Время повзрослеть - Аттенберг Джеми. Страница 6

— Есть, — сказал он, смеясь. — Ты мне нравишься. Прямо мужик в юбке.

Мне показалось, что это был его способ вернуть контроль над разговором, признать мою критику, но при этом дефеминизировать меня. Он глупец, всего лишь очередной мужчина. Больше меня не волновала его расстегнутая рубашка. Он предложил мне двести долларов за кресло.

— Пока-пока, — ответила я.

— Тогда давай как-нибудь выпьем кофе. — Он бросил взгляд на полупустую бутылку вина на столе. — Или чего-нибудь покрепче. Или чего-то другого, что пожелаешь.

Он сказал, что я выгляжу так, будто мне нужен свежий воздух. Это была правда. Я вышла на улицу вместе с ним. Он указал на фургончик и сказал, что мы можем забраться в него. Я согласилась. Какое-то время мы целовались внутри.

— Давай кайфанем, — предложил он.

— Не хочу, — ответила я. — Я уже пьяна, мне хватит.

— А мне нет, — сказал он, доставая косяк.

— Ладно, давай, — сдалась я и тоже затянулась.

Мы поднялись в мою квартиру, еще немного подурачились и очень близко подошли к тому, чтобы заняться сексом, то есть фактически мы уже были голые, я — в трусах, он — в боксерках, и его член торчал из них и стоял на меня, как кол, но потом он толкнул меня в кресло, и в этот момент я взбесилась.

— Тебе лучше уйти, — бросила я Аарону. — Это уж слишком странно.

— Ты уверена? — удивился он. — Мы можем сделать это прямо сейчас, жестко и быстро, и все закончится. — Он произнес несколько грязных слов, с трудом соединив их в предложение, но идею я уловила.

— Нет, уходи.

Я чувствовала, что он не представляет угрозы, но мне пришлось применить некоторую силу, чтобы вытолкать его за дверь. Этот поступок казался мне правильным. После он исчез.

Что это вообще было? Мой дом опустошили незнакомцы. Так же, как и мое тело. Я целовалась с мужиком в фургоне. Я позволила всему этому случиться. Я привлекла все это в свой дом. Если бы я просто выбросила кресло, ничего не произошло бы. Я чувствовала себя физически больной. Чертово кресло! Хочу, чтобы оно исчезло. Вдруг я вспомнила о визитке человека, который может все. Порывшись в ящике стола, я нашла ее и набрала номер. Ответил Алонзо. Я напомнила ему, кто я, что я дочь своей мамы.

— Дочь Эвелин, ну конечно. Э-ве-лин, — пропел он.

Я рассказала ему о кресле.

— Как думаешь, твоей подруге оно все еще нужно? — спросила я.

— Дай-ка подумать, кто это был… Шарлотта?

— Вряд ли я знала ее имя.

— Точно, это была Шарлотта. Мы давно не виделись, — вспомнил он. — Я могу найти ее, только она мне не обрадуется. Одни уходят, другие приходят, понимаешь?

— О да, — ответила я. Прекрасно понимаю. (Но кто я? Шарлотта? Или Алонзо? Наверное, просто Андреа.)

— В любом случае я могу забрать его у тебя, — сказал он. — Скорее всего, я сумею продать его, если оно в хорошем состоянии.

— Оно просто стояло тут все это время. Целое и невредимое.

— Я дам тебе пятьдесят баксов за него, — сказал он.

— Хорошо, только забери.

Он сообщил, что находится в Бронксе и сможет подъехать в Бруклин после восьми. Когда он постучал в мою дверь, я уже выпила все вино.

— А вот и наше кресло, — сказал он, заходя в квартиру. Провел рукой по его спинке. — Отлично, как новое! — заключил он.

— Немного потертое, — признала я.

Он вытащил бумажник из кармана, в нем была приличная пачка наличных.

— Честно говоря, я готова сама заплатить тебе пятьдесят баксов, лишь бы ты забрал его, — произнесла я. — Я больше не хочу его видеть.

Я подумала: «Что происходит? Я что, плачу? Да». Вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Слушай, голубка, а что, если вместо этого мы совершим обмен? — спросил он.

