Танцовщица - Драммонд Эмма. Страница 80

Лейла завоевала не только его любовь, но и восхищение. Правда, Вивиан не предполагал, что он сам мог стать причиной ее быстрого выздоровления. Все, что он видел, так это девушку, полную мужества и находчивости. Прекрасно владея искусством грима, она закрасила порезы и синяки на лице, как только немного спали отеки, а черный парик замаскировал изуродованную прическу. Застегивающиеся под горло блузки с длинными рукавами полностью закрывали синяки на теле.

Однако никакая изобретательность не могла помочь ей снова петь. Лейла все еще страдала от шока, потеряв способность громко произносить звуки. Она и говорила еле слышным шепотом, который, правда, прекрасно оправдывал распущенный Францем слух о лихорадке, поразившей ее голосовые связки.

Волей-неволей Вивиану пришлось признать, что австриец творил чудеса, пытаясь избежать ненужных разговоров, и явно доставлял радость Лейле своим присутствием. По необходимости мужчины заключили что-то вроде перемирия, но профессиональная ревность одного и просто ревность другого вряд ли делали этот мир длительным. Не удалось избежать и потока доброжелателей, заботливо приходящих в коттедж с цветами и подарками. Услышав об этом, Лейла настолько разволновалась, что доктор Тривес был вынужден прекратить посещения всех, за исключением этих двух мужчин, в которых его пациентка очевидно нуждалась. Но ни они, ни врач так и не смогли узнать, кто же напал на нее. Отказ Лейлы говорить позволил тем остаться на свободе.

Вивиан мечтал отомстить, но самые пылкие его мольбы не заставили Лейлу заговорить. Врач сообщил, что не обнаружил следов изнасилования или какого-либо другого сексуального надругательства, поэтому Вивиан склонялся к мысли, что это вряд ли были солдаты. Больше всего его удивляли вырванные и обрезанные волосы Лейлы — поступок, скорее свойственный женщинам. Но он не мог найти никакой причины подобного нападения, а Лейла упорно отказывалась обсуждать события предрождественского дня.

В течение этих странных дней в замкнутом мирке внутри большого мира их любовь стала глубже. Понимая, что время — самое драгоценное, что у них есть, — неотвратимо убывает, они были предельно откровенны друг с другом. Рассказывая Вивиану подробности ее незаконного брака с Френком Дунканом, Лейла, тем не менее, так и не смогла заставить себя признаться, что стало его причиной, — она все еще чувствовала стыд.

Вивиан же говорил обо всем без утайки. Детали той ночи с Джулией, которая определила их дальнейшую жизнь, заставили Лейлу подумать о превратностях судьбы, словно решившей во что бы ни стало держать их порознь. Могла ли их любовь быть настолько неправедной, что Бог всеми силами разводил их подальше? Что еще готовит им жизнь?

Они не обольщались насчет опасностей, подстерегавших Вивиана за пределами города, — и он часто подробно описывал свои ощущения во время боя. В один из вечеров Вивиан вернулся к событиям в Ашанти, спокойно, не драматизируя и не оправдываясь, объяснил причины, заставившие его застрелить двух товарищей. И этот рассказ вновь вернул ему ощущение своей правоты.

Лейла, в свою очередь, откровенно рассказывала о жизни в театре, когда Франц потребовал от Лестера Гилберта, чтобы тот дал ей ведущую партию. Она не скрывала, что использовала восхищение поклонников для укрепления своего положения, добавив, что никто из них не получил взамен весьма дорогостоящих подарков ничего большего, чем обещание дружить.

Ее отношение к Францу было глубже, но любовь, которая их объединяла, была любовью к театру.

В эти дни после Рождества Лейла и Вивиан старались восполнить то, что потеряли в прошлом. Пожалуй, они были единственными людьми в городе, кто не высматривал пыльные облака на горизонте, поднимаемые идущими на подмогу войсками, кто никогда не ловил жадно звуки стрельбы в надежде на освобождение.

Восьмого января, когда после многочасового стояния в очереди за едой жителям объявили, что в продаже есть только конина, начались беспорядки. Никто не верил, что слухи так скоро станут реальностью. Лошади пользовались огромным уважением среди обитателей вельда, а кавалеристы считали их чуть ли не своими ближайшими друзьями. Как результат, население города отказалось от мяса и возобновило нападки на далекие английские войска, не делавшие ничего, чтобы спасти город.

Солдаты-пехотинцы, хотя и поежились при мысли о необходимости употреблять в пищу конину, но смирились, так как суровые будни войны приучили их делать многое, что не нравится, лишь бы остаться в живых. В кавалерийских частях прибегли к обману и сообщили о природе съеденного лишь после окончания трапезы. Некоторые быстро поднялись и кинулись в ближайшие кусты, другие нехотя заставили себя есть своих друзей, понимая, что это единственный способ выжить.

Когда Вивиан получил от матери письмо с просьбой о встрече по чрезвычайно важному поводу, то решил, что знает причину, хотя слегка удивился, что семья Велдонов, у которых гостила леди Маргарет, вынуждена перейти на конину, ведь они были близки к Родсу, который контролировал поголовье овец на пастбищах компании «Де Бирс». Слегка раздраженный тем, что за ним посылают по такой ничтожной причине, — учитывая, что барон мог все уладить вдвое быстрее, — он, тем не менее, послушно направился к резиденции Велдонов. Так как сейчас буры вели обстрел и ночью, власти ввели обязательное затемнение после десяти, и если он успеет до этого времени успокоить мать, то сможет затем отправиться к Лейле. Они теперь часто обходились лишь лунным светом, который только подчеркивал их вновь обретенную гармонию душ.

Маргарет Вейси-Хантер была одна в гостиной, когда слуга в ослепительно белых ливрее и брюках объявил прибытие майора. Она выглядела более хрупкой, чем обычно. Заметив выражение ее лица, Вивиан перестал улыбаться. Неужели он неверно истолковал причину, побудившую ее прислать записку?

— Мама, откуда такая тревога? Я приехал, как только смог.

— Тревога? Пожалуй, можно сказать и так, — последовал ледяной ответ. — Ты сошел с ума! Разве не достаточно в прошлом скандалов, связанных с твоим именем, а ты затеваешь новый.

Замерев, Вивиан сдержанно заметил:

— Мне кажется, ты должна объяснить столь странное приветствие. Я только два часа назад вернулся из разведывательного рейда к хребту Картера, и мой ум не так остер, как обычно.

Маргарет поднялась на ноги, в ее бледных глазах горела ярость.

— Тебе нужно отбросить подобное выражение невинности, Вивиан. Ты недооцениваешь мать, если считаешь, что можешь меня обмануть.

— Предлагаешь, чтобы я взамен изобразил вину? Это ты меня несправедливо обвиняешь, намекая, что я раздуваю скандал, когда я даже не понимаю, о чем идет речь.

— Не понимаешь? Да весь Кимберли только об этом и говорит.

— Весь Кимберли сейчас говорит лишь об использовании конины на еду для людей, — напомнил он, стараясь говорить ровным голосом.

Пытаясь совладать с охватившим ее гневом, Маргарет в конце концов сказала:

— Значит, ты предпочитаешь расставить все точки над «i». Ну, ты всегда отличался унаследованной от отца слабостью в отношении женского пола, но я-то надеялась, что ты обставляешь свои «приключения» с большей деликатностью и умом. Это просто сумасшествие. Здесь тебя окружают люди исключительно влиятельные, которые могут разрушить твою карьеру одним словом, а кроме того, скандалы в нашем обществе разгораются даже при малейшем подозрении. Я с самого начала знала, что эта женитьба была несчастьем, но Джулия, в конце концов, твоя жена. Ты о ней подумал в данной ситуации?

— В какой ситуации, мама?

Миссис Вейси-Хантер грациозно, хотя и немного резко, опустилась на софу.

— Так как ты явно пытаешься избежать разговора, я вынуждена говорить откровенно. Твоя интрижка с… с этой актриской выходит за рамки приличия. Я подозревала, что это лишь продолжение старой связи, но никогда не думала, что ты возобновишь ее в такой откровенной манере. Твое поведение, Вивиан, непростительно не только по отношению к Джулии, но и ко мне. Гюнтер был так разъярен, что лишь повинуясь моим настойчивым просьбам, разрешил мне поговорить с тобой первой.