Время повзрослеть - Аттенберг Джеми. Страница 15

— Музыка спасла мой день, — завершила я свой рассказ.

— Все это спасло бы меня, — произнесла мама.

Через несколько дней после разговора с мамой я должна была ужинать с Мэттью, Индиго и ее богатым мужем. Я позвонила ей и попросила:

— Индиго, пожалуйста, мы можем пойти куда-нибудь, где не будет безумно дорого? У этого парня нет денег. Давай пойдем в обычное место, ты еще помнишь, что значит это слово?

Она обиделась и напомнила мне, что выросла в нищете, как и я. Какое-то время она провела в Тринидаде, а тринидадская нищета намного хуже нищеты в Верхнем Вест-Сайде. Она пообещала позвонить позже и сообщить, где заказала столик. Через час она прислала мне эсэмэс с фотографией «Макдоналдса» и текстом: «Увидимся в 19.00!» Я написала ей: «Ты чокнутая», и она ответила: «Я знаю, прости, у меня сейчас все идет наперекосяк». Я спросила: «Хочешь поговорить об этом?» «Нет», — сказала она. Через несколько минут она написала: «Хочу, но не прямо сейчас». Еще через несколько минут она добавила: «Прости». Потом она позвонила мне, плача, и мы поговорили о ее замужестве, и хотя мне было грустно оттого, что моя подруга несчастна, я как никогда радовалась тому, что не замужем и никогда не буду, потому что брак выглядит как чертова работа, а зачем мне нужна еще одна?

Мы пропустили ужин с Индиго и ее мужем. Вместо этого я забралась на диван Мэттью в его гостиной, пока он нервно раскачивался на стуле. Я рассказала ему всю историю брака Индиго и добавила:

— Видишь? Не деньги делают человека счастливым.

— Тебе легко говорить, — ответил он.

— Что случилось? — удивилась я.

Он достал кошелек — причем его руки странно дрожали — и вытащил из него карточку: на ней было написано «EBT»^[16].

— Талоны на еду, вот насколько все плохо, — сказал он.

После этого я рассказала историю о том, как моя семья впервые перешла на продовольственные талоны. Это случилось во время зимних каникул в школе, я увидела талоны на кухонном столе, но еще не знала, что это такое; я решила, что это какие-то игрушечные деньги, например из «Монополии», и я могу поиграть с ними. Мне было восемь, в те дни мама не обращала на меня внимания, скорее всего, она была слишком озабочена тем, чтобы прокормить нас, а на моего отца особенно нельзя было положиться в этом вопросе. Я решила создать зимний коллаж, разрезала бумагу, чтобы сделать сосульки, вырезала миниатюрные снежинки и прикрепила их к зеркалу в ванной. Я довела маму до слез, сама тоже расплакалась, и в итоге мы обе стояли в ванной, обнимались и плакали. И она произнесла так печально — о, я до сих пор слышу ее голос! — «Мне просто нужна небольшая поддержка». Я рассказала Мэттью эту историю с некоторой гордостью. Печальные истории о детстве — это мой конек.

— Я знаю, что ты пытаешься успокоить меня, — сказал он, — но у тебя не получится. У нас с тобой разные трагедии. Ты рассказываешь мне, как что-то случилось с тобой, а я рассказываю о том, что сделал сам. Я своими руками засунул себя сюда. В эту дыру.

В ту ночь у нас не было секса; мы спали вместе, рядом, но не соприкасаясь, пока он не сдался и не дотронулся до меня первым.

Мы поцеловались, какое-то время держались за руки, а потом снова отодвинулись друг от друга, каждый на свою сторону кровати.

«Медовый месяц кончился, — подумала я. — Но он хотя бы длился дольше, чем обычно».

В следующий раз, когда я встретила Мэттью, я сказала, что приглашаю его на ужин. Я была голодна.

— Ничего не желаю слушать, — отрезала я. — Я просто хочу есть.

Мы заказали отличный ужин в стейк-хаузе в моем районе: филе-миньон, жареную картошку, пюре из шпината. Официанты расхаживали в белых рубашках на пуговицах, в черных брюках и галстуках-бабочках, угрюмые иностранцы все время курили; сервис был безупречен.

— Здесь очень мило, — заметил он.

— Скажи?

Мы посолили свою еду. За весь ужин он не произнес ни слова, кроме:

— Ты должна знать: я такой, как есть.