Он попросил меня сесть в кресло, и я, оробев, выполнила его просьбу. Он потер руки и закрыл глаза, потом велел мне закрыть свои, и я снова подчинилась. После этого он положил свои теплые, почти горячие ладони мне на ногу, почти сразу переместил их на мою руку, потом на сердце. Пока он это делал, мы разговаривали: он расспрашивал меня о маме, папе и брате, больше о маме, потому что она была ему симпатична, а дальше мы говорили обо мне: сколько мне лет, чем я зарабатываю на жизнь, что меня печалит, а что делает счастливой. Мне очень трудно дались ответы на последние два вопроса, порой я даже не могла вспомнить правду, но пока мы обсуждали это, я начала ощущать, как в моей груди, под ключицей, образовывается горячий шар, и я услышала, как Алонзо пробормотал:

— А вот и он.

Как только я подумала, что горячее уже быть не может, тепло в моей груди стало медленно угасать; тем не менее я уже испытывала значительное облегчение, и Алонзо убрал свои руки.

— Я устала, — выговорила я.

— Еще бы, — ответил он. — У тебя внутри происходит много всякого. Тебе следует чаще проверяться. Я бы занялся этим, но я недешево беру. И я не могу каждый день приезжать из Бронкса. Найди кого-нибудь местного.

Мы обнялись, он забрал кресло с оттоманкой и ушел.

Я наблюдала за ним из окна. Он без проблем нес обе вещи, как если бы они весили легче перышка. Я осознала, что он никогда не нуждался в помощи Шарлотты.

На следующий день я позвонила психотерапевту. Неделю спустя мы встретились. С того момента я хожу к ней постоянно. Прошло восемь лет, я не могу сказать, излечилась ли я полностью и утихла ли хоть немного та боль, которую почувствовал тогда Алонзо. Мне нравится думать, что отек спал и жар угас. Мне хочется верить, что мне стало лучше. Но большую часть времени я не могу разглядеть правду через боль.

Хлоя

Мы с Бароном встретились на барбекю у общей знакомой Деб, которая заранее предложила мне присмотреться к нему.

«Новоиспеченный одиночка, — написала она мне в сообщении. — Прямо свеженький».

«Только что вышел из утробы», — ответила я.

«Успешный, креативный, умный», — добавила она.

«Находка», — написала я в ответ.

«Через год он будет находкой, — выразила она свое мнение. — А сейчас он просто приятное времяпровождение».

«А я недостаточно хороша для находки?» — поинтересовалась я.

Она не отвечала шесть часов.

«Извини, — написала она. — Работа. — Последовала еще одна пауза. — Я ошибочно полагала, что ты не прочь хорошо провести время?»

Очень хотелось поспорить с этим, но я не могла.

Мы с Бароном невероятно долго обсуждали картофельный салат, поскольку Деб приготовила два вида: сливочный и уксусный. Это был глупый, смешной разговор, на самом деле бесполезный, но он смотрел на меня с неприкрытым интересом и желанием. Мои трусики немного увлажнились. У него была бритая голова. Он часто протирал свои очки, и я сказала ему об этом. Он пожал плечами и произнес:

— Не выношу отпечатки пальцев на стеклах.

Я сняла с него очки, подышала на них и вытерла их подолом своей шелковой юбки.

— Как новенькие, — пролепетала я, отдавая их ему.

— Ты очень любезна, — сказал он.

В какой-то момент нашего разговора мы поняли, что обитаем в десяти кварталах друг от друга.

— Удобно, — усмехнулась я.

Деб жила в квартире с садом, здесь постоянно бегали дети, один из них визжал, и я содрогнулась:

— Фу, дети!

— У меня есть дети, — возмутился Барон.

— То, что я не люблю детей, не значит, что ты не можешь мне понравиться.

Я коснулась его руки, одновременно испытав и ощущение провала, и облегчение, ведь если я уже облажалась, терять мне нечего.

Были бы мы нормальные, разошлись бы уже тогда, но вместо этого он подвез меня до дома, припарковался напротив пожарного гидранта, и мы принялись целоваться на переднем сиденье его машины, и я упрямо игнорировала наличие детского кресла сзади. Он оказался агрессивным: язык во рту, в ухе, в горле, он жестко мял мои груди через блузку. Я одновременно сгорала от стыда и испытывала возбуждение. Когда я положила руку ему на член поверх ширинки, он остановился и сказал:

— Ты у меня первая девушка за двенадцать лет, не считая бывшей жены.