Медведь и соловей (ЛП) - Арден Кэтрин. Страница 21

Константин притягивал толпу к себе, и они повторяли его слова в дымке восторженного ужаса. Он манил их голосом, пока их голоса не утихли, пока они не слушали, как дети, боящиеся бури. Они были на грани паники — или восторга — и его голос стал мягче.

— Спаси, сохрани и помилуй раба твоего.

Повисла тяжелая тишина. В ней Константин поднял правую руку и благословил толпу.

Они уходили из церкви как сомнамбулы, держась друг за друга. Анна была в ужасе, который Вася не понимала. Остальные были ошеломлены, даже измождены, в их глазах остались следы боязливого восторга.

— Лешка! — позвала Вася, побежав за братом. Но, когда он повернулся к ней, он был бледен, как остальные, он смотрел на нее будто издалека. Она шлепнула его, боясь пустоты в его глазах. Вдруг Алеша пришел в себя, толкнул ее, и она упала бы в пыль, но она была ловкой и в новом платье. Так что она отпрянула, удержалась на ногах, и они хмуро посмотрели друг на друга, сжимая кулаки, тяжело дыша.

Они пришли в себя и рассмеялись. Алеша сказал:

— Это правда, Вася? Демоны среди нас, и нас ждут страдания, если мы не избавимся от них? Но черти… он говорил о них? Женщины всегда оставляли хлеб домовому. Какое Богу дело до этого?

— Истории или нет, но почему мы должны отказываться от духов домашнего очага ради старого священника из Москвы? — рявкнула Вася. — Мы всегда оставляли им хлеб, соль и воду, и Бог не злился.

— Мы не голодали, — робко сказал Алеша. — И не было огней или болезней. Но, может, он ждет, когда мы умрем, чтобы наше наказание не прекращалось.

— Ради всего святого, Лешка, — начала Вася, но ее перебил голос Дуни. Анна попросила особый ужин, и Вася должна была катать клецки и мешать суп.

Они ужинали снаружи яйцами, кашей и весенней зеленью, хлебом, сыром и медом. Веселье притихло. Девушки стояли группами и шептались.

Константин спокойно жевал с довольным видом. Петр, хмурясь, поворачивал голову в стороны, словно бык, ощущающий опасность, но не видящий волков среди травы.

«Отец понимает диких зверей, — подумала Вася. — Но грех и осуждение не убрать».

Остальные смотрели на священника с ужасом и голодным восхищением. Анна Ивановна сияла с робкой радостью. Их реакция поднимала Константина и несла его, как лошадь галопом. Вася не знала, но в тишине, когда все ушли, священник обратил это чувство в экзорцизм, пока даже люди вдали не услышали, как кричат дьяволы, убегая из стен Петра прочь.

* * *

Тем летом Константин ходил среди людей и слушал их горести. Он благословлял умирающих и новорожденных. Он слушал, когда говорили, а когда звучал его гулкий голос, люди молчали и слушали.

— Покайтесь, — говорил он им, — или будете гореть. Огонь близко. Он ждет вас и ваших детей, когда вы ложитесь спать. Дарите плоды одному лишь Богу. Только это спасет вас.

Люди шептались, и их шепот был все больше наполнен страхом.

Константин каждый вечер ел за столом Петра. Его голос заставлял трепетать их медовуху, а ложки — греметь. Ирина оставляла ложку в чашке и хихикала, когда они звякали. Вася поощряла это, детские шалости радовали. Разговоры о наказании не пугали Ирину, она еще была маленькой.

Но Вася боялась.

Не священника, не дьяволов и не огня. Она видела их дьяволов. Она видела их каждый день. Некоторые были злыми, некоторые добрыми, некоторые шаловливыми. Они были похожи на людей, которых оберегали.

Нет, Вася боялась за свой народ. Они не шутили больше по пути в церковь, они слушали отца Константина в тяжелой и жадной тишине. И даже не в церкви люди часто ходили к нему.

Константин попросил у Петра пчелиный воск, и он растопил его, смешал с красками. Когда в его комнату проник свет солнца, он взялся за кисти, открыл флаконы с порошками. И он рисовал. Под его кистью появлялся святой Петр. Борода его была кудрявой, риза — желтой и темно — коричневой. Его странная ладонь с длинными пальцами была поднята в благословении.

