Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy". Страница 110
— Нет чувства патриотизма в современном мире, Доберман, — выше подняв подбородок и снова засунув руки в карманы, произнес Локвуд. — Может, оно раньше и было, но теперь его нет. Потому что все хотят свалить из провинции в крупные города. Из крупных городов за границу. Патриоты — теперь такой же мифический народ, как и вампиры.
Теперь он сделал шаг навстречу. И теперь Сальваторе увидел решимость во взгляде Локвуда. Настоящую решимость. Не импульсивность и не вспыльчивость, а решимость.
— Но есть такое понятие как гражданин мира. И в данном случае, в данной ситуации, я не хочу быть и не буду псевдопатриотом.
Он не договорил свою мысль, но этого и не требовалось. Посыл Сальваторе смог уловить.
Тайлер развернулся и направился к выходу, не говоря больше ни слова.
И с этого момента Тайлер Локвуд смотрел уже не вперед, а себе под ноги, не оглядываясь и больше не произнося ни слова.
5.
Он так и не смог заснуть этой ночью, несмотря на усталость, переизбыток эмоций и алкоголь. В душе тлели угольки надежды, в душе возгорались искры любви. Все это в совокупности было причиной мрачных мыслей и бессонницы.
Тайлер освежился в душе и в восемь утра уже выехал в город, твердо решив сделать то, что ему пришло на ум. И он сделал. И в этот раз тоже был важен результат.
Начался процесс марцерации. Тайлер Локвуд переставал быть Тайлером Локвудом.
Он не надеялся на радушный прием, когда стучал в двери дома Бонни Беннет. Более того, он уже готовился к очередной истерике, к оскорблениям, проклятиям и крикам. Общаться с Бонни Беннет все равно что сидеть на пороховой бочке, все равно что каждый раз отрывать чеку, зажмуриваться и считать…
Три…
Девушка открыла дверь. Она тоже не смогла уснуть: от нее веяло сигаретами, алкоголем и усталостью. Ее спутанные волосы спадали на оголенные плечи, а в ее взгляде вновь был тот блеск цинизма и отчаяния, который Локвуд видел в их самую первую встречу. И никакой жалости. И никакого сожаления. Наверное, именно такой взгляд у падших ангелов, как бы пафосно это не звучало.
Два…
Бонни хочет захлопнуть дверь, но Локвуд успевает остановить ее рукой и ворваться в комнату. Девушка вынуждена отступить назад. Взгляд из-подо лба говорил об одном: ожидания Локвуда оправдаются.
— Чего тебе еще надо? — спросила она, сжимая сигарету между своими пальцами. Эта девочка от легких сигарет переходит к тяжелым последствиям. Она так отчаянна, изящна и уродлива, что жар ее души снова передает Тайлеру на каком-то внеземном уровне.
Они оба воспламеняются.
— Ночи тебе недостаточно, да? Ты снова пришел напоминать мне о том, какое я ничтожество?
Один…
Он кинул ей ключи, которые Бонни схватила чисто рефлекторно. Девушка переложила их в правую руку, левую поднося к лицу с зажатой сигаретой и делая затяжку. В ее взгляде отчаяние и свирепость медленно стали трансформироваться в усталость.
— Тебе больше не придется возвращаться на такси или идти через темные переулки, где тебя подкарауливают твои псевдодрузья. Доверенность на управление и прочие документы на переднем сиденье.
Она выше подняла подбородок. На ее губах отразилась кривая усмешка.
Красивая девочка Бонни напоминала сломанную куклу: она бы и рада следовать изначально заложенной в нее программе, да вот только сбои в системе не позволяют нормально реагировать на внешние раздражители. Красивая девочка Бонни напоминала сломанную куклу: некогда чью-то мечту, а теперь ненужную, грязную и пыльную сучку с закосами под неподступную стерву, который не нужна чья-либо помощь. Красивую девочку Бонни похоронили на кладбище использованных и поломанных игрушек.
Тайлер хочет ее отремонтировать.
Взрыв.
Бонни сделала затяжку, задержав дым на несколько секунд в своих легких и потом выпустив его. Она выпрямила руку и, разжав кулаки, презрительно кинула ключи на пол.
— Неужели ты до сих пор думаешь, что меня как-то торкает твоя забота? — она отрицательно покачала головой. Сигарета дымила. Душа — тоже. - Нет, Тай. Время, когда мое сердце билось часто от протянутой руки, исчезло. Его больше нет.
