По своему обычаю (Формы жизни русского народа) - Гончаренко Екатерина "Редактор". Страница 27

Кроме одинаковых стремлений избавиться от наказания и вести праздную жизнь, исторический союз бродяжества связывался и другим более нежным чувством: их связывала любовь к далекой, отвергнувшей их матери-России, — чувство одинаковой тоски и одинакового горя. Русский человек глубоко привязан к своей родине и тяжела ему вечная ссылка — так тяжела, что иногда он свою арестантскую среду предпочитал свободной жизни на поселении среди свободных людей на чужой стороне. Знали мы одного арестанта из бродяг, человека еще молодого, лет двадцати. После побега он как-то извернулся, и ему вышло решение выслать его на поселение. Такое решение было очень благоприятно, так как бродяг обыкновенно ссылают на заводы года на четыре. «Вот ты, Александр, и на поселенье выйдешь, слава богу! Остепенись, поживи в деревне, женись: ты еще парень молодой! Чего в бродяжестве-то ходить: кроме плетей ничего не выходишь!» — раз говорили мы ему. «Надо бы, надо бы, — подтверждал он, — да боюсь-с… не удержусь-с» — вдруг заметил он в раздумье. «Это как?» — спросили с изумлением мы. «Скучно без своих. Что ж она мне, эта енисейская губерния! Поживу год, два, а потом опять… Знаете, кто „острожного хлеба поел, того так к нему и тянет“. Такая уж наша судьба!» — ответил он, приведя известную поговорку бродяг. Действительно, этот молодой бродяга был настоящий жилец острога: он был тюремный игрок, фланер, он ни к чему не был приучен, работать не умел и чувствовал только привязанность к товарищам по острогу. Что ему было делать в сибирской глухой деревне, где его мог ожидать только тяжелый труд, кабала и тоска по родине.

Так как в остроге бродяге решительно ничего не приходилось делать, то он изобрел игру с самым разнообразным характером и правилами. В ссыльных тюрьмах, как известно, распространены карты; также существует игра в юлу, в кости, в домино, в орлянку и даже во вши (в бегунцы). Страсть к игре так велика у бродяг, что проигрывают пайки хлеба или копят их на продажу, а сами питаются жидкими щами с капустой.

Некоторые учатся в остроге разным искусствам по части плутовства и усваивают всю эрудицию сламывания и отпирания замков, передергивания карт, фабрикации денег, ловкой кражи, способов вывернуться из-под суда и т. п.

Кроме всего этого, любимое занятие и развлечение бродяг в острогах составляет волокитство за женщинами; как ни отделены они, но арестанты создали пути и лазейки, чтобы иметь сношения и вести довольно оживленные интриги. Часто в острогах рождаются дети и в нем получают воспитание. Жизнь этих детей, среди цинических и грубых нравов острога, конечно, крайне печальна. Подростки заимствуют принципы жизни и привычки из острожной среды. Один мальчик из таких детей воспитывался в остроге до четырех лет. Семи лет он снова сюда попал с матерью; здесь он позаимствовал разные качества, и когда вышел в деревню, его дразнили «кандальником и острожником»; этим самым разрыв его с обществом был решен, и вот в 18 лет он сидел уже за кражу и готовился быть бродягой.

При таких условиях жизнь в тюрьме бродягам представляла много прелестей: с ней они осваивались, в нее втягивались необыкновенно. Достаточно было пожить в этих бродяжеских фаланстерах, чтобы воспринять их дух, нравы, усвоить их воззрения.

Коснувшись нравов и внутренней жизни бродяжества, я намерен теперь обрисовать профессии бродячего населения и занятия его во время дороги.

Самым обширным поприщем для бродяжеского труда были прииски. В прежнее время лихорадочной и кипучей золотопромышленной деятельности на приисках рады были всяким рукам, особенно за дешевую плату; и действительно многие прииски принимали бродяг. Однако несравненно легче бродяге устроиться у крестьян. Сибирское крестьянство любит бродяжеский труд, потому что он дешев, — помощь его всегда пригодна и особенно в страду, в покос. Бродяги принимаются в работники крестьянами по всей Сибири, но преимущественно в глухих и не трактовых местах; при проезде начальства их выпроваживали на время в лес. Но при всем том бродяги не заживаются в работниках, что зависит и от стремления бродяг пробраться в Россию, и оттяжкой эксплуатации, какой подвергается их труд.

