Тайна старого фонтана - Фокс Виктория. Страница 9

Мики внимательно посмотрел на нее и сказал:

— Ну пойдем.

Он взял ее за локоть и повел через тускло освещенный коридор в свой кабинет. Не может быть, чтобы Мики не поговорил с незнакомцем, он лично встречал всех, кто приходил в «Лалик». Но что ему было нужно от нее? Почему-то ей казалось, что дело было не в том, зачем сюда приходят обычно. Мужчина выглядел слишком… дорого, чтобы просто хотеть уложить девицу, не зная ее имени.

— Скажи мне, кто это? — Вивьен было не по себе. В ответ Мики только приказал жестом поторопиться. Но она не унималась: — Ты так и будешь молчать?

— Сюда. — Мики остановился, нежно снял с головы девушки тюрбан, распустив волосы цвета золота, и посмотрел в глубокие голубые глаза. — Всегда знал, что ты слишком хороша для этого места.

Не успела Вивьен открыть рот, как мужчина показался в дверях кабинета Мики.

— Хочешь знать, кто он, — спроси у него сама.

Глава восьмая

Италия, лето 2016 года

В то утро я встала рано. В доме так тихо, что я не сразу понимаю, где нахожусь, но вид стоящих у кровати сумок, еще не разобранных, сразу все объясняет. Стоило разложить вещи до того, как лечь в постель, но ужин усыпил меня моментально. Взглянув в зеркало на круги туши под глазами, я понимаю, что даже не умылась перед сном. Я думаю о своей предшественнице, подруге друга Билл, студентке, чье любопытство взяло верх. Со мной такого не произойдет, решаю я, я сделаю все правильно. Через десять минут вещи разложены и развешены, последствия происшедшего в Пизе затопления шампунем ликвидированы, в сиреневой комнате порядок.

Принимаю душ и спускаюсь по лестнице. Покрытые тканью портреты молчаливо наблюдают за мной, тот, на который я засмотрелась вчера, сейчас тоже в чехле. Интересно, кто на нем?

Холл пуст. Не слышно ни голосов, ни шагов, только пение птиц. На кухне оставлен завтрак, похожий на натюрморт: буханка хлеба, кусок масла, кувшин с соком и гроздь винограда. Адалина сказала, что готовит она сама — «Синьора так решила» — и мне не нужно заниматься едой. Странно, ведь она сама сказала, что вся работа в Барбароссе на мне, от чистки каминов до ежеутренней покупки свежего молока. Наверное, хозяйка дома привередлива и может есть только определенную пищу.

Думая об этом, я расправляюсь с завтраком. Он так хорош, что я не оставляю ни крошки. Сочный виноград, хрустящий хлеб, впитавший размягченное утренним солнцем масло. Сквозь узкое окно виден двор. Я отпиваю кофе и с удивлением замечаю фигуру, занесшую ведро над бортиком уродливого фонтана. Кажется, это горничная, и, похоже, ей нужно собраться с силами каждый раз, прежде чем поднять ведро и вылить воду в фонтан. На какое-то мгновение мне кажется, что я подсматриваю за тем, чего видеть не должна, чем-то тайным. Содержимое первого ведра, затем второго, третьего, четвертого, пятого отправляется в фонтан. Тосканское солнце печет безжалостно, этой воды хватит ненадолго, так зачем же наполнять его, если он давно не работает? Рот рыбы пересох десятки лет назад.

Напрягая слух, я слышу плеск воды, льющейся на камень, — жидкость дает фонтану такие необходимые жизненные силы, а он жадно глотает их, как заключенное в подземелье дикое опасное существо. Кофе кажется кислым. Аппетит пропадает. Когда я выглядываю во двор снова, в нем никого нет.

* * *

Этим утром мне предстоит заняться бальным залом, и я без промедления приступаю. Он пустовал много лет, дверь, повисшая на ржавых петлях, заедает. Окна украшает персиковая драпировка, но стекла покрыты паутиной. Забравшись наверх по стремянке, я недолго наблюдаю за крохотным паучком, прежде чем стереть тряпкой его творение. Апчхи! — легкие полны пыли.

Камин, некогда величественный, как огромная каменная пещера, и занимающий всю стену, тоже забит. Скоро в пыли оказываются и мои волосы, — она собирается темными комками, когда я стираю ее рукавом с лица и бровей. Солнечное тепло беспрепятственно льется внутрь, в зале жарко, как в теплице, я сильно потею, голова кружится. И вдруг я слышу:

— Люси.

