Я - Даго (ЛП) - Ненацки Збигнев. Страница 40

Как-то ночью сыну Бозы приснился странный сон. В нём он увидал Зелы. Она взяла его за руку и повела, как когда-то за Тирфингом, на таинственный остров, где увидал юноша множество спящих великанов. «Почему они спят? спросил он у Зелы. — Они спят, потому что ожидают тебя. Это ты пробудишь их для действия», — объяснила та.

Зелы обучала его искусству понимания снов. И этот вот сон сын Бозы посчитал важным предсказанием. Если случилось так, что он один остался последним по крови спалом, то предназначением его было пробудить великанов, и следовало понимать так, что великаны эти — народы, перечисленные Зелы. Тирфинг проложит для него дорогу власти над ними, а зачарованная головная повязка Андала добавит его глазам блеска и сделает мудрее.

С тех пор он еще внимательнее слушал рассказы о великих властителях и могучих державах Запада и Юга, но время от времени на его губах появлялась странная усмешка. Сын Бозы чувствовал себя великим и богатым, считая, что только он один знал тайну о спящих среди лесов и болот великанах, и что он один предназначен был пробудить их к жизни.

Но случилось как-то, что когда он стоял на улице, ведущей к крепости-замку Акума, открылись настежь набитые железом ворота, и оттуда выехала кавалькада. Спереди увидал юноша воинов из Друзо, а за ними золоченый шлем и кольчугу самого Акума и сопровождающей его верхами дочери, Пайоты. Девушка была одета по-мужски, на ней были такие же как и у отца золоченые шлем и кольчуга. В руке, скрытой кожаной рукавицей, она держала копьё, и еще целый пучок копий вёз за нею раб или слуга. По-видимому, она с отцом выезжала на охоту.

Как обычно, когда появлялся владыка Акум, на улицы вываливала толпа, так что всадникам кавалькады пришлось сталкивать зевак лошадями на обочины. Сын Бозы увидал лицо Пайоты с её алыми губами и черными бровями, и так он был восхищен ею, такое охватило его желание овладеть этой девушкой, что застыл юноша, чудом не потеряв сознания. Оно вернулось к нему лишь после крепкого удара конской груди, вдобавок он схлопотал удар мечом плашмя и только после этого убрался с дороги. Но он продолжал глядеть на лицо девушки… И внезапно дошло до него, что та никого не видит, что взгляд ее устремлен в какие-то неведомые дали. Сын Бозы почувствовал меж собою и нею какую-то невидимую стену. Когда девушка проезжала мимо него, он захотел сделать шаг вперёд, пытаясь заглянуть ей в лицо, только что-то невидимое запрещало ему сделать этот шаг, что-то как бы вжимало его в землю. Он, понимающий язык глаз, без всякого труда узнал, какие мысли выражает этот никого не видящий взгляд. Для дочери Акума не существовало толпящейся на улице черни, она её презирала. Она была настолько горда, что не желала унизиться даже до того, чтобы хоть кого-то заметить. Её отец был всего лишь повелителем богатого города Друзо, она же сама желала тело своё и красоту предназначить для кого-нибудь более могущественного и выше по положению. Так что же мог значить для неё какой-то юноша, стоящий в толпе и глядящий, как она с отцом выезжает на охоту? Да и мог ли кто-нибудь из этой толпы предложить ей королевскую корону?

Юноша возвратился домой и рассказал о своих впечатлениях Хлодру и Астрид.

— Даже и не мечтай о Пайоте, сын Бозы, — рассмеялась Астрид. — Это дочь повелителя Акума, а кто ты такой? Обыкновенный воин, причем безымянный.

— Тогда я снова сделаюсь Багровым Конунгом и брошу к её ногам огромные богатства, — сказал юноша.

— Этого мало. Акум — не только самый богатый человек в городе. Он повелитель — как ты этого не понимаешь? То, что незримой стеной разделяло вас, как раз и было силой власти, — объяснил Хлодр. — Она родилась дочерью повелителя, и замуж тоже выйдет за повелителя. Её глаза слепы к обычным воинам и слугам, они могут глядеть лишь на человека, рождённого повелителем.

— А что значит власть?