Условия труда бродяги-работника очень незавидны во время работы у крестьянина. Последний дает бродяге заработную плату гораздо ниже, чем вольному, и часто по личному своему усмотрению. Если хозяин и ничего ему не отдаст, бродяга не смеет на него жаловаться земской полиции. Впрочем, бродяги придумали средство принудить хозяев честно с ними рассчитываться. Если хозяин выгонит бродягу-работника без платы, то бродяга объявляет себя в волости бродягой и показывает, что работал у такого-то крестьянина: конечно, он попадает в острог, но зато и крестьянина потянут туда же, если тот не откупится.

Нищенство составляет наиболее распространенную профессию бродяжества. Им пропитываются все бродяги во время своей длинной дороги. Как люди беглые, без копейки денег, без всякой оседлости, не смеющие нигде остановиться надолго, постоянно гонимые и скрывающиеся, они естественно должны обратиться к этому способу пропитания. Труд — не их сферы: работать берут не везде, разве только в самых глухих волостях; притом труд бродяги все-таки временный. Большая часть из них выходит бродяжить из рудника для отдохновения.

— Что ты не работаешь? — говорит крестьянин такому бродяге, — ты хоть бы на себя заработал одежонку, бродки бы завел: смотри ты какой!..

— Ну, нет, брат! — отвечает ему тот, — я и с завода ушел от работы! Буду я тебе спину гнуть!.. Шалишь!

Подавать бродягам милостыню и давать им приют побуждает крестьян и опасение воровства, боязнь их мести, и жалость к их положению. Бродяги-нищие терпят недостаток как в пище, так и в одежде. Необходимость идти в холод заставляет некоторых бродяг обкладывать себя сверх рубахи сеном и потом уже надевать армяк; кто может, запасается двумя рубахами и двумя штанами. В этих рубищах бродяги-нищие терпят страшное бедствие зимой; бураны, пурги, сибирские морозы действуют на них как на мух. Весной в лесу находят бездну замерзших бродяжеских трупов. На лето бродяга уже менее стесняется, но все-таки сплошь да рядом студится, коченеет и промокает на дождь. Лихорадки — постоянные их спутники. Такова жизнь нищих-бродяг; но как ни печальна и ни бедственна она, однако ни мороз, ни бедствия, ни голод не останавливают побегов. Несколько месяцев воли для бродяги дороже жизни.

Одним нищенством бродягам не прокормиться, а поэтому воровство составляет необходимую принадлежность бродяжества. Едва ли найдется хоть один бродяга, который бы не крал. Обдерганный, в лохмотьях, голодный, он только этим и может спасти себя от голодной смерти. Под влиянием страха и частых преследований он принужден иногда выбирать одно из двух — или кормиться воровством, или быть пойманным. Но воровство, бывшее сначала результатом голода, обращается в привычку и совершается при малейшей потребности, хотя и второстепенной: захочется выпить водки — крадут; захочется поволочиться — крадут. Затем оно становится профессией, к которой прибегают как к средству постоянного существования.

Бродяги воруют по большей части съестное, чтобы не умереть в лесу без пищи, или таскают одежду, чтобы не замерзнуть среди поля. Я приведу два рассказа, ходящие между бродягами, из которых видно, что кражи из необходимости оправдываются даже в глазах крестьян.

По одной из деревень проходил нищий-бродяга, совершенно обносившийся; белье его было в лохмотьях, вши его заедали; долго ходил он по деревне и молил мужиков, даже на коленях, дать ему рубаху, но никто над ним не сжалился; наконец, он подошел к богатому крестьянскому дому и также начал молить, но и здесь хозяйка отказала ему наотрез. Бродяга ушел, но зато ночью пробрался во двор богатого мужика и, найдя около окон на жердочке развешенное белье хозяйки, взял его, а взамен повесил свое отрепье. На утро хозяйка только ахнула, увидав покражу; но хозяин по оставленной рубахе догадался, кто вот. «Вот видишь ли, жена, — сказал он, — ты вчера пожалела бродяге дать рубаху, а сегодня он сам ее у тебя взял. Я промолчал вчера, потому что это твое хозяйское дело. Если бы я был на его месте, я сделал бы то же самое, да еще, пожалуй, и в сундук бы залез к такому богатому мужику. Вся деревня вчера видела, как бродяжка ходил от двора ко двору и просил рубахи; никто ему не давал; вот и теперь я покажу бабам, какие рубахи и порты носят бродяги». Мужик взял на палку грязное и покрытое мириадами вшей лохмотье и понес показывать по деревне, как горький упрек. «Подавайте впредь бродягам — говорил он бабам, — видите, в чем они ходят».