Благодать (СИ) - Титов Алексей. Страница 37

— Вадь, неудобно как-то, — Сашка кивнул на старуху. — Вроде как воруем.

— Охренел? Свое берем. Машкино, в смысле.

— Ладно, пошли, пока она не очухалась и вой не подняла.

— Ну, так и я о том.

На выходе Шурик обернулся и обмер: старуха, неожиданно ожившая, сделала тот же жест, что ее сосед напротив, только простерла руку с хватающими, сжимающими невидимое пальцами в сторону парней.

Дождь набирал силу – если раньше в воздухе висела взвесь капелек, то теперь они, гонимые окрепшим холодным ветром, хлестали по спинам парней почти болезненно. Никто вчера и предположить не мог, что погода вдруг станет походить на ноябрьскую. У них и вещей-то теплых с собой не было. Кому в самый разгар лета при вылазке на природу придет в голову экипироваться в пуховик и сапоги.

Издали забор вокруг дома Машкиного папашки выглядел и впрямь как хорошо укрепленный форт, и казалось странным, что на шесте возвышающегося за ним сооружения, похожего на голубятню, не реет флаг, продырявленный осколками вражеских ядер.

— Я вот никак не отдуплю, на кой хрен он это отгрохал. От дедов обороняться? Хотя, познакомившись вот с парочкой, думаю, что начинаю его потихоньку понимать, — сказал Вадим.

— Ну, может, медведи. Хотя откуда им тут взяться.

— Это – да.

— У меня никак из головы этот Глеб не идет.

— Мухомор, что ли?

— Ну да.

— Что тебе сказать. Он ведь псих, да и сам прикинь, как тут не свихнуться, если все вокруг из ума выжили.

— Я слышал, кто-то сказал «Безумие – не быть безумным». — Шурик снял очки и принялся вытирать их подолом рубахи.

Дальше шли молча. Ноги ныли, пальцы если и шевелились в залитой ледяной жижей обуви, то их движение не поддавалось чувственному восприятию. Кости ломило. Вадим попытался припомнить, в самом деле прикупил несколько тюбиков согревающей мази или ему просто хочется так думать. А аспирин, банальный аспирин у него есть? А йод-зеленка-вата? Бинты, наконец? Машка вручила ему большой пакет, с которым вышла из аптеки, неподалеку от гостиницы, но кто их, баб, поймет, тем более Машку – с нее станется и леденцов от кашля набрать. И чем я только думал? И что прикажете теперь делать? Пешком через лес чесать? Ну нет, уж лучше, как та корова из мультика, наемся бузины и мухоморов да водой болотною запью. И Любку на хрена сюда притащил? Своих проблем мало, так теперь голову ломай, как ее отправить домой так, чтоб не нанести – не дай Бог! – вреда ее тонкой душевной организации. Тоже мне, цаца. хотя, может, она и упрашивать себя не заставит – уже отстраняется, а что дальше будет, когда до нее допрет насколько все серьезно и проблематично. Ну, напорол ты, Вадюкин, ну напорол.

— А другие старики как же? — ляпнул Шурик.

— Слушай, давай помолчим. Башка раскалывается.

— Погода, наверное, меняется.

— Наверное? — Вадим хмыкнул, ткнул пальцем в небо, потом повел рукой вокруг. Шурик улыбнулся конфузливо. Вадим сплюнул – улыбочки очкарика начинали доставать.

3

Лес что-то нашептывал. Невнятно, но ведь это только оттого, что нужно глубже проникнуться духом этого чудного местечка, жутковатым и завораживающим, верно? Маша смотрела сквозь пелену дождя на мрачный, угрюмый массив с боязливым восторгом.

Он хоть и отстоял от села на полкилометра, всё же словно нависал над приземистыми строениями Благодати, а те почти видимо приникали все ниже к земле, подавленные его свирепой, скрытой мощью. Он будто напитывался дождем, вздыбливался, как готовая обрушиться на село волна цунами. Маша попыталась прикинуть размеры леса, восстанавливая в памяти карту из атласа автодорог – навигатор в машине воспринимал местность сразу за Елкиным как необследованные территории. Старый атлас, который разглядывала в катафалке Паши, говорил, что лес занимает что-то под триста квадратных километров. Клочок, даже на карте области. А жути нагоняет.