Поворачиваюсь — никого.

Застываю на месте на мгновение. В зале тихо, но уже не спокойно, комната пуста и зловеща, солнечные лучи льются на пол и дверь, плотно закрытую, заставляющую меня верить в невозможное. Здесь никого. Совсем никого.

Но я отчетливо слышу голос. Женский голос произнес мое имя, а после еще раз.

Люси…

И я снова увидела ее на той платформе, женщину, которую совсем не знала и которую знала лучше, чем собственное отражение в зеркале, ведь я столько думала о ней и слышала. Пассажиры, не видящие ничего вокруг, увлеченные дорогой на работу, уткнувшиеся в планшеты, попивающие кофе, чтобы хоть как-то справиться с похмельем, окружили наш островок печали. Для нас же все было по-другому. Мы были там одни. И я никогда не забуду выражение ее глаз прямо перед тем, как она сделала это. Против ожиданий, в них не было злости. В них была обреченность. Разочарование. Как будто, произнося мое имя, она искала доказательств своей неправоты: «Я не Люси. Я не делала этого», — так должен был звучать мой ответ.

Люси.

Мягкий вопрошающий голос — совсем не то, чего я ожидала.

Я возвращаюсь к камину, кажущемуся теперь зловещим, его каменный выступ тверд и холоден, как рельсы у нас под ногами… Не заступайте за желтую линию. Я думала о чем угодно, кроме главного: только что я была с ним. Мы провели вместе ночь, утро, я пахла им.

А хуже всего было то, что я не осталась. В последовавшей суматохе я сбежала, было нечем дышать, мир изменился до неузнаваемости, сузившись до объективов камер, уставившихся на меня. Я метнулась наверх, на улицу. А потом побежала. Как последний трус, я бежала.

Звонок в дверь возвращает меня к реальности.

Спускаюсь вниз, отчаянно желая выбраться из душного помещения, выхожу. Не было никакого голоса. Мне показалось. Я не верю в призраков. Даже мама никогда не возвращалась ко мне, так зачем это делать кому-то еще?

У двери мужчина с двумя большими коробками. Он просит расписаться в получении и, кажется, спешит убраться восвояси — бежит к своему фургону, а затем исчезает, поднимая клубы пыли. Посылка весит немало, я хмурюсь, ногой закрывая дверь. Коробки из пластика плотно перетянуты коричневым скотчем, а все этикетки — на итальянском. Здесь какие-то цифры, проценты и жирное красное предупреждение. Когда я аккуратно трясу их, как привыкла делать в детстве, с любопытством копаясь в мамином шкафу (все эти красиво упакованные коробочки — подарки отца на каждый День святого Валентина, сумочки из мягкой кожи, наполненные тайным содержимым, косметички, которыми она просила не играть, тяжелые от бутылочек и тюбиков, стучавших друг о друга, как леденцы в коробке), что-то мелкое бьется о стенки. Получатель: с-ра В. Локхарт.

Пытаюсь понять, почему имя кажется мне знакомым, что-то прячется в глубине памяти. Ванесса, Вирджиния — имена крутятся на языке, когда передо мной встает Адалина и отбирает у меня коробки со словами: «Тебе не следует открывать дверь. Это делаю только я».

Я хочу ответить, что меня об этом никто не предупредил, но Адалина сразу же разворачивается и уходит наверх вместе с таинственной посылкой. Я снова остаюсь одна.

* * *

Сегодня приближаться к чердаку я не собиралась, но время до пяти пролетело быстро, и я думаю, что успею расправиться с самым дальним коридором до конца дня. Из окна Флоренция видна как на ладони. Дуомо поблескивает в золотом небе, сине-зеленая Арно змеится по городу. Мне не терпится попасть туда — так хочется на Землю космонавту, который находится на орбите несколько недель.

Первым делом выйду в Сеть.

Я убеждаю себя, что главное — это написать Билл и дать знать семье, что со мной все в порядке, но на самом деле думаю о нем каждую минуту. Каждую минуту, за которую он мог решить, что уже прошло достаточно времени, что мы нужны друг другу, что я желанная часть его жизни. Затем, воодушевленная, я куплю сорбет на площади Синьории^[10], прогуляюсь по Понте-Веккьо^[11], заглядывая в витрины, куплю сувениры Билл и папе, и потом, когда стемнеет, найду автобус во Фьезоле и вернусь в Барбароссу.