А.А.А.Е. (Роман приключений. Том II) - Иркутов Андрей Дмитриевич. Страница 12
— Завтра приедет принц Уэльский… и отвечали одинаково, не думая, отливая буквы, тяжелые, как свинец, пронизывая империю убивающим взглядом:
— Будь проклят тот, кто завтра выйдет на улицу!
Первое, что говорило о чем-то необычайно торжественном, были тханы. Тханы — полицейские участки. Вы, конечно, не предполагаете, что увидите пухлых, серьезных, школенных бобби с дубинками, и хорошо делаете. Правда, полицейские очень корректны, затянуты в свои колониальные мундиры, на них эффектные белые тюрбаны и они очень красивы. У них стройные высокие фигуры, правильные черты лица, золотистая кожа и огромные черные глаза. Они все принадлежат к воинственному племени, сикхам и, соблазненные беспечной жизнью за счет своих собратьев, индусов, служат в гарнизонах его величества.
Еще бы им не затягиваться в мундиры… Его высочество принц Уэльский! Его высочество! Будущий властелин!.. Наследник величайшего из престолов!
И как замечательны полицейские сержанты! Какие у них рожи! Если вы их увидите, ваша голова закачается, как язык колокольного колокола в пасхальную заутреню… Ваша совесть улезет под ноготок в мизинец левой ноги. Вы едва ли будете жалеть о том, что вам не пришлось столкнуться с сержантами индусской колониальной полиции…
В городах, в других приличных городах, в притонах, среди коллекции темных личностей, достойных аппарата и дактилоскопического бюро, вы найдете милосердие, откровение и радостное спокойствие. Индусские колониальные сержанты — это квинтэссенция уголовной невозможности. Очень редко глаз отдохнет на двух-трех офицерских физиономиях, правда, вызывающих улыбки и добродушный смех, но и не приглашающих проехаться в столицу Латвии.
Все эти олухи торчали на панелях недалеко от своих частей. День выдался… да ну, вы, наверно, сами прекрасно знаете, если приезжает принц Уэльский, то день должен быть великолепный. Шум в городе подозрительно стих. На базарной площади чисто. Камни, как облупленные, теплятся на солнце и ничего не хотят знать.
В узких индусских кварталах все заснуло, затянулось плотной, черной как ночь завесой расовой ненависти.
В домах богатых парсов на всех половинах та же коварная сонливость одолела всех. Никто не показывался за форточку своего дома и ни в одну щель не высовывался ни один кончик хотя бы самого захудалого носа. На всех окнах были спущены циновки.
По пустынным улицам смело разгуливали голодные псы и занимались изысканиями насчет жратвы.
Сказки обычно говорят о том, что в такие дни за городом происходит поединок между красивым молодцом и драконом. Разные археологические раскопки о чем-то другом, а некоторые статисты-медики о чуме.
Ничего подобного. Ждали принца и готовились к ликованию. Во всяком случае, к ликованию готовились сэр Драйер и Эндрью Ретингем.
Они все переживали в своих искренних верноподданнических чувствах, стремились скорей налакаться виски до приезда начальника, как налакивались всегда.
И поэтому больше, чем почему-либо другому, хотели как можно скорее отмахать церемониал встречи царственной особы.
Рыжий айриш, черный испанец, лиловый негр, канареечный ходя, шоколадный каняк, шведы, бритты, французы, всего больше двухсот парней разноцветных, разношерстных, здоровых, хороших парней.
Дикки и Джико сразу стали в центре этой компании. Они работали в кочегарке, жили в кубриках и дышали свежим соленым воздухом на палубе.
В один прекрасный день они вошли в Калькутту. Дикки подумал, поговорил с Джико, и они вместе решили, что ни один черт из Британской Индии не сможет пробраться в Совьет Рошен. Дикки пошел к капитану.
— Сэр?
— Да, Смит!
Ред при первом разговоре с капитаном изменил свою фамилию.
— Разрешите подписать контракт до Лондона, сэр. Я слышал, «Джон Мидлтон» кончает Лондоном.
— Прекрасно, Смит!
— Благодарю, сэр!
Поэтому в Калькутте Дикки Ред и Джико Сакаи беспечно прогуливались по Главному проспекту и вглядывались в город, пытаясь найти в нем хоть кусочек прошлого.
