Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea". Страница 45

Но сейчас она смотрела на него не так. Сейчас он видел перед собой Таню, свою привычную Таню: чуть уставшую, но улыбчивую. Чуть-чуть суровую и упрямую.

Выдохнул.

— Ладно.

Она сразу же улыбнулась, как не улыбалась давно: открыто и чуть приподняв брови. В такие моменты казалось, что Лисёнок вот-вот заплачет. Он повесил последний китель и направился к выходу из туалета.

— Спасибо за помощь. Только осторожно, смотри, чтобы тебя никто не спалил на лестнице.

— Ладно. Если только Калужный хоть что-то…

— Я сразу же скажу тебе.

Он испытующе посмотрел на неё. Таня закатила глаза к потолку и снова улыбнулась, спросив:

— Ладно?

— Ладно, ладно, — проворчал Марк, уходя.

Ладно. Одно слово — и сразу становится легче. Даже совесть, начавшая было всерьёз терзать свою хозяйку, как-то поумолкла, убаюканная этим ворчливо-добродушным «ладно».

Она честно хотела рассказать ему всё, просто выложить всё как есть, чтобы не тащить весь этот ворох проблем одной. Он её друг. Ему не всё равно. Он да девчонки — всё, что у неё сейчас есть. Но стыд сковывал язык, потому что если рассказывать честно, то придётся рассказывать обо всём.

Да и она… не станет валить всё это на Марка. Она справится со своими проблемами и сама. Хотя с какими нафиг проблемами, Таня? Ты их выдумала, это просто пшик. Пшик, всё, слышишь? Никаких проблем нет! Он просто не замечает её, она — пустое место, так что о каких проблемах тут может идти речь?

Калужный поселился в ней легко и надёжно, и вот фиг теперь выковыряешь его. Он злит, раздражает всем своим безразличием, всей своей вечно вытянутой фигурой и криками своими — всем! Вцепиться бы в него и колошматить, пока силы не кончатся.

Он касался её ладоней так бережно, будто и вправду боялся причинить боль.

Господи, какая же ты дура, Татьяна Соловьёва, если хоть на миг позволила себе в это поверить. Ты просто идиотка, ты сделала глупость, ужасную глупость, храбрую, но такую бесполезную.

В голове тут же всплыла другая «глупость». «Глупость» — это он так сказал, когда вчера орал на них ночью.

Разве желание защищать Родину может быть глупостью? Таня вспомнила первый вечер после отъезда пятого курса. Они собрались в комнате досуга, Надя поила Валеру чаем.

Всем разом как-то вспомнились отцы, братья, мужья и парни, которые сейчас были там. Горе одной сразу стало общим горем. Вспомнился Надин Виктор, от которого новостей не было уже бог знает сколько, Машкин отец-лётчик, Костя Даши Арчевской, даже Артур Крамской, по которому рыдала Вика.

Валера не плакала. С каждой минутой складка между её бровей становилась всё резче. К концу вечера Таня решилась взглянуть на подругу и почти не узнала её: вся игривость, вся детская живость черт её лица куда-то делась. Среди давящей тишины Валера подняла голову и сказала:

— Вы как хотите, девочки. Я здесь не смогу. Я напишу рапорт.

Как-то так получилось, что за несколько дней они сделали это все. Наверное, Валера просто облекла в слова неясные мысли, которые все эти месяцы приходили им в головы.

Они напишут ещё, ещё и ещё. Будут писать до тех пор, пока им не разрешат, — так сказала вчера Надя. Просто не сейчас, немного позже.

— Таня! — в туалет на полной скорости влетела Машка и, едва не поскользнувшись на мокром полу, кинулась её обнимать. — Мы идём на танцы, на танцы, на танцы!

— На какие танцы? — нахмурилась она.

— На самые настоящие, не тупи, в дом офицеров! Это же новогодний бал! Я буду кружиться так, что все… все… все просто упадут! — пропела Машка, нещадно фальшивя и скользя по плиткам.

— Сейчас ты рискуешь сломать себе ногу и не пойти ни на какие танцы.

— Ой, не нуди, пожалуйста. Мы будем тан-це-вааать! Всю ночь!

— Ну, не всю, — Надя, улыбнувшись, вошла вслед за Машкой, — но часа два потанцуем. В субботу к восьми.

