Трав медвяных цветенье (СИ) - Стрекалова Татьяна. Страница 48
И вот Кремечский – таким образом коснувшийся Гназда – появляется в его жизни вновь, и куда ближе…
– Ну-ка, – твёрдо потребовал Стах, – давай-ка по-порядку – рассказывай, что с тобой приключилось!
А что, Стаху, могло приключиться – когда попало в руки девицы твоё собственное письмо? Расчувствовался на досуге влюблённый дурак! Зазмеились в доверчивых Лалиных глазах глупейшие твои строки – а почудились оно вещими знаками.
«Бедный я путник одинокий в странствии своём… На стезю небосвода не ступит нога дерзновенная… Лалу, Лалу… Звезда моя в ночи недосягаемая… Лалу, Лалу… Звезда моя в ночи несгорающая… Я сровняюсь с землёй… упаду за ребристые кряжи… К дальней звезде единственной – молитва моя последняя… Ты, моя неведомая! Пусть дрогнут лучи твоих сияющих очей… прольёшь ли свет печали на меня, приникшему к стопам твоей памяти… оторвана душа моя, как от стебля цветок… меня нет и не будет более… снизойди на последний призыв… чашу любви твоей пригубить в предсмертный миг…»
– В предсмертный миг! – простонала девушка, хватаясь за голову, – о Господи!
Тут же резвые ножки бедняжку подбросили, и, выронив бумагу, она опрометью кинулась вслед за путешественницей. Добежав до конца улицы, разглядела: та неторопливо брела почти у дальнего поворота. Девушка заторопилась следом. Однако гостья вдруг прибавила ходу, и Лала догнала её только за крепостными воротами. Запыхавшись, она окликнула женщину:
– Где он?!
Женщина сразу же обернулась и несколько мгновений разглядывала девицу с радостной улыбкой. Затем заструился её тихий вкрадчивый голос:
– Далёко, дева… далёко, – она запнулась, покачивая головой, – а впрочем… ты готова следовать, не так ли? Тогда мы дойдём к закату дня. Но если приведёшь лошадь – доедем быстрей.
– Лошадь… – в досаде Лала заломила руки, – брат, может, и даст, но спросит, зачем.
– Не надо брата! – решительно заявила странница, – вон кто-то выехал из крепости… неужели, не подвезёт?
Лала не успела высказать опасение, что будут вопросы, и брата известят… да и – отказать может возница: девиц Гназдовских нечего возить невесть куда! Женщина твёрдо шагнула навстречу запряжённой тройке, которая враз остановилась – очень даже охотно:
– Мил человек! Подвези бедных молитвениц!
– Почему бы нет? – любезно улыбнулся из саней совершенно незнакомый человек, – садитесь, барышни! – он приоткрыл медвежью шкуру, которой были застланы сани.
Лала села. Могла ль она не сесть?
– Что с ним?! – сразу пристала она к страннице, едва спрятались они в меховую полость.
– Отходит… – строго глянув, прошептала та, – тебя зовёт. Болен. Есть, сказал, девица, что вылечит одним своим явлением. За тобой послал. Умоляет! – она с серьёзностью поднесла к Лалиным глазам прижатый пальцами кончик мизинца, – вот такие слёзы текут!
Лала заплакала.
И всё время, пока они ехали до Гназдовых рубежей – утирала глаза и не находила себе места от медлительности санного бега. Спутница вкрадчиво и подробно нашёптывала ей, что молодец лежит в горячке на дальней заимке, что провалился под лёд и еле выполз из полыньи, и теперь за него только молиться остаётся, что и сделала она нынче на литургии.
По пути два раза остановил их разъезд, но Лала так зарылась в сено, что зоркие соколы ничего не разглядели в медвежьем пушистом мраке, а проезжих гостей чего не пропустить? Оказалось, что возница тоже не Гназд, а приезжий, и следует из Лахта в Хвалт по купецкой надобности.
– В Хвалт через мост берите, – посоветовал парнишка и отпустил уздцы.
Тройка полетела дальше, перенеслась через мост, замелькала снежными полями – только Гназды её и видели. Ах, Гназды, взоры ваши орлиные! Что ж проморгали вы девицу в самых-то пределах гназдовских!
Глава 10 «Девица Евлалия»
Всё неслась куда-то тройка,
И не уставали кони.
Лезло в голову порой: как
Тройку беспощадно гонят…
А когда стихал их ладный
Бег, то снова щёлкал кнут,
Чтоб лошадкам неповадно
Останавливаться тут…
Погружённой в переживания Лале как-то не пришло на ум, что с возницей им уж больно по пути. Они ехали много часов подряд и давно покинули пределы Гназдов. И только когда солнце закраснелось на закате, Лала забеспокоилась:
– Ты сказала, до заката пешком бы дошли?!
– Но ведь мы на санях, – принялась объяснять ей спутница, – нам пришлось изменить путь, сообразно чужому, и придётся добираться иначе, но всё равно это быстрее, чем идти пешком. Вон за тем лесом мы сойдём и пойдём налево.
Путано и неясно показалось девушке толкование, тем более что закат всё явственней разгорался в небе. Она примолкла и внимательно разглядывала мимо плывущие леса. Леса подступали всё ближе. Нежданно зимнюю тишину прорезал залихватский свист.
Сани послушно замедлили ход и остановились. Из-за сугробов показались два дюжих мужика. Неторопливо двинулись они к саням. Лала тревожно таращила глаза. Это что ещё?! Ухмыляющиеся морды не понравились ей. Мужики полезли в сани, и Лала вдруг почувствовала, что сделает очень правильно – спрыгнув на снег о другую их сторону и бросившись в лес. Будучи девушкой весьма живой, она перекинула ноги через край, как вдруг метнувшаяся сзади скользкая тугая верёвка захлестнула её налету – и вмиг она оказалась прикрученной к санной крепи.
– Дурочка! – злорадно прошептал над самым ухом уже ставший привычным голос, – твой дружок жив-здоров и не чихает! Он сам продал тебя за хорошие деньги!
Лала дёрнулась – и молча уставилась на неё. Что она говорит? Что делает?! Отчего – так мертво внутри? И сжато в крупинку. В голове пусто. И она, Лала – не понимает ничего. Совсем ничего! И миг. И другой. Сколько раз мигнут глаза, пока дойдёт до сознания? Посчитать, разве? Порядком моргала ресницами девушка – и всё никак не понимала. А потом – поняла.
Мир треснул и рассыпался обломками. Мир перевернулся – и белое стало вдруг чёрным. Ложь! Ложь, ложь! То, что она принимала за помощь – это западня, в которую она стремглав угодила! И ничего нет! И Стаха тут нет! А есть – враг! И она добровольно свалилась ему в самые лапы! Сама!
Зарыдавшую и забившуюся девицу закрутили добротней прежнего подоспевшие молодцы, она лежала в санях, привязанная к обеим боковинам. Коварная молитвеница уселась подальше и поудобнее, а стерегли добычу теперь залезшие в сани мужики, которые принялись хохотать, смачно шлёпать её, увлекательно расписывая грядущие кошмары, злодейка же – небрежно сдабривала их ядовитыми замечаниями. Лала заглушала всё истошными воплями – может, и бесполезными, но, во-первых, без них она просто рехнулась бы с отчаянья, а во-вторых – кто знает? А вдруг? Вдруг – явится помощь? Какой-нибудь Робин Гуд, про которого Стах рассказывал. Или сам Стах? Она ни на миг не поверила предательнице. Стах?! Стах – не мог! Стах – любит! Стах – Гназд! Письмо? Но эти люди мастера обманывать. И не слишком ли охотно раскрыли они карты? Хитрые люди так не поступают. Зачем швыряться козырями? Мысль, для отчаявшейся девочки, согласимся, благоразумная. Вот в ожидании Стаха или Робин Гуда – она и орала благим матом. Пока один из сторожей не бросил другому:
– Заткни ей рот. Горло сорвёт.
Что и было, несмотря на все кусания, проделано.
«Ах, вот как? – задыхаясь гневом, думала девица, – вас волнует моё горло? А нельзя ли поторговаться…»
А сани всё неслись вперёд, и, разумеется, правил продажный возница.
Вот как всё было ловко проделано.
Длилось это всю ночь, и следующий день. Лалу не кормили, но достаточно часто перевязывали путы, наседая с двух сторон и пиная грубо, но не особо сильно. Злая странница по необходимости обслуживала её, сыпля оскорблениями.
По бледному солнцу, заглядывающему порой в медвежью полость – девица догадалась, что везут её вовсе не в Хвалт, а куда-то на восток. Путь был нескончаем, а впереди не сулил отрады. Сердце разрывалось от безысходности. Слёзы струились постоянным потоком, отваливаясь льдинками, и бывшая спутница промакивала их мёрзлым от влаги платком, впрочем, довольно бережно, но притом не скупясь на тычки и брань.