Но город смеялся над романтизмом Реда. Город хохотал. Город издевался. Прекрасные асфальтовые серые ленты спокойно текли между стройными рядами каменных гробов и пагод. Трэмы, авто с наглостью бесплатных пассажиров шныряли по городу. Один миллион жителей в настоящем. Небольшая индусская деревушка в недалеком прошлом.
— В таком городе! В таком городе, наверное, есть отделение Коминтерна, — уверенно сказал Дикки, опираясь в своем предположении на шум и движение.
— Я думаю, — согласился Сакаи.
Но они только перебросились словами. Опасно! Рискованно и совершенно бессмысленно искать, чтобы наверняка напороться и сломать шею. Если и есть отделение Коминтерна и партком, то, во-первых, где-нибудь в прекрасно скрытых половицах пола, а во-вторых, — столько шпиков!..
Второй порт, где «Джон Мидлтон» остановился, чтобы взять еще кое-какого товарца в трюм, был Бомбей.
И, наконец, третий назывался Карачи.
По каким-то сложным коммерческим манипуляциям капитана, пароход остановился в Карачи на три дня.
С рейда, вернее, с палубы «Мидлтона» команда судна заметила на пристани очень большое движение и очень мало судов. Все суда, которые находились в гавани, прижались к левой половине мола и старались слиться с фоном города.
«Джон Мидлтон» пришвартовался. Дикки Ред и Сакаи первыми сошли на берег и удивились необычайному количеству полицейского элемента. С напряженным беспокойством белые тюрбаны обстукивали мостовые набережной.
— Какой бум, Сакаи! — сказал Дикки. — Если мы и открыты, то для нас это слишком много…
— Его высочество на горизонте!
Генерал Драйер затрепетал, поймав в поле своего тридцатидвухкратного призматика штандарт принцевской яхты.
— Ваше высочество… на горизонте… Карачи… — доложили принцу седые баки придворного лакея.
— Идите к черту, у меня болят зубы! — с мученическим видом отцедило его высочество, предполагая за своими словами способность к кульбитам через голову в рот собеседнику.
Но с исчезновением седых баков прошла и зубная боль. Принц Уэльский подтянул пояс на брюках и вышел из каюты. Хотелось пить.
Яхта принца Уэльского в свое время наделала много шума и обошла страницы всей прессы, кроме большевистской. Самое полное описание яхты было в «Таймсе». Желающий получить точные сведения может удовлетворить свое любопытство комплектом за вторую половину октября 1920 года. Можно сказать только одно: описание, перечисление находящихся предметов занимало в трех номерах три столбца нонпарели.
Во всех каютах распихалась придворная шантрапа. Все и всё принцу надоедали. Он ходил, скулил, подтягивал брюки, к обеду надевал смокинг. Больше всего ему надоели его суконные брюки. Он был бы рад какому-нибудь паршивому хавоку. То ли дело гонять собак в английских графствах. А сейчас в Лондоне золотой сезон и все, кому не лень, занимаются веселыми делами. Положительно, скучная выдумка быть принцем.
В уборной было так же, как в каюте. В каюте так же, как в смокинг-рум… Мэри чего-то дулась и не хотела прощать. Даже рубашка, его популярнейшая рубашка с расстегнутым вечно воротом не делала время принца веселее. К тому же под адским солнцем пот вылезал из кожи и под мышками образовалась целая Ниагара.
— Черт бы перетрепал наших чопорных дур! — думал принц. Мэри хорошая девчонка, но ей не к лицу капризы. Подумаешь, нельзя лишний раз позволить себе приличную вольность!
Принц стоял у люка в кабинете и, насвистывая, смотрел на приближающийся порт. В конце концов он перестал свистеть и решил переодеться, для чего направился к себе.
Дочь лорда Розбери, Мэри Эвелина Гортензия Розбери, блондиночка с надутыми губками, чуть не плача, потеряла хорошее настроение. И только предложение племянника лорда Керзона немного обрадовало ее.
Штрайк! Девчонки, придворные девчонки принца, об явили страйк. Забастовку! Они в знак солидарности с Мэри Розбер отказались сойти на берег в порту Карачи.