Проклятие виселицы (ЛП) - Мейтленд Карен. Страница 7

Раф глубоко вздохнул, пытаясь говорить спокойно.

— После того как установят гроб, эта часть тюремного подземелья должна быть замурована. Я сделаю это сам. Там сэр Джерард будет спать спокойно до тех пор, пока не снимут интердикт и гроб не будет погребён в церкви.

Леди Анна снова опустила голову на руки.

— Почему... почему он ушёл именно сейчас? — прошептала она.

Раф смотрел в сторону. Разве он не выкрикивал тот же вопрос всю ночь напролёт, обращаясь к чёрным, как ад, небесам, и не получил такой же ответ?

— Все долгие месяцы и годы, пока мой сын был вдали, сражаясь в Святой земле и Аквитании, я десяток раз за день преклоняла колени в молитве за него. Я чувствовала вину, если смеялась или спала, представляя, как смертельно раненный Джерард лежит на поле боя или его пытают варвары-сарацины, или как его корабль разбивается о скалы у побережья Франции и он тонет в бушующем море. И когда вы с Джерардом наконец вернулись и он на коленях поклялся мне, что больше не уйдёт на войну — можешь представить, какую я чувствовала радость и облегчение. Мой сын будет жить и похоронит меня, как и должно быть. Что же я сделала не так? Выказывала недостаточно благодарности за его счастливое возвращение? Пренебрегала молитвой? Или Бог наказывает меня за чрезмерную самоуверенность, за то, что посмела поверить, будто мой сын в безопасности? Почему же теперь Он забрал его?

— По крайней мере, вам известно, как умер ваш сын и где его похоронят. — Раф с трудом выдавливал слова из сжимающегося горла. — Многие матери в Англии всё бы отдали, чтобы знать так много.

— Думаешь, мне надо напоминать об этом? — с горечью сказала Анна. — Мой муж гниёт в общей могиле где-то в Акре. Знаю, мне следует быть благодарной за возможность оплакивать сына над его телом. Но это не утешение. Муж умер в священном крестовом походе, получив прощение всех своих грехов, но Джерард...

Раф повернулся к открытому сундуку и, низко нагнувшись, взвалил тело на плечи, нетвердым шагом пересек комнату и положил его на стол, бережно придержав голову. Он скрестил руки мертвеца на груди и вложил в восковые пальцы большое распятие. Теперь, когда окоченение прошло, лицо Джерарда выглядело умиротворённым, как будто он сбросил с себя тяжёлое бремя. Это несомненно доказывало, что их план сработал.

Сэр Джерард слёг с лихорадкой больше недели назад. Несколько дней его мучили понос и рвота. Он корчился, страдая от страшной боли в кишечнике, а живот его так раздулся, что казалось, кожа готова лопнуть, как гнилой плод, от неосторожного прикосновения. Леди Анна все дни напролёт сидела у его постели, не смея отойти, поскольку лекарь предупредил, что сын может покинуть её в любую минуту. И самое худшее — сэр Джерард знал, что умирает. Каждый раз, едва приходя в сознание, он хватал руку матери, умоляя привести священника.

— Я должен получить... отпущение... должен исповедаться.

Раф отошёл, в бессильной досаде стукнул кулаком по каменной стене. Как далеко отсюда ближайший священник — несколько дней пути или, может, недель? Людей разослали на поиски во все стороны. Но все вернувшиеся слуги повторяли одно — церкви заперты, наглухо забиты. Священники изгнаны или бежали прежде, чем их успели схватить люди короля.

Боже, ну почему Джерард не умер на поле боя вместе с тысячами других, чьи кости до сих пор белеют под жарким солнцем пустыни? Там священники были ни к чему. Папа поклялся, что каждый, сложивший голову в крестовом походе, получил полное отпущение всех грехов. Однако, несмотря на это, каждый солдат того войска на рассвете молился о том, чтобы уцелеть и дожить до заката под небом Акры, и каждый раз на заходе солнца они просили Бога о том, чтобы пережить ночь и увидеть новый день. Будь осторожен с тем, чего просишь в молитве, однажды сказал ему Джерард. Им обоим следовало бы хорошенько усвоить этот урок.

Джерарда вырвало, из рта полилась кровь, живот сводило мучительными судорогами. Он бессильно откинулся в постели, дрожащий, вспотевший от усилий.

— Священник... не придёт? — стискивая зубы выдохнул он. Боль поднималась снова. — Раф... ты не можешь дать мне умереть во грехе. Мы поклялись друг другу...

Анна прижала к лицу руку сына, омочив её слезами.

— Сын мой, на свете нет никого достойнее тебя. Нет ни одного, кем мать гордилась сильнее, чем тобой. Ты прожил чистую жизнь, сражался в Священных войнах. И это, конечно, перевесит небольшое количество мелких грехов, совершённых тобой. Я обещаю день и ночь молиться за твою душу, а когда интердикт снимут, что, должно быть, случится скоро, мы будем служить мессы о...

Джерард схватил её за руку.

— Молитв недостаточно... Я должен исповедаться... Мы совершили ужасное дело... Раф знает... Я не могу умереть, оставив это на совести. Тогда я отправлюсь прямо в ад.

Глаза закатились, казалось он уже больше не владел ни единой частью своего тела.

Раф неуклюже приблизился к постели друга, тяжело опустился на колени рядом, сжал другую руку умирающего.

— Открой глаза, друг! Тебе ещё нельзя засыпать. — Он встряхнул Джерарда, пытаясь заставить его остаться в этом мире, как будто старался привести в сознание пьяного. Рафу хотелось крикнуть: "Если ты умрёшь, мне придётся нести эту ношу одному. Ты не можешь оставить меня вот так". Однако, хотя эти слова читались в его глазах, он не посмел произнести их вслух.

Он словно удерживал руку человека, висящего на краю обрыва. Раф чувствовал, как утекает жизнь, как будто эти пальцы неумолимо выскальзывают из его хватки. Джерард был для него самым близким другом, спасшим его от унижений и позора жизни калеки, хозяином, возвысившим до компаньона и управляющего. Они так часто защищали друг друга в бою, что давно сбились со счёта, кто у кого в долгу. А та ночь, которая теперь всегда преследовала обоих, связала их цепью страха крепче, чем близость или кровное родство.

Переживает ли всё это тот ублюдок, Осборн, ночь за ночью в кошмарах? Раф знал, что нет. Даже отдавая приказы, которые приходилось исполнять другим, лорд Осборн беспокоился о них меньше, чем мальчишка, ломающий шею пойманной птичке. Он знал, что исполнять его команды придётся Джерарду. Осборн был сюзереном Джерарда, которого связывала с ним клятва верности. Отказ подчиниться приказу на поле боя был немыслим. Любого воина, совершившего такое, заклеймят как труса и предателя.

Той ночью, когда всё было кончено, Раф видел, как Осборн и его младший брат Хью, распив бутыль сладкого кипрского вина, строят планы на следующий день, они явно уже забыли о случившемся. Однако легко забыть, если тебе пришлось лишь произнести слова. Ты не видишь искажённых ужасом лиц, не слышишь вновь и вновь этих криков длинными тёмными ночами.

Раф сжимал ледяную руку друга, так что чувствовал кости под кожей. Веки Джерарда ещё трепетали, сопротивляясь боли. Его руку до сих пор украшало отцовское кольцо, тяжёлый золотой обруч с замысловатым филигранным узором, обрамляющим единственную яркую жемчужину. Кольцо было самой дорогой вещью для Джерарда. Стоя на коленях у кровати, Раф склонил голову и поцеловал кольцо.

— Я клянусь на кольце твоего отца, перед всеми святыми на небе. Клянусь своей бессмертной душой, Джерард, я не дам тебе унести это зло с собой в могилу. Я не позволю утащить тебя в ад.

Джерард поднял голову, не мигая глядя в тёмные глаза Рафа, словно пытался пронзить его. И Раф, никогда в своей жизни не боявшийся ничьих взглядов, внезапно вздрогнул, испугавшись вырвавшихся слов. Из груди Джерарда вырвался последний хриплый вздох, и замер а горле. Раф ощутил, как ослабла его рука. Ему незачем было подносить к губам Джерарда перо, чтобы понять — его жизнь кончена.

Раф снова смотрел на лежащее на столе тело своего друга и хозяина. Он протянул руку и погладил взъерошенные волосы.

— Я сдержал своё слово, Джерард. Теперь ты можешь уйти в могилу безгрешным, как будто тебя исповедал сам Папа. Я исполнил свою клятву.