Республика - победительница (ЛП) - Щерек Земовит. Страница 21

Ржешов, который проиграл Сандомиру соревнование в столичности, тем не менее, тоже ухватил ветер в паруса. В город, шумно объявленный будущей промышленной метрополией, начали поступать инвестиции – и народ из окружающих сел. В течение декады количество его жителей возросло вдвое: в начале тридцатых годов в нем проживало около 25 тысяч человек, в 1939 их было уже 40 тысяч. Начали расширяться рабочие кварталы. Перед городом встала перспектива стать городом крупным: в 1938 году был разработан план развития – через тридцать лет здесь должно было проживать 150 тысяч человек (в реальной истории в 2010 году здесь жило почти 180 тысяч человек).

Планировались крупные финансовые вложения: возведение зданий общественного пользования, строительство двухполосных (то есть, уже тогда являющихся устаревшими) шоссе, которые должны были появиться – что уж тут поделать – за счет старой городской застройки центра, которой в Ржешове и так было немного. С северной стороны города планировалось проложить объездную дорогу. Что интересно, как можно узнать из статьи, помещенной на официальном сайте города Ржешова: "характерной чертой было закладываемое различие жилищного стандарта квартир в планируемых кварталах в зависимости от степени образования жителей".

То есть, на основе трехэтажного жилого блока с единым фасадом в Ржешове строили квартиры площадью от 32 м² до 90 м² – первые были предназначены для рабочих (жилая комната с кухней и туалетом, без ванной), средней величины (около 60 м²: 2 комнат, кухня и ванная с туалетом) для техников и чиновников, а самые крупные, трехкомнатные, для инженеров: с кухней, ванной и раздельным туалетом; количество квартир на одном этаже колебалось от 2 до 4.

И сделать в Ржешове необходимо было ой как много. Репортер "ИЕК" в номере от 12 сентября 1938 года так описывает свое пребывание в этом городе:

"Ржешов не принадлежит к числу самых красивых в мире городов. Некоторое называют его "Моисейшев", так как национальных меньшинств здесь хватает, но, в принципе, там очень даже мило и уютно, особенно вечером, когда темнота скрывает всякую грязь и недостатки, а улицы заполняются прохожими, беззаботно снующими туда-сюда по аллее 3 мая", - пишет автор, мимоходом доказывая, что меньшинства в межвоенной Польше рассматривались в категориях "проблемы" даже средствами массовой информации, которые сегодня мы бы назвали мейнстримовыми, про-правительственными и такими, которые формируют общественное мнение, ибо как раз таким стредством массовой информации и был "ИЕК".

"Сейчас Ржешов распирает от гордости", но "пока что в Ржещове весьма печально и бедненько, и необходим укол из многих и многих миллионов, чтобы город этот стал походить на западноевропейский", - констатирует журналист "ИЕК".

ВАРШАВА

Модернистская застройка вступила и в Варшаву – а что застраивать тут имелось, ведь столица относительно сильно пострадала от войны: ведь она была фронтовым городом, располагающимся на линии Вислы. Конечно, она не познала столь чудовищных разрушений, как после варшавского восстания, но убытки в городской структуре были серьезными. Уничтоженные бомбардировками кварталы отстраивались в том же стиле, что и в уже упомянутом Сандомире. Так что новые кварталы не слишком отличались от тех, которые появились в ранний период ПНР. Ведь ПНР не взялась ниоткуда: в какой-то степени она была, если говорить об архитектуре и городском строительстве, исполнением мечты Второй Республики о форме ее самой. Достаточно почитать, как представляли себе будущее столицы межвоенные авторы science fiction, например, Стефан Барщевский в книге Чанду:

Понятное дело, что в Варшаве Барщевского имелись все те футуристические изобретения, без которых фантастика не может обойтись, то есть "подвижные тротуары, подземные электрические и пневматические железные дороги", но писатель представил и какую-то часть видений межвоенных поляков относительно идеального внешнего вида столицы. А чтобы столица была идеальной, ее следовало поначалу – в соответствии с теми представлениями – разрушить. Только лишь затем, чтобы возвести заново.