Ее голос был настолько хриплым и осипшим, что создалась иллюзия, будто Бонни болеет чем-то. Она была насквозь пропитана отвратительным запахом никотина. В ее взгляде ничего не менялось. И ее прежние приоритеты не трансформировались.
Но Тайлера влекло к этой поломанной девочке Бонни, избитой и истерзанной, замерзшей и забытой, пыльной и поломанной. Влекло, как жадного человека влечет злато, как голодного — пища, как обезумевшего — спокойствие.
— А в четвертом измерении прошлое, настоящее и будущее сосуществуют, Бонни, — он захлопнул дверь и сделал несколько шагов навстречу. Сегодня ночью он вверил ключ от своего сердца Елене, сегодня утром ключ от своей машины — Бонни. Теперь осталось сделать ставки: кто сможет оценить этот жест щедрости. По-настоящему.
— Так что гипотетически…
— Гипотетически тебе лучше съебать! — она указала на дверь. Этот шарм безысходности — он напоминал что-то среднее между героином и экстази. Тайлер Локвуд питался отрицательной энергетикой Бонни, впитывал ее, выматывал и иссушал обесточенную феминистку, не верующую больше ни во что.
Жестоко.
— Убирайся, — она развернулась, подошла к журнальному столику и затушила сигарету о какой-то журнал. — Если бы мне гарантировали безнаказанность моего преступления, ты был первым, кого бы я пристрелила.
Он не внедрялся в ее личное пространство, не оставлял физические увечья и не желал докричаться. Где-то в глубине души он знал, что уже достучался. Что она выгонят его не потому, что он напомнил о призраках прошлого или демонах настоящего.
А потому, что он сам стал ее личным демоном, терзающим ее душу, разрывающим ее сердце.
— Ты мазохистка, — тихо произнес он, засовывая руки в карманы куртки и глядя в спину девушке, которая вжалась руками в стол так, будто сейчас упадет. — Танцуешь на битом стекле и всякий раз отталкиваешь меня, когда я хочу помочь тебе остановиться.
Она шмыгнула носом, вытерла слезы и потянулась к пачке сигарет. Она уже не помнила, сколько сигарет скуривала в день, не думала, чем это чревато и плевала на то, что запах сигарет — далеко не самый приятный. Просто так она будто заполняла пустоту внутри себя. Эту бесконечно поглощающую пустоту, которая разрывала ее изнутри.
Тайлер подошел быстро, схватил девушку за руку и резко развернул к себе. Во взгляде той было отчаяние, замаскированное под злобу.
— Прекрати.
— Я тоже прошу тебя прекратить, но ты этого не делаешь! Отпусти меня!
Она хотела вырваться, но вместо этого попала в крепко-стальные объятия парня, который хочет вытащить ее из ямы.
И дело здесь не в любви, не в физическом влечении или золотой лихорадке… Дело в том, что иногда нам просто хочется быть сильными или слабыми рядом с кем-то. Хочется быть таким другом, каким нам еще ни разу не удавалось. Хочется чувствовать и разделять боль. Хочется успокаивать и успокаиваться. Или читать стихи какого-нибудь поэта. Или дорожить и понимать, что вот именно он, именно она — эпицентр нашей вселенной. Просто знать, что этот человек будет рядом с тобой всегда, какую бы гадость ты не совершил и как бы сильно не оступился.
Считайте это каплями человечности, проступающими через смолу цинизма и расчетливости.
Девушка в ответ на такую дерзость не захотела сопротивляться, кричать и пытаться вырваться. Она просто подалась навстречу, крепко обняв Локвуда и выдохнув. Заплакать не получилось. Но успокоиться… Успокоиться вышло.
О человек! Ты так часто метаешь о чем-то удивительном, идеальном и великом, что когда ты это получаешь, то отказываешься принимать этот дар. Потому что твой, навеянный тупыми фильмами и дешевыми книгами, скептизм отвергает нечто благородное и искреннее. О человек! Когда ты устаешь жить, когда ты падаешь и больше не поднимаешься — почему ты думаешь, что слаб, низок и жалок? Почему не протягиваешь руку и так боишься снова довериться? О человек… Обреченный, растерзанный и униженный! В твоих слабостях нет стыда! Лишь боль и сожаление…