— Я не смогу объяснить тебе это, — пожал плечами Хлодр. — Власть — это нечто огромное и святое. Я слыхал, что достаточно прикоснуться к одежде короля Гориха — и слепой прозревает, а больной выздоравливает. У франков родился обычай, что корону каждому из франкских повелителей в знак власти даёт папа, потому что он представитель Бога на земле.

— Кто такой папа? Где он живёт?

— В Роме. Живёт он в золотом дворце, ходит в золотых одеждах, сидит на золотом троне. Он делает людей великими, передавая им священную власть от Бога. Потому-то некоторые и говорят, что папа могущественней королей и князей. Наши же короли либо сами добывают власть оружием, либо наследуют её от своих отцов.

Юноша задумчиво сказал:

— Хочу священной власти.

И не помогли никакие объяснения Астрид и Хлодра, что вначале ему следует принять веру в умершего на кресте Бога, дать себя окрестить, то есть — стать христианином.

— Ладно, я хочу стать христианином, — сказал сын Бозы. — Есть ли в Друзо священник, который может меня окрестить?

— Но после этого тебе придётся носить на шее знак креста, предупредил его Хлодр. — А многие люди ненавидят этот знак.

— Ты носишь на груди знак Одина. Но ведь он не защитил тебя от тех, кто поломал тебе ноги. Видал я и мертвецов, что носили на груди амулеты, медвежьи клыки и волчьи когти. Эти амулеты не дают силы и власти.

— А я видал, как умирали люди, носившие на груди крест, — перебил его Хлодр. — Я сам их многих убил.

— Я желаю иметь подобный амулет. И хочу иметь право носить его, настаивал сын Бозы.

Хлодр не стал спорить. Среди жителей Бирки и острова Фония, среди всего нарда ютов было много христиан. Соседствующие с ними саксы и фризы уже давно приняли веру в человека, умершего на кресте. В Друзо жили аскоманны, что носили на груди серебряные крестики — символ этой веры. Потому Астрид без труда нашла среди них человека, которого называли Патером, то есть отцом, поскольку он был как бы отцом для почитателей христианства в Друзо. Сын Бозы отправился к нему и в богатом доме аскоманнского купца, торгующего мехами, познакомился с отцом Дагобертом бритоголовым, в черной одежде и с серебряным крестом на груди. Пожилого священника не удивило решение юноши, о котором он разузнал, что тот прибыл в Друзо из края склавинов, расположенного на реке Висуле. Ему показалось довольно естественным, что кто-то желает принять истинную веру. И все-таки он спросил у сына Бозы, зачем тот хочет окреститься. Сын Бозы ответил ему откровенно:

— Отче, у меня имеется намерение вернуться на свою родную землю и там, объединив разные народы, стать их правителем. Скажи мне, если я приму крещение, станет ли моя власть священной?

— Да, сын мой. Во Франкфурте я видал, как крестились многие князья малых племён и народов. И власть их становилась от этого священной. Но с того времени они должны были признать верховенство папы и платить дань, назначенную им епископами. Ты соглашаешься на это?

— Согласен, — кивнул сын Бозы. — Но должен ли при этом мой народ тоже окреститься?

— Нет. Будет достаточно, если один только их повелитель признает истинную веру.

— А окрестишь ли ты мой меч, отче?

— Нет. Но я благословлю его и тем самым сделаю освященным, так как вижу в твоём замысле великие намерения, а в сердце — желание полюбить Христа.

И подумал сын Бозы: «Длинна и трудна дорога к власти. Пусть на ней помогают мне многие боги. Пускай власть моя будет стократно освящена и Крестом, и Андалой.»

А потом в руках у отца Дагоберта увидал он книжку — впервые в жизни оправленные в кожу листы пергамента, покрытые таинственным письмом на загадочном языке. Хлодр научил его чертить руны на дощечках, ими можно было представлять слова и даже целые предложения людского языка. Но христианские священники, как объяснил патер Дагоберт, ещё со времен Карла Великого начали пользоваться в своих обрядах языком, называемым латынью, и на этом языке специальным алфавитом писать свои ученые книги. Сын Бозы пожелал узнать тайны латинского языка, но тут Хлодр получил известие, что корабли Свери скоро войдут в порт. Так что на знакомство с основами новой веры оставалось не очень много времени до того момента, когда патер Дагоберт привёл юношу к небольшому лесному озерцу, которое священник на своём странном языке назвал «писциной». Там, согласно с заученным ритуалом, он спросил у сына Бозы: