Бару Корморан, предательница - Дикинсон Сет. Страница 9
— Дилине и не думал блудить, — продолжила Амината. — Он собирался лечить твою «подругу» от трайбадизма. От влечения к женщинам!
Бару атаковала. Амината выполнила контратаку быстро, не задумываясь, на одних рефлексах. Ее клинок скользнул вдоль лезвия Бару и нанес противнице убийственный удар в шею, отшвырнувший Бару назад.
— И эта подробность наверняка была тебе известна! Мне говорили, что на вашем острове такое в порядке вещей! Недуг распространен здесь повсеместно!
— Он не имел права ее лапать! — крикнула Бару, задохнувшись и схватившись за горло.
Она попятилась, подняв клинок в позицию «вол», на уровень лба, в ожидании атаки Аминаты. Сердце тяжко колотилось в груди, но в чем была причина — в ярости или в отвращении к собственному обману, сказать было невозможно.
Амината опустила свой дуэльный полуторник, но Бару подалась назад, чуя ловушку.
— И я узнаю все от своего капитана! Ты в курсе, Бару, что бывает с теми, кого заподозрили в трайбадизме? Они внесены в список, и те, кто в него попал, никогда не получают повышения на службе! Сказать тебе, что делают, если подозрения подтверждаются реальными доказательствами?
Бару ударила — слабо, очень слабо. Амината презрительно смахнула ее клинок в сторону.
— Загоняют нож в одно место!
И она наотмашь ударила Бару по рукам, а та уронила свое тренировочное оружие.
Воспользовавшись открывшейся брешью в защите, Амината подступила к Бару и стиснула в захвате ее руки чуть ниже плеч. Точно так же пропавший без вести отец Сальм боролся с кем–то из богатырей в свете костров, под дробь барабанов…
Взревев, Бару рванулась раз, другой, но не смогла высвободиться.
Сцепившись нос к носу, обе задыхались от натуги. Глаза Аминаты полыхали бешенством из–под гордого высокого лба.
— Это — преступление перед законом и самой природой! — рявкнула Амината. — И ты должна была меня предупредить!
Швырнув Бару на мат, она покинула зал.
Бару попыталась собраться с мыслями.
«Вчера один купец заявил мне… Вернее, он сказал это моему капитану, а уж капитан сообщил мне», — повторяла она без конца слова Аминаты.
Наконец из Фалькреста прибыли результаты экзамена. Кердин Фарьер навестил ее в школе.
— Поздравляю, Бару, — произнес он. — Ты превзошла мои ожидания. Ты отправишься в Ордвинн и покажешь себя в должности имперского счетовода. Ты будешь выполнять свои обязанности в тех далеких непокорных краях. Возможно, позже тебя переведут в Фалькрест.
Бару моментально сообразила: вот оно, наказание за то, что она посмела пойти против его воли.
Кердин Фарьер положил руку ей па плечо.
— Не огорчайся. Ты взлетела очень высоко, учитывая твое происхождение.
Глава 3
Восемнадцатилетняя, алчущая… память об отце Сальме — старый шрам, который постоянно попадается на глаза. Такой Бару приготовилась покинуть Тараноке. «Имперский счетовод федеративной провинции Ордвинн»… Север. Земля волков. Буйный Ордвинн и его тринадцать вероломных князей. Испытание? Или изгнание? Может, Кердин Фарьер предал ее? Похоже, что так.
— Ты займешь высокое положение, — заявил он. — Угрожающе высокое для столь юной девицы. От тебя потребуются все твои умения, Бару.
Но ее не распределили в Фалькрест! И власть была не той, о которой она предупреждала мать в их нескончаемой словесной перепалке.
— Ты никогда ничего не изменишь, сидя в хижине со своим жалким копьем! — кричала Бару. — Они сильней тебя, а ты ничего не понимаешь! Отсюда, с Тараноке, с ними невозможно справиться!
— Тогда езжай, — презрительно бросала мать. — Вызнай их секреты — все до единого. Хоть заройся в них. Вернешься со стальной маской вместо лица!
В Ириадской гавани появился новенький корабль — корпус из таранокийского леса, крылья парусов — алого цвета военно-морского флота Империи. Служебное направление предписывало Бару отправляться на север именно на борту этого судна.
Они оба, дети Тараноке, срубленные и обработанные Маскарадом, покидали остров вместе.
Когда Бару шла в гавань с затупленным тренировочным мечом на поясе, она с удивлением обнаружила, что взирает на Тараноке имперским взглядом.
«Обильные леса. Рабочих рук — в достатке. База для флота, контролирующего юго–западный сектор Пепельного моря. Леса скормить судоверфям, расширить плантации, укротить равнинных, а земли использовать под выпас скота».
Похоже, будущее предопределено. Чиновники и корабелы Маскарада перероднятся с изрядно прореженными таранокийскими семьями, и это остановит занесенные из фалькрестских свинарников моровые поветрия, против которых у тараноки нет иммунитета. А цвет и облик будущих детей–тараноки будут определяться инкрастической евгеникой.
Не обойдется, конечно, без семей, цепляющихся за старые брачные и торговые обычаи, но отныне экономика острова принадлежит Маскараду. Торговля где–либо, кроме Ириада, утратила смысл.
Пока она прилежно училась за белыми школьными стенами, ее дом был завоеван. «Солдаты армии вторжения» — бумажные деньги, парусина и зараза из свинарников — одержали победу. А старыми распрями между гаванскими и равнинными победители воспользовались еще до того, как Бару доросла до понимания их сути.
А вдруг она, Бару, тоже завоевана?
Нет. Нет! Она будет играть по их правилам и раскроет их тайны. И мать Пиньон ошибается. Маска не заменит ей лица. Она вернется домой, вооруженная ответами на вопросы о власти, и найдет способ избавиться от гнета.
Она посмотрела на склоны Тараноке — там спал потухший вулкан, на который она лазала в детстве с подзорной трубой. Подняла руку в салюте, обещая: «После Фалькреста. Как только отыщу способ».
В Ириаде Бару произнесла и подписала присягу на верность Императору и еще одну — на верность Имперской Республике и множеству ее государственных органов. Затем она получила документы о гражданстве, скользкие от воска, защищающего от влаги. На бумагах значилось, что она, «Бару Корморан — социализированный федерат (класс 1)». Ниже стояла звездочка государственной службы и темнела печать технократа с прибавлением знака математика. Право на брак — по рассмотрении наследственности, подлежит повторному пересмотру после первого акта деторождения.
— Теперь можете отправляться в доки, — сказал конторщик.
Он был тараноки, младше Бару, однако его афалон оказался безупречным. Видимо, из сирот, воспитанных в школе службы милосердия. Один из целого поколения, оторванного от своего прошлого.
Сирота.
В горле Бару пересохло.
«Что–то моих не видно, — подумала она. — Слишком уж рассержены на меня. Я ведь им писала. А если я случайно написала им на афалоне, и они не сумели прочесть?»
Но в гавани она обнаружила мать Пиньон и отца Солита, одетых в шелковые юбки и рабочие рубахи — дань новой моде, не одобрявшей наготы. Она различила их в толпе прежде, чем они заметили ее.
Бару хватило времени, чтобы выпрямить спину и проморгаться.
Подлетев к родителям, она окликнула их:
— Мать! Отец!
Мать Пиньон взяла ее за плечи.
— Сильна, — вымолвила она. — Хорошо. Дочь…
— Мать… — предостерегающе перебила ее Бару. Дыхание ее сделалось неровным. В глазах защипало.
— Ответь мне на два вопроса.
В волосах матери не было ни единого седого волоса, взгляд ее был тверд, но щеки — сплошь испятнаны шрамами от моровых язв.
— Зачем ты уезжаешь? Твои двоюродные братья и сестры остаются дома. Они будут работать переводчиками или служить в посольстве. Разве ты забыла, как я учила тебя узнавать птиц и звезды?
Сердце в груди Бару едва не разорвалось на части.
— Мать, — проговорила она (как формально звучал старый урунокийский в сравнении с простым и беглым афалоном!). — Послушай, мать, в тех краях, куда я отправляюсь, гнездятся сотни неведомых птиц, а на чужом небе можно будет увидеть тысячи неведомых звезд.
Немного помолчав в раздумьях, мать кивнула.