"Сохранился лишь седой Рынок Старого Города и кое-где историческая застройка", ну, к примеру, Королевский Замок. "Это были всего лишь немые свидетели политического романтизма, в рамках которого (…) преобладала печаль по прошлому, нежность к созданному отцами и праотцами", - писал Барщевский. Варшава, заново выстроенная на развалинах старой, сделалась "городом, наполненным светом, проникавшим повсюду, где было множество пространства, украшенного зеленью бульваров и парков". Дома, в основном, были "пятиэтажными, приспособленными к окружению стилем и цветом, с как бы отполированными, такими легкими для очистки стенами".

Помимо этих "полированных стен" (которые, естественно, в Варшаве появились, только несколько позднее) – это видение ничего вам не напоминает? Ну а дальше еще лучше:

Варшава – равно как и другие города – должна была стать чистой, свободной от дымов и испарений, ибо "век угля минул бесповоротно". Все должно было приводиться в движение электричеством и водой. О горняках следовало вспоминать с испугом, словно о рабах. "О лошадях как о транспортном средстве было забыто", - писал Барщевский. – "Эти прекрасные животные" сделались лишь "украшением жизни". Все передвигаются на автомобилях, которые "являются одновременно и геликоптерами (…) доступными для каждого и удобными по причине чрезвычайно легких, но могучих аккумуляторов". А потом Барщевского несло совсем: крыши всех домов голода были одновременно и посадочными площадками. На углах этих крыш размещались неоновые надписи с названиями улиц, над которыми варшавянин пролетал, так что город сверху был похож на огромную карту.

Но давайте вернемся на землю, даже если она является почвой альтернативной истории. Следует признать, что реальные предвоенные планы развития Варшавы были столь же импозантными. После войны, пользуясь частичным разрушением столицы, эти планы проводили в жизнь в расширенной версии.

Было начато, к примеру – с громадным размахом – строительство монументальной, представительской части Варшавы, а точнее, ее нового центра: квартала Маршала Пилсудского.

Этот квартал реализовали так, как ее описал варшавский президент, Стефан Старжиньский, в предвоенной публикации Развитие столицы. Итак, район этот начинался от Вислы (приблизительно в окрестностях Агриколы), чтобы захватить Уяздовский Замок и "памятник в честь Маршала, который должен быть возведен на площади Свободы" (нынешняя площадь На Роздрожу – На Распутье).

Именно в этой точке, у основания монументального памятника Маршалу (конкурс на создание этого памятника был объявлен еще перед войной) начиналась аллея, естественно, имени Пилсудского, которая затем пересекала улицы Маршалковскую и Польную. Далее, через Мокотовское Поле и Ипподром, шла она – как описывал Старжиньский – в виде "великолепного, широкого, современного проспекта вдоль трассы парадов (…) вплоть до Храма Провидения" и до Поля Славы перед этим святилищем.

Вокруг аллеи Маршала Пилсудского был спроектирован и строился "ряд параллельных и поперечных (…) улиц", которые "на территориях, оставшихся от ипподрома и Мокотовского Поля" образовывали новый представительский район. "Ось этого района – аллея Маршала – на долгие годы заменит нам игравшую до сих пор первую роль Уяздовскую Аллею", - писал Старжиньский.

Еще перед войной проект отстраиваемой столицы будил сильные эмоции. В 11-ом номере ""Архитектуры и Строительства" за 1938 год известный архитектор, студент, между прочим, Ле Корбюзье, Зигмунд Скибневский, в статье "Новый, превосходный район" радуется, что тот не станет такой же "трагедией", которой считал застройку Гдыни, сравнивая ее с застройкой Грохова. Скибневский в реальном ходе истории был одним из основателей Бюро Восстановления Столицы, им же он стал и в альтернативной истории, после выигранной войны. И это как раз он руководил строительством района Маршала.