё были коротко остриженные прямые черные волосы, слегка грушевидная фигура. Она была в свитере, мини-юбке, колготках и сапогах.

— Знаю, я не первая, кто скажет тебе это, но твои работы — гениальны.

Она взглянула на одну из картин.

— Спасибо.

— То есть мне кажется, будто я могу шагнуть прямиком в неё.

Она обратила взор зеленых глаз на него.

— К слову, я — Бэт.

— Кристиан, — пьяно ухмыльнулся он.

— Знаю. Твоё имя указано на табличке у входной двери.

— Разумеется.

Жар прилил к его щекам.

— Бэт, ты уверена, что достаточно взрослая, чтобы пить?

Она прижала ладонь к груди так, как если бы была дамой бальзаковского возраста.

— Ты льстишь мне.

Проплыв мимо его произведения, её пальцы задержались на одной из витиеватых рам с портретом Эвелин.

— А это кто?

— Жена.

Бэт придвинулась к картине, чтобы внимательнее рассмотреть.

— Она великолепна, — многообещающе заявила Бэт, с ухмылкой озираясь на Кристиана.

Кристиан откашлялся.

— Согласен.

— Итак…

Она немного приблизилась, слегка касаясь пальцами воротника его рубашки.

— Здесь есть другие твои работы, в кладовке или еще где?

Она смотрела на парочку хихикающих девушек, наблюдавших за ними с другого конца зала.

Тотчас до него дошло, что происходило. Это была какая-то игра, в которой подруги бросили ей вызов соблазнить героя дня.

Хорошо. Он подыграет. Он наслаждался вниманием. Кто знал, выпадет ли ему еще когда-нибудь шанс вкусить восхищение молоденькой девушки? Его эго, то малое, что от него осталось, подтолкнуло на тернистую дорожку. Без намерения сделать что-либо аморальное, он отведет её в заднюю комнату, лишь бы она смогла сохранить лицо перед своими друзьями. И быстро охладит её пыл, как только они окажутся наедине.

— Разумеется. У меня есть парочка картин, которые я могу показать тебе.

«Что за грандиозный болван». Даже если бы это не зашло за рамки дозволенного, разве ему не приходило в голову, как плохо все выглядело бы, застукай их кто-нибудь?

Именно это и произошло. Тара стала свидетелем того, как они направлялись в заднюю часть галереи, и встретилась взглядом с Кристианом. Она безмолвно задала вопрос, какого чёрта он делает, на что Кристиан пренебрежительно встряхнул головой, давая понять, что не о чем беспокоиться.

— Слушай, — начал Кристиан, как только они оказались в заваленной кладовке. — Я люблю свою жену.

— Конечно любишь.

Бэт наклонила голову, игриво надув губки.

— Это ясно любому, кто хоть раз взглянет на ее портрет в твоем исполнении. Я понимаю.

Она лениво подошла к нему, замешкалась на несколько секунд и прижалась губами к его шее.

Кристиан оттолкнул ее, неловко рассмеявшись.

— Нет, я думаю ты не поняла. Я знаю, что ты со своими подружками затеяла, но этого не произойдет. Поверь, я ценю твой комплимент.

Она вновь приблизилась к нему, прижавшись губами к уху.

— Все хорошо, — прошептала она. — Великолепная никогда не узнает.

Он почувствовал улыбку на её губах.

— Я буду знать.

Но его слова не остановили Бэт, и в мгновение ока её руки были там, где никогда не должны были быть. Несомненно, он попал в безвыходное положение, но его тело уже сделало выбор, который должен был принадлежать его разуму. Он был ошеломлен, что, вопреки отсутствию какого-либо влечения к этой незнакомке, его тело так неистово отреагировало.

Так или иначе, она понятия не имела о его многочисленных недостатках и слабостях. В этот момент он был совершенно другим человеком, потерянным в очаровании заманчивой мысли.

Ну вот и все. Где-то в закоулках его разума скрывался мотив совершения такой глупости, мотив, который он никогда не признает. Он отпустит Эви, тем самым дав ей то, чего она наверняка жаждала. Если она так и не смогла избавиться от унылого, апатичного существа, которым стал Кристиан, то он поможет ей в этом. Закончится ее постоянное подчинение его недостаткам, а ему больше не придется напряженно ожидать неизбежного, постоянно думая, когда это произойдет.

Он не мог отрицать, что его тело наслаждалось прикосновениями этой девушки, ее молодостью и пылкостью. Но этот выбор также означал принятие эгоистичного и трусливого пути и дороги назад уже не было.

Глава 18

Бирма, 1944

Был жаркий летний день, когда солдаты вышли на реку Иравади с досками, чтобы постирать одежду. Часть пошла купаться в реке, и это было сущим удовольствием по сравнению с душем из каски посреди джунглей.

Мэттью, мальчик из Канзаса, пошел в армию в девятнадцать лет, когда же оказался в Бирме, ему уже стукнуло двадцать. Он был членом 164-ой Сигнальной фото-фомпании в ранге боевого оператора. Ему необходимо было сообщать все новости, связанные с Китаем-Бирмой-Индией.

Мэттью привлекала красота бирманских храмов, большинство из которых были в руинах после военных действий, он фотографировал их с превеликим удовольствием. Во время его пребывания там он много времени проводил с китайскими солдатами, один из которых был буддистом. Он подружился с ним, и тот даже немного знал английский, но этого было достаточно для их бесед. Его звали Пинг, что означало спокойствие, он был старше Мэттью на два года. Любопытство у Мэттью зашкаливало, поэтому он часто спрашивал у Пинга о его вере, и Пинг с удовольствием отвечал на все его вопросы.

— Пинг, — начал Мэттью, снимая сапоги. — Как ты миришься со всей этой войной вокруг, когда ты буддист?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как же, разве буддисты не против насилия?

— Конечно, — ответил Пинг. — А христиане разве за?

Мэттью рассмеялся.

— Ты прав, Пинг. — Он сел на землю, подобрал камешек и бросил его в воду. — Когда я был ребенком, я узнал об учениях Иисуса все: что нужно подставлять другую щеку, любить своего врага и прочее дерьмо. Признаюсь честно, сейчас мне чертовски тяжело любить японцев.

— Когда ты был ребенком, — повторил Пинг с усмешкой. — Ты и сейчас еще ребенок. И я тоже.

— Да? Но в то же время мы уже достаточно взрослые для того, чтобы сидеть здесь, пока японцы бомбят нас, а потом бегать и фотографировать последствия взрывов.

Пинг смотрел на детей из деревни, которые играли чуть ниже по реке:

— Война — часть этого мира. Иногда так складывается, что боев не избежать, возможно, они даже необходимы. — Он выжал рубашку и положил на доску. — Но не ненависть.