Дань кровью (Роман) - Юнак Виктор. Страница 37

— Ну как, не очухался еще? — спросил Радоня стоявших у дерева.

— Не, — дружно ответили те, даже не взглянув на Любишу.

— Тогда окунайте, — взмахнул рукой Радоня.

Ратники потянули веревку на себя, тело Любиши подалось и поднялось вверх ногами. Оторвавшись от земли, оно раскачалось настолько сильно, что, того и гляди, собьет с ног державших веревку ратников. Все остальные, смотревшие этот спектакль, заорали и засмеялись. Веревка постепенно начала опускаться, и вот уже голова Любиши коснулась воды, вот она уже погрузилась в воду, погрузились в воду плечи и вся верхняя часть туловища.

— Теперь назад, — скомандовал Радоня.

Ратники потянули веревку на себя. Было видно, что Любиша очнулся. Он задергался, закрутил головой, закашлялся, наглотавшись воды. Это еще больше развеселило ратников.

— Теперь в воду, — снова скомандовал Радоня, и тут же Любишу снова опустили в реку по пояс.

— Вытаскивай!

Так продолжалось еще несколько раз, пока Радоня не приказал вытащить Любишу, снять веревки с дерева и положить его на землю.

— Вот теперь мы поговорим с ним по душам, — сказал Радоня, подходя к Любише.

Любиша открыл налитые кровью глаза и презрительно взглянул на своего мучителя.

Последнее время жупан Никола Алтоманович жил в Руднике, где находились одни из самых богатых в Европе серебряные рудники. Там же, в Руднике, и нашли его посланники Большого веча Дубровника, которые предъявили ему счет за совершенный Радоней Куделиновичем погром и угон скота и людей. Очень некстати прибыли эти дубровчане. В другое время он приказал бы их выпороть, взять с них выкуп за освобождение и изгнать вон из державы своей. Но сейчас ему не хотелось ссориться с Дубровником, ибо он готовился к большой войне, во время которой, кстати, сполна получит свое и Республика Святого Влаха. Поэтому и приказал жупан Никола послать гонца за Радоней, дабы тот немедленно прибыл в Рудник. Послам же пообещал, что он сурово взыщет с Радони и, заплатив им какую-то часть по счету, велел убираться прочь.

Радоня прибыл в Рудник радостно возбужденный. Ему была неведома причина вызова, но, исходя из прошлого, он рассудил, что опять у жупана намечается пир. Что ж, после таких удач и попировать не грех. Однако, едва он увидел лицо жупана, радостного возбуждения как не бывало. Когда же он заметил в руках жупана плеть, душа Радони и вовсе ушла в пятки. Точнее, направилась к пяткам, ибо дойти туда она не успела — жупан с перекошенным от злобы лицом начал хлестать Радоню плетью по чему попало. Потом, немного успокоившись и поостыв, бросил плеть на пол и с шумом уселся на стул о четырех ножках с высокой резной спинкой.

— Встань, подлец! — Голос жупана гулким эхом пронесся по большой, пустынной зале.

Радоня, кривясь и кряхтя от боли, поднялся и хмуро, исподлобья посмотрел на своего господина.

— Знаешь ли ты, дурак, что я готовлюсь сейчас к большой рати? — вопрошал Никола.

— Слышал, жупан.

— Знаешь ли ты, что даже я сейчас сижу смирно и в пределы Дубровника даже слуг своих, окромя лазутчиков, не посылаю?

— Слышал и об этом. — Радоня наконец начал понимать причину гнева жупана.

— Так как же посмел ты, жалкий раб, осквернить ту землю своими опанками [16] и перехватить добрую часть моей будущей добычи!

— Прости, пресветлый. — Радоня упал на колени и приблизился к жупану. — Бес попутал, ей-богу, — Радоня перекрестился. — Не хотел я идти в Дубровник. Кони сами по привычке свернули на ту дорогу…

— Приведи мне этих коней, я тут же отправлю их прямехонько на живодерню.

— Пощади, жупан. — Радоня упал ниц и тут же снова поднял голову. — Ей-богу, не хотел я идти в Дубровник.

— Куда хотел?

— В Боснию, к Любише Богданчичу. Отомстить за свой прежний позор и бесчестие.

— Отомстил? — Голос жупана смягчился.

— Иначе не стоял бы я сейчас перед тобой.

