Республика - победительница (ЛП) - Щерек Земовит. Страница 38
В 1949 году Израиль в одностороннем порядке объявил независимость, которую никто не признал, а прежде всего – британский протектор. Но были отмечены краткосрочные сражения с истощенными недавней войной арабами, которые вновь принесли евреям победу, но евреев, в свою очередь, усмирили британцы. Лондон заставил подписантов акта аннулировать его, зато взамен заверил им нечто серьезное: очень сильную еврейскую автономию, с практически всеми атрибутами государственности, но в рамках британского сообщества. Евреи с этим предложением согласились. Еврейский народ становился все крепче с каждым конфликтом. Иерусалим был разделен. Засеки, баррикады, стены и колючая проволока сделались частью городского пейзажа.
И как раз туда начали выезжать евреи из Польши. Все чаще травимые на земле, которая, что бы там не говорилось, была и их землей, ведь они жили на ней – плечом к плечу с другими национальностями – уже тысячу лет. Только вот им не удалось создать на ней государственных учреждений.
МИР
Альтернативный мир, в котором война продолжалась намного короче, выглядел иначе, чем реальный мир: не все процессы, которые сформировали нашу историю, были запущены.
Травма, которую в реальной истории пережило человечество по причине промышленного убийства людей, которое случилось в ходе нашей Второй мировой войны, в альтернативной истории была намного меньшей. Шовинизм и расизм не встретились с таким мощным и однозначным осуждением.
Но даже столь короткая войн – вторая в течение двадцати лет, начатая Германией – дала понять Европе и Западу, что регион нуждается в новой системе безопасности. Ведь было известно, что постоянные трения национальных государств, к тому же остающихся в тени советской империи, обязательно завершится – раньше или позднее – очередным конфликтом.
Лигу Наций сохранили, зато ее подвергли существенной реформе – был изменен ее статус и расширены полномочия. Но самым главным было создание скрепов военного и политико-экономического союза, объединяющего западный мир.
Идея, впрочем, не была абсолютно новой. О различных формах европейской интеграции, "Соединенных Штатах Европы" или "Панъевропе", говорилось уже издавна, в том числе – и в реальной исторической линии. Набросок панъевропейской конституции был создан уже в первой половине XIX века поляком Войцехом Ястржембовским , за десять лет до знаменитого воззвания Джузеппе Мадзини, направленного на создание федерации европейских республик. Проект Панъевропейского Союза после завершения Первой мировой войны объявил австрийский граф Рихард Куденхове-Калерги, кстати, наполовину японец: результатом его идеи были проводившиеся раз в несколько леи Панъевропейские Конгрессы (а эхом – Ода к радости в качестве гимна Европейского Союза) – произведение это предложил именно Калерги. В 1929 году Аристид Бриан, в речи, прочитанной на форуме Лиги Наций, воззвал к созданию Европейской Федеральной Унии. В Великобритании (что с нынешней перспективы может показаться в чем-то странным) в 1938 году родилась группировка под названием Federal Union, которая призывала к федерализации всех государств Европы.
После войны в альтернативном мире, Франция, Великобритания, Польша и образующийся вокруг нее блок решили создать организацию, которая объединяла бы европейские страны в их военных и экономических интересах. В противном случае – как убеждали британцы – ситуация, подобная той, что была в 1929 году, будет повторяться каждые несколько десятков лет.
Проблемой, точно так же, как и в реальной истории, было то, что никакая страна не желала соглашаться с утратой национальной суверенности. По этой причине отказались от политического союза. УНЕ, Уния Народов Европы (с сознательным акцентом на слово "Народов") включала, следовательно лишь экономическое и военное объединение, осью которого было "тесное и дружеское сотрудничество с Соединенными Штатами Северной Америки". Уния Народов Европы заключила со Штатами так называемый Трансатлантический Военный Пакт (ТВП).
Не все европейские государства вошли в УНЕ и ТВП. Испания генерала Франко и Италия Муссолини, погруженные в глубоком национализме, прекрасно существовали себе на границах континента и являлись вторым после СССР "главным врагом" демократической Европы.
А вот СССР, как в альтернативной истории, так и в реальности, погружался в параноидальном страхе перед западными "интервентами" (и ради защиты перед ними вооружался на всю катушку), равно как в интригах и притеснении собственного общества, доводя свою систему до формы, требуемой своей идеологией, что приносило плоды в виде постоянного кризиса всего сущего.
Правда, Москва все так же разрабатывала планы несения революции на Запад, только они становились все более теоретическими – так что, в конце концов, они были редуцированы до роли мифической, освященной цели, которая перед государством стоит, только никто серьезно достигать ее не собирается. Западной Европы, интегрированной в сильную союзную систему, Сталину укусить не удалось. СССР, опасаясь конфликта со все более укрепляющимся в Прибалтике Западом, даже не захватил – хотя план такой существовал – Литву, Латвию, Эстонию и Финляндию. А ведь в реальной истории, следует не забывать, именно страх перед возможностью вступления Англии и Франции в войну с Финляндией, привел к тому, что Сталин предпочел завершить конфликт.
В связи с этим, СССР сконцентрировался на действенной поддержке левых и антиколониальных движений во всем мире: он снабжал их оружием, инструкторами, иногда в горячие точки конфликтов ездили советские добровольцы. Страх перед советской империей и ее влиянием на местные левые движения на Западе был весьма силен, кроме того, его подпитывали средства массовой информации и правые политики.
Польша входила в блок демократических стран, но со своей вождистской системой она больше соответствовала – говоря честно – испанско-итальянской группировке.
В связи с этим союзники жали на демократизации системы страны. И сила этого нажима, признаем, была очень даже сильной: без союзнической помощи на знаменитый вопрос "а является ли Польша державой" нужно было отвечать коротко и ясно – к сожалению, нет.
Поэтому британцы, французы и американцы давили на польских санационных политиков, рекомендуя внедрить сильную и как можно более скорую демократизацию политической жизни. Только польское правительство упиралось, заявляя, что все это не так уже и просто.
- Мы должны удерживать эндеков и крайне правых, чтобы они не дорвались до власти, - аргументировали Рыдз и Бек в европейских салонах. Если в Польше воцарятся политически безответственные, гипердердержавные и ксенофобские настроения, из всего этого способны выйти исключительно несчастья. И, кто знает, не станет ли это концом всей системы восточноевропейской безопасности. Но еще хуже, - добавляли они, когда их западные собеседники перемалывали у себя в головах услышанное, - если к власти придут красные! В Румынии коммуничтическая агитация просто сумасшедшая, в Югославии – тоже, и не дай Бог, если коммунисты выиграют в Польше… ведь для СССР это открытая дверь ко всей Центральной Европе, в том числе, возможно, и Германии. И через пять минут Советы уже у врат Парижа. Вы этого хотите?
В результате Запад начал считать, что санация означает меньшее зло. Аргументация, что ситуация Польши – это "специфика пограничья", до какой-то степени срабатывала. Лондон, Париж и Вашингтон теперь уже следили только лишь за тем, чтобы польское правительство сохраняло в меру достоверный внешний вид демократии и не выскакивало с более радикальными действиями. Именно поэтому польская драчка с евреями осуществлялась на принципах "борьбы за чистоту польского языка", а идентификация "чужого" не проходила – как ранее при случае лавковэго гетто [72] или numerus clausus – в соответствии с религиозными принципами.