— Мне всё равно, пусть будет хоть пятнадцать раз американский шпион, если мы идём танцевать! И туда приглашают только первые два курса, так что дура Завьялова лопнет от зависти, — ещё раз торжественно объявила Машка, выбегая из туалета и совершая при этом довольно странный пируэт. Таня сильно сомневалась, что кавалеры на этих танцах придут в восторг от него.

— Серьёзно? Танцы? — в туалет подтянулась и Валера, в глазах которой блестел совершенно детский восторг. — Нет, правда? Танюша, мы же пойдём?

— В любом случае танцы нынче — мероприятие принудительное, — пожала плечами Надя. — Ну, по крайней мере, мне так Калужный сказал.

Таня переглянулась с Валерой, глаза которой сияли, будто две новогодних ёлки.

Честно — ей хотелось пойти. Просто для того, чтобы хотя бы на вечер забыть о противных звонках на пары и услышать красивую музыку, тем более говорят, что в доме офицеров играет настоящий оркестр. Говорят, там красивые залы и паркеты начищать приходится не самим. Просто это возможность на самую маленькую секундочку забыть, что ты — военная, тебя ждёт тридцать билетов по тактике и столько же по РХБЗ, Сидорчук грозится всех убить, а послезавтра ещё и в наряд заступать, этот тупой Калужный…

Показать Калужному. Показать, тыкнуть ему в глаза: она — девушка. Она — не бесполое существо в зелёном бушлате, над которым можно только издеваться. И не только он в этом училище, вообще-то, может ходить весь такой идеально-правильно-прекрасно-подтянутый, такой статно-высоко-восхитительный.

— Мы пойдём туда, Валера, и покажем им всем, — заговорщически шепнула она, и Валера хихикнула.

— Серьёзно? Да какого ему нужно? — Антон скривился, с размаху падая на диван. До утра субботы он дожил с трудом.

— Расслабься, деточка. На этот раз он к дочке, а не к тебе. Может, расскажешь, что там у вас с ним? — Назар ненавязчиво глянул на него, подходя и садясь рядом, и Антону оставалось только поражаться, как один-единственный человек просто своим присутствием может сделать легче.

Наверное, поэтому он просто поднял ладони, зарылся лицом в них, испуская усталый вздох, и рассказал всё как есть про этого ненормального папашу, дочка которого, дура-Соловьёва, видимо, должна жить у него. Назар не перебивал, а смотрел прямо и изредка кусал губы.

— Дерьмо, — констатировал он, когда Антон замолчал. — Что, так и сказал, что знал твою мать?

— Ага.

— И что собираешься делать? — после небольшой паузы осторожно спросил Макс.

Он не станет жить под одной крышей с этой тупицей, раздражающей его всем своим существом. Просто не сможет. Они с разных планет, как они могут жить вместе?

— Я быстрее сдохну, чем подпишусь на этот... идиотизм. И хватит таращить на меня свои блюдца, Назар.

— Справедливо, — выдохнул Макс.

— Ладно, ты можешь сегодня забрать моих баб и отвести их вместе с парнями? Я хотел ещё заехать домой.

— Будешь лоск наводить? — Макс многозначительно поднял брови, за что тут же схлопотал по шее и засмеялся. — Всё-всё, остынь. Иди зови эту свою!

Проклиная всё на свете, Антон спустился на пятый и был неприятно поражён абсолютным отсутствием кого бы то ни было в коридоре. Этаж будто вымер, и он бы порадовался такому чудесному событию, если бы не постоянный, монотонный гвалт.

Нахмурившись, он дёрнул первую дверь, ведущую в комнату досуга, и тут же был выкинут оттуда едва ли не за шкирку: Бондарчук, злая, как чёрт, с каким-то приспособлением для пытки в руках (как назвать эту горячую страшную штуку, он не знал) зло прошипела что-то и снова принялась за причёску Сомовой, покорно сидящей на стуле.

Ладно. Нахер. Просто позвать Соловьёву к папаше и всё. Быстро открыл дверь в пятый кубрик и едва не оглох.

— Закройте дверь!!!

В помещении было человек десять, и все что-то делали и говорили.

— О боже, я в него не влезаю, — бубнила Широкова, тщетно пытаясь натянуть на себя через голову какую-то фиолетовую тряпку.

— Блин, здесь пуговицы нет, дайте кто-нибудь нитки!

— Оно на мне не сходится! Даша, затяни потуже!

— Что можно надеть сверху? У меня слишком руки кривые, я не могу с таким коротким рукавом!