Лесная Земля только об этом и говорила.

Одним воскресеньем Вася отчаялась и принесла сверчков в церковь и разбросала среди людей. Их стрекот противостоял низкому голосу отца Константина. Но никто не смеялся, все кривились и шептали о злом предзнаменовании. Анна Ивановна не видела, но подозревала, кто за этим стоит. После службы она вызвала Васю к себе.

Вася с неохотой пришла в комнату мачехи. Прут из ивы уже был в руке Анны. Священник сидел у открытого окна, растирал в порошок голубой камень. Он не слушал, пока Анна допрашивала падчерицу, но Вася знала, что вопросы ради священника, чтобы показать, какая ее мачеха хорошая хозяйка дома.

Расспросы продолжались.

— Я бы сделала так снова, — сорвалась Вася, когда ей уже надоело. — Разве не Бог создал всех существ? Почему только мы можем молиться? Сверчки молятся песнями, как мы.

Константин взглянул на нее, но она не смогла прочесть его выражение.

— Наглость! — завопила Анна. — Кощунство!

Вася вскинула голову и молчала, а прут мачехи свистел. Константин мрачно наблюдал. Вася смотрела ему в глаза, отказывалась отводить взгляд.

Анна смотрела на их взгляды, и ее яростное лицо стало еще краснее. Она все силу вложила в удары. Вася не двигалась, прикусывала губу до крови. Но слезы выступали, несмотря на ее старания, и катились по ее щекам.

За Анной сидел Константин и наблюдал без слов.

Вася издала вопль только раз почти в конце, скорее от унижения, чем от боли. А потом все закончилось, и Алеша с белыми губами пошел искать их отца. Петр увидел кровь и белое лицо дочери и схватил Анну за руку.

Вася не сказала отцу или кому — то еще, она ушла, спотыкаясь, хотя брат пытался ее окликнуть, и спряталась в лесу, как раненый зверек. Если она и плакала, слышала только русалка.

— Это научит цене греха, — гордо сказала Анна, когда Петр возмутился из — за ее жестокости. — Лучше научится сейчас, чем сгорит позже, Петр Владимирович.

Константин молчал. Он не говорил того, о чем думал.

Ее раны зажили, и Вася ходила тише, старалась держать язык за зубами. Она все больше времени проводила с лошадьми, подумывала одеться как мальчик и убежать к Саше в монастырь или послать тайного гонца к Ольге.

Алеша, хоть и не сказал ей, начал отмечать, когда она уходит и приходит, чтобы она не оставалась наедине с мачехой.

Все это время Константин осуждал подношения людей — хлеб или медовуху — духам их домашних очагов.

— Отдавайте их Богу, — говорил он. — Забудьте своих демонов, а не то сгорите, — люди слушали. Даже Дуня почти поверила, она ворчала, качала старой головой и убирала символы солнца с фартуков и платков.

Вася не видела этого, она пряталась в лесу или в конюшне. Но домовой сильнее всего сожалел об ее отсутствии, потому что теперь ему оставались лишь крошки.

13

Волки

Осень пришла величавой вспышкой и быстро угасла, став серой. Тишина уходящего года лежала туманом над землями Петра Владимировича, пока отец Константин рисовал все больше икон. Мужчины в деревне сделали для них новый иконостас: святой Петр и святой Павел, Дева и Христос. Люди задерживались у комнаты Константина, смотрели на законченные иконы с восторгом, на их формы и сияющие лица. Константин делал иконостас по одной иконе за раз

— Вашим спасением вы обязаны Богу, — сказал Константин. — Смотрите на Его лицо, и будете спасены, — они никогда не видели таких больших глаз Христа, бледной кожи и тонких длинных рук. Они смотрели, падали на колени и порой плакали.

Они говорили: «Разве домовой не сказка для плохих детей? Простите, батюшка, мы каемся».

Почти никто не оставлял угощения, даже в осеннее равноденствие. Домовой исхудал, ослабел. Вазила стал тонким, потрепанным и диким, солома торчала из его спутанной бороды. Он воровал рожь и ячмень, припасенные для лошадей. Лошади начали топать в загонах, пугаться ветра. В деревне все были раздражены.