И он нашептывал. Маша помимо воли напрягала слух и тщилась понять, как-то осмыслить значение невразумительного – пока – гула. Он казался жутковато значимым. Маша твердила себе, что это все впечатлительность и нервное истощение – к Алениному снадобью-то давно не прикладывалась – вон, Любка с Борькой ничего такого не замечают и думают, судя по их окоченелому виду, только о стакане чаю, рюмке водки да тепле хорошо протопленного дома. И нервничают, то и дело поглядывая на дорогу, по которой должны вернуться куда-то запропастившиеся парни. Вообще, если принять во внимание видимую заброшенность села, долгое их отсутствие вполне объяснимо – что-то она нигде не видела указателей типа «Живые – сто метров вправо». Однако от осознания этого продрогшее тело не перестает бить дрожь, солнце и не думает высушивать тряпку туч, а дождь не намерен прекращать изливаться на изъязвленную лужами грудь земли, верно?

Маша первой их увидела, и вскрикнула, и засуетилась вокруг сумок с поспешной неловкостью, отчего так ни одну и не взяла, и стала у горы поклажи с видом растерянным. Как ни жаль, придется еще немного помокнуть. Под нашептывание леса, подумала она испуганно.

Через пару минут парни подошли достаточно близко для того, чтобы Маша сумела разглядеть ключи в руке Вадима, сжимавшей красный шнурок.

Хоть замок и заржавел изрядно, совладать с ним удалось. Шурик вынул дужку из петель и, широко размахнувшись, зашвырнул замок в грязь. Тот скрылся в пучине мгновенно, словно из-под поверхности жижи кто-то его на себя рванул, обрадовавшись нежданной поживе. Вадим, толкнув калитку, отошел в сторону. Калитка, подавшись во двор, уткнулась во что-то, оставив щель сантиметров в пятнадцать шириной.

— Вадь, попробуй еще раз, — сказала Люба хрипло. В горле саднило.

— Сам в курсе, — зло бросил он и толкнул калитку плечом. Что-то хрустнуло, подломившись. Оказалось, кусок сорванного с крыши замшелого шифера. Вадим помассировал плечо.

Маша видела, как перекосилось болью лицо Вадима, когда он мял свое плечо, но от комментариев удержалась – вид у парня был такой, что, казалось, он готов взорваться. Запалом она быть не собиралась.

— Давай, Машк, дуй вперед. Хозяйка как-никак, — проговорил Вадим посиневшими на холоде губами, и Маша задалась вопросом, соизволит ли Любка растереть парня или заблуждается на счет того, что мужик не может заболеть банальной ангиной.

— Не скажи, — ответила Маша. — Обретаться здесь тебе придется, вот сам и дуй. — Она демонстративно завела руки за спину, отказываясь принять ключи, которые он ей протягивал.

— Так. Мне плевать, кто здесь теперь хозяин, и не загораживайте проход. И я согласна войти первой, — Люба бросила на Вадима взгляд, от которого он отшатнулся.

— Да пожалуйста, — он шлепнул по протянутой ладошке девушки, и ключи оказались у нее.

Она оттолкнула Вадима левой рукой, Машу – правой, и устремилась к дому, по щиколотки проваливаясь в грязь и то ли не решаясь ступить на дощатый настил навроде тротуара, то ли попросту не заметив его.

— Э, а сумари? — крикнул ей вслед Вадим и поспешил к ней, сам, впрочем, не взяв ни одной, заметив, что девушка застыла у двери, уже на крыльце.

Остальные всё мялись, не решаясь войти во двор. Наконец, Вадим махнул рукой, и Маша с Шуриком, а за ними и Борис, присоединились к парочке на крыльце. Борису места под навесом не хватило, и ему пришлось разглядывать удивившее и напугавшее Любу существо со ступенек. Вода ледяной струйкой стекала ему за шиворот, но попросить остальных потесниться он не решался – в лучшем случае, засмеют.

— Мы вот думаем, живая она или дохлая, — сказал Вадим и ткнул пальцем в застывшее, похожее на поеденное молью чучело, животное, забившееся в угол крыльца.

Оно таращилось на пришельцев огромными, тоскливыми глазами лемура. Существо было мокрым и изможденным настолько, что строение скелета было вполне наглядным. Одно его ухо, надорванное, воспринималось не как уродство, а как особенность вида, дыра с другой, вытянутой, как у рыбы, головы, казалось, не свидетельствовала в пользу того, что на ее дне находится функционирующий слуховой аппарат. Ноздри животного были зарубцевавшимися ранами, а нижняя губа свисала драным лоскутом, обнажавшим мелкие зубы; один клык был немного вывернут и сломан на конце.