— Я поняла.

Позже в постели я прошептала ему:

— Мужчины — как дети, но у некоторых есть большие симпатичные члены.

Я положила на него руку, взяла его, как мне нравится, он был твердый и немного влажный на кончике. Мы занялись сексом, это было великолепно, но не особенно весело. Я относилась к нему не так, как обычно. Я относилась к нему как ко всем другим.

— Может быть, ты боишься? — спросила мой психотерапевт, приподнимая вверх свои нарисованные брови.

— Возможно, — ответила я. — Но, скорее всего, причина в том, что я выросла в семье, в которой мою мать сначала угнетал отец-наркоман, а потом каждый торчок-неудачник, который приходил к нам в дом, несмотря на то что она была сильной, умной, независимой женщиной, которая могла бы выжить сама, но ей казалось, что она должна просить помощи. И наверное, из-за того, что я не видела ни одного позитивного примера отношений за всю свою жизнь, я не хочу сохранять эти. Какая разница, если мужчины так или иначе выжмут из тебя все соки?

— Молодец, Андреа! — произнесла она. — Отличная работа.

Она притворилась, будто я совершила большой прорыв, но я толкую ей об этом на протяжении нескольких лет, я сказала ровно то же самое в тот день, когда переступила порог ее кабинета, после того как перестала рыдать.

Что делать, когда ты уже знаешь, в чем твоя проблема? А что, если на самом деле это не проблема? Это проблема, только если я хочу отношений. Если я хочу соответствовать традиционной модели счастья. Это проблема только в том случае, если для меня это важно. А я не уверена, важно ли это для меня.

— Я не могу понять, чего ты хочешь, — сказала мой психотерапевт.

— Я тоже, — ответила я.

Мне стукнуло сорок. Первым делом в свой день рождения я уволила психотерапевта, почти десять лет ушло на то, чтобы убедиться: она бесполезна. Потом я пригласила кучу людей на ужин, друзей детства и по колледжу, все еще живущих в городе, нескольких соседей по дому, Индиго, и даже моя мама предложила приехать. Никакого давления, просто все, кого я знаю, соберутся в одном месте. Конечно, я включила Мэттью в список приглашенных, потому что он — мужчина моей жизни. Он сказал, что потом зайдет выпить, и я спросила, почему он не хочет приходить на ужин. Он ответил:

— Ты знаешь почему.

— Все в порядке, я заплачу, — уговаривала его я.

— Ты не должна платить в свой день рождения, — сказал он.

— Все в порядке, — повторила я.

— Нет, не в порядке, — стоял он на своем.

— Все, чего я хочу в свой день рождения, — это чтобы ты не испортил еще один ужин, — сказала я.

— Как в тот раз? — спросил он.

— Да.

После этого мы целый час выясняли, на каком этапе находятся наши отношения. Мы начали с чего-то довольно милого, а закончили ужасно, и это всего лишь за час. До разговора я и не думала, что дела обстоят именно так, но теперь поняла.

Мой праздничный ужин прошел неплохо, хотя несколько неловко. Мы ели при свечах на цокольном этаже итальянского ресторана, расположенного неподалеку от моего дома. Я заказала поркетту^[17], вино лилось рекой. Гостям удавалось не обсуждать собственные проблемы весь вечер, хотя некоторым это стоило огромных усилий — Индиго с ее неудачным браком, маме, постоянно переживающей за свою семью, старому наркодружку, который все время выходил в туалет. Вместо этого они рассказывали мне, что я честный человек и хороший друг, что я сильная и справедливая, что у меня волосы, которым можно позавидовать, что я нисколько не постарела. На последнее я ответила:

— Это потому, что последние десять лет я провела взаперти в офисе, лучи солнца не касались этой кожи!

Все засмеялись. Потом они шутили о том, что мне исполнилось сорок, но в тот день мне было плевать на возраст. К своему огромному удивлению, я все еще жила на этой планете. И вот за что мы выпили — за то, чтобы быть живым.

Мама крепко обняла меня в конце вечера; она крепко обняла каждого; она захмелела и даже подружилась со всеми за столом. Я очень надеялась, что мой брат тоже приедет, но напрасно. Он потерян в дебрях Нью-Гэмпшира. И конечно, Мэттью не пришел, чтобы выпить за мое здоровье.