Реквием (СИ) - Единак Евгений Николаевич. Страница 80

— Дорога йшла по той бiк недалеко вид Сивоновои хати.

Дома Максима Мошняги и Марка Ткачука строились уже на расстоянии 60 — 70 метров от дороги. А дома Марка Ткачука и Регорка (Григория) Мищишина отстояли друг от друга на расстоянии более 130 метров. Две дороги одной улицы далее шли почти параллельно.

Примерно в 1903 — 1904 годах по инициативе Тимофеевых (Гукивских), Навроцких, Калуцких, Ткачуков и Кордибановских стали строить новый деревянный мост, который впоследствии получил название Маркова моста. С началом возведения мельницы (на том месте сейчас стоит баня), стали строить мост напротив усадьбы Ивана Калуцкого, где сейчас двор Тавика Ставнича.

Сын Ивана Калуцкого Николай, дед Тавика, в моем детстве был грозой мальчишек на Одае. Вместе со своим сватом Гаргусем они сторожевали у прудов и в колхозных садах, о чем я писал.

Остатки моста напротив Ставничей сохранились до середины пятидесятых. Я помню толстые черные сваи, глубоко вкопанные в землю и надломанную перемычку. Свисающие ветки раскидистых ракит над черными сваями и тихой водой на фоне летнего оранжевого заката казались перенесенными из другого, нереального мира.

После возведения мостов дорога в селе стала единственной. Отпала необходимость делать довольно большой крюк, объезжая речку. Дорога шла справа от речки, от Маркова моста до Ставничей уже шла по левой стороне, а ниже Ставничей снова оказывалась справа. Так дорога вдоль единственной улицы Елизаветовки проходит и ныне.

На моей памяти Марков мост был довольно крупным деревянным сооружением. Толстые дубовые сваи были вкопаны в землю. На сваях, скрепленные толстыми коваными скобами лежали балки. Поверх балок был настил из тесаных бревен. С верхней и нижней части мост был укреплен мощными продольными и поперечными подкосами. Под мостом, не задевая балок мог пройти взрослый человек.

Слева, со стороны Маркового подворья с пространством под мостом сливался глубокий, с крутыми, заросшими акацией и вербами, склонами овраг. Справа речка выходила под мостом напротив подворья Поверги Павла и Папуши Леонтия. Его сын, Валик, был постоянным участником наших игр.

Марков мост незаметно стал своеобразным клубом для нескольких поколений мальчишек. Склон от моста на долину был довольно крутым и длинным. Зимой, когда конные сани полировали заснеженную дорогу, до поздней ночи на Марковом мосту не утихал многоголосый гам разыгравшейся детворы. Катались с моста на деревянных санях и на подошвах собственной обуви. Металлические санки в те годы были большой редкостью. Если хорошо разогнать, сани скользили почти до подворья Адамчуков.

Как только, наваливший за зиму, снег уносился мутными потоками воды на долину и подсыхали тропки, игры перемещались под мост. На крутых склонах оврага, на мосту и под ним устраивались массовые сабельные сражения с головокружительными трюками. Мы подражали героям из кино, обогащая сценарий нашими щедрыми выдумками. Под мостом, наивно полагая, что мы в надежном укрытии, испытывали самопалы.

Под мостом, бывало, отсиживали уроки. Чаще это делали братья Бенги, Вася и Миша, учившийся со мной в одном классе. С братьями всегда был Броник Единак, мой троюродный брат. Его отец, дядя Петро, жаловался моему отцу:

— Николо! Что это за радость такая? Вместо того, чтобы пойти в школу, сидеть в чистом классе за партой, они сидят на неудобных острых подкосах, как горобцы, курят окурки и до обеда дышат подпорченным воздухом. (Должен был ранее сказать, что пространство под Марковым мостом часто использовалось и в качестве общественного туалета.)

Под мостом, скрытые от глаз взрослых, мальчишки начинали курить. Найденные по дороге окурки прятали между более тонкими бревнами мостовой стенки от горы. Часто просто сидели компанией, пересказывая в который раз друг другу фильмы, которые смотрели разом. Слушали, как гуркотят, проезжающие по мосту, телеги. Сначала раздавался мерный стук копыт и сразу же пулеметная дробь, стучащих об настил, деревянных, окованных железом, колес.

Однажды летом, после третьего класса, возвращаясь от моего деда Михаська, я попал под ливневый дождь. Сначала потемнело небо, по которому гигантскими валами перекатывались иссиня-черные тучи. Потом стали падать, выбивая фонтанчики пыли, редкие крупные капли. Едва я успел нырнуть под мост, как хлынул ливень. По настилу моста дробно и твердо застучали капли усиливающегося дождя.

Скоро потоки хлынувшей с неба воды слились в один общий усиливающийся шум. Дом Марка Ткачука, стоящий на пологом пригорке и хата Поверги с другой стороны моста мгновенно спрятались за дождевой стеной, словно за матовым стеклом. Я встал на невысокий холмик у стены моста с горишной стороны. Там казалось суше. Скоро между бревнами настила закапала сначала мутная, затем полилась рядами струй более чистая вода. Мутными ручейками вода лилась и между бревнами стенки.

Доселе еле заметный ручеек на дне канавы под мостом стал взбухать, пучиться, течение его стало бурным. Вода поднималась. Скоро я стоял на холмике, с трех сторон окруженном несущейся мутной водой. Стало не по себе. Дождь продолжал шуметь с прежней силой, но Маркова хата на пригорке стала выступать более четкими контурами. Дождь ослабевал. Послышались приглушенные голоса, еле слышный в шуме дождя топот босых ног по настилу моста. Я выглянул. Двое, мужчина и женщина, укрытые капюшонами из сложенных друг в друга углов мешков и босиком, прижимая к бокам обувь, побежали вниз по селу.

Тем временем дождь стих. За домом Мирона Гудемы открылся, стремительно увеличивающийся, участок голубого неба. А вот и, словно недавно умытое дождем, ослепительное солнце. За Ткачуковой хатой занялась яркая, насыщенная радуга. Дуга её поднималась в сторону Одаи и, опускаясь, уходила в сторону, построенной на горбу, колхозной фермы.

Я решился. Держась за бревна стенки и подкосы, стал подбираться к выходу из моста в сторону узкого проезда, ведущего к дому Папуши. Выбираясь по косогору, я поскользнулся. Стараясь сохранить равновесие, я оступился, снова поскользнулся и, упав, окунулся в мутный поток. Выбравшись, я осмотрел себя.

— Лучше бы я продолжал идти под дождем, по крайней мере был бы чистым. — это было лучшее, что мне пришло в голову.

Мосты, как и колодцы, людьми (простите за тавтологию) строены для людей. Испокон веков те и другие объединяют людей, живущих вокруг них. Память моего детства выдвигает, как на ладони, усадьбы по обе стороны дороги, дома, самих соседей, живших в округе Маркова моста. Большинство людей моего детства давно ушли в мир иной. Остались немногие.

Слева, по ту сторону оврага, расположились подворья Тимофеевых. В селе Тимофеевых называли Гукивскими. При переселении с Подолья в Бессарабию, часть семей, в том числе Тимофеевы и Калуцкие, переехали из Гукова, расположенного в пятнадцати километрах от Заречанки и Драганивки, из которых переехало подавляющее большинство жителей Елизаветовки.

Я хорошо помню Ивана Михайловича Гукивского. Я долго полагал, что это его настоящая фамилия. Разубедил меня в этом мой брат Алеша, друживший с Алешей Тимофеевым. Зная, что Алеша сын Ивана, я спросил Алешу:

— Почему у Алеши фамилия — Тимофеев, а Иван Гукивский. Разве Алеша не родной сын?

Тогда-то Алеша и объяснил мне, что Тимофеевы, как и Калуцкие переехали из Гукова. Отсюда и кличка.

Иван Гукивский был хорошо известен всем мальчишкам села. О нем говорили и слагали легенды. Дядя Иван был знатным охотником. Когда в зимнее предвечерье он возвращался домой, мальчишки провожали его завистливыми взглядами. Некоторые, отстав на приличное расстояние, сопровождали его до самого дома.

Как только замерзала земля и выпадал первый снежок, дядя Иван отправлялся на охоту. Чаще всего он ходил на Куболту, в старый лес, по прошлогодним посевам люцерны и парам. На охоту он выходил в высоких сапогах, смушковой шапке и в длинном брезентовом плаще, подпоясанном широким черным ремнем. Ружо, так мы называли его охотничье оружие, он носил на плече, дулом вниз.