— Ну ладно. — Жупан встал, подошел к лежавшей на полу плети, поднял ее. — Были гости из Дубровника. Счет на тебя прислали.

Жупан Никола помолчал, затем повернулся к Радоне и плетью поднял его подбородок вверх так, чтобы глаза вассала смотрели прямо в его глаза.

— Сколько скотины угнал?

— Сто пятьдесят голов.

— Врешь!

— Бог свидетель, жупан.

Жупан убрал плетку, и голова Радони слегка опустилась.

— Половину стада пригонишь мне, и дело с концом. Понял?

— Как не понять, — ответил Радоня, вставая.

— Половину стада, — жупан упер кончик плети в грудь властелина, — и всех себров, плененных тобой.

Глаза Радони совсем потухли, голова упала на грудь.

— И смотри у меня… Сам знаешь, что со мной шутки плохи.

Радоня поклонился и вышел. Жупан Никола тут же кликнул Черного Джюру.

— Седлай коней, — сказал он ему. — На рудники поедем.

Оплата по счету дубровчанам не нанесла жупану Николе практически никакого ущерба. Он с лихвой мог возместить эту потерю уже в ближайшие дни. Недаром и сейчас собрался на монетный двор в Сребреницу, раскинувшуюся в окрестностях Рудника. Лишь раз побывал он там после отвоевания Рудника у князя Лазаря, и давно уже назрела надобность наведаться туда снова.

Едва жупан вместе с Черным Джюрой и двадцатью дружинниками покинул квадратные стены крепости Рудника и направил коня к Старому Рудишту, где добывались и перерабатывались — еще с римских времен — серебро, свинец и медь, его нагнал слуга.

— Господин! — закричал он, придерживая коня. — Прибыл купец Жоре Бевшич, просит немедленно встретиться с ним.

— А, черт, как не вовремя, — выругался жупан. Он не любил, когда его заворачивали с полпути. Но дело, с которым прибыл Бевшич, было важное, и нужно оно было в первую очередь ему самому, Алтомановичу, ибо дубровчанин этот был не простым купцом, не мертвым товаром торговал он, а живыми душами — рабами. Рабов же он скупал у всех, у кого можно было их скупить, но больше всего — у Алтомановича. И продавались в рабство не кто иной, как себры — боснийские и сербские крестьяне, которых люди жупана похищали у своих соседей.

— Ладно, скажи гостю, пусть дожидается меня в Сельцах. До заката солнца я буду там.

Жупан Никола стеганул коня плетью и понесся вперед. Слуга же вернулся назад и передал Жоре Бевшичу, что нужно ему ехать в дубровницкую колонию Сельцы, где и дожидаться жупана. А Алтоманович тем временем уже подъезжал к монетному двору. С детства он любил наблюдать, как из грубого бесформенного куска драгоценного металла выковываются блестящие круглые монеты, которыми изо дня в день пополнялась его казна. А сейчас деньги были нужны ему особенно.

Он спешился и в сопровождении одного лишь Черного Джюры вошел под навес кузницы. Навстречу ему бросился управляющий, в обязанности которого входило не только наблюдать за людьми, но и измерять и считать деньги.

— Как идет работа! — спросил у него жупан.

— Как нельзя лучше, — ответил управляющий. — Серебро идет чистое, высшей пробы.

Жупан всматривался в работу кузнецов, и щеки его розовели не столько от бушующего в горне пламени, сколько от удовольствия.

— Прикажешь остановить людей, пресветлый? — поинтересовался управляющий.

— Нет, зачем же. Пусть работают, — и после небольшой паузы добавил: — А мы посмотрим.

И они втроем пошли смотреть на работу кузнецов. Вот двое рабочих прикрепили очередную форму к наковальне, сверху на нее положили пластинку, а пластинку прикрыли второй формой, к которой была приделана железная ручка. Кузнец взялся за эту ручку левой рукой, а правой ударил молотом по форме. Затем приподнял верхнюю форму, взглянул на пластинку — отпечаталось ли на ней изображение? Работа была сделана четко и мастерски, и вот уже эту пластинку подхватил другой мастер, положил к себе на широкую наковальню и начал пластинку утоньшать. Третий мастер делал молотком оттиск этой матрицы в серебре. Тут же был и ученик, собиравший вылетавшие из-под молотка монеты в кожаный фартук и относивший их резальщику, который большими стальными ножницами приводил монеты в надлежащий вид.