Танцовщица - Драммонд Эмма. Страница 78

— Боже мой! — взорвался Франц. — Что произошло? Я должен поговорить с Лейлой.

— Вы ее не увидите, — Вивиан шагнул вперед, загораживая дорогу. — Врач дал снотворное Лейле и ее служанке. Они спят.

— Так они обе больны?! — переспросил Франц с растущей тревогой. — Это безумие. Я хочу знать правду!

Как бы ему ни была противна эта мысль, но Вивиан понимал, что придется все рассказать партнеру Лейлы. Необходимо скрывать новости о ее состоянии от публики, а этот человек справится с такой задачей лучше всего.

Откинувшись на спинку кресла, он принялся рассказывать, вызвав такую бурную реакцию со стороны Франца, что ревность вновь ожила, порожденная мыслью о том, что между Лейлой и ее партнером было нечто большее, чем просто профессиональные отношения. В конце концов, Вивиан заставил себя выдавить:

— До тех пор, пока Лейла сама не сообщит подробности нападения, я собираюсь молчать. Если будет суд, то доктор Тривес сможет выступить свидетелем, но я не позволю никому встречаться с Лейлой, пока она сама не попросит о встрече. Включая вас.

Вивиан тут же испытал на себе всю силу артистического темперамента. Франц негодовал, проклиная его и любого другого, кто приходил на память, риторически вопрошая, какой негодяй мог совершить такой жестокий и дикий поступок.

— Мало того, что мы пленники, мало того, что не хватает еды, что мы лишены надежды! — кричал он. — Почему вы допустили подобное — вы что, так боитесь кучки фермеров?!

Снова вскочив на ноги, Вивиан резко прервал тираду собеседника.

— Фон Гроссладен явно вовлек вас в его антивоенное движение. А если бы вы хоть раз обнажили шпагу в настоящем бою, то осознали, что он сильно отличается от вашего напомаженного сценического героизма. Наши мундиры покрываются грязью, когда мы воюем, а раны не нарисованы с помощью грима. Каждый день мы мечтаем о горячей еде и о паре часов сна. Нам вовсе не гарантированы счастливый конец и любимая девушка, когда упадет занавес. Идите к нам волонтером и попробуйте в бою заслужить аплодисменты!

Наступило короткое молчание, затем австриец заметил, скривив губы:

— Вы выбрали свою профессию, а я свою. И не изображайте тут трагедию— вы вольны подать в отставку, бросив эдакую тяжелую жизнь.

— Не во время войны, — разъяренно отпарировал Вивиан. — Солдатам непозволительны эмоциональные срывы — это привилегия актеров. Солдатам не разрешают отказываться от выступления, потому что им не нравится цвет костюма… или потому что им предлагают называться Францем Миттеном, так как англичане не в состоянии выговорить их настоящего имени.

На этот раз молчание длилось несколько минут, и Вивиан понял, что выдал свое давнее знакомство с Лейлой — лишь от нее он мог узнать эти сплетни. На красивом лице его собеседника промелькнуло странное выражение. Затем он удовлетворенно кивнул.

— Думаю, столь бурный всплеск эмоций говорит не о различиях, а о сходстве между воинами и актерами, ибо он связан со страстью к женщине, которую вы никогда не сможете назвать своей, а я смогу, если захочу.

Вивиан с усилием подавил вспышку ревности.

— Нам обоим сейчас стоило бы подумать, как наилучшим образом сохранить достоинство и репутацию девушки, на которую совершили подлое нападение. Как человек, оказавшийся рядом в тот момент, я сделал все от меня зависящее, чтобы скрыть это событие. Я друг Лейлы и принадлежу к военным, у которых в данный момент власть в этом городе, и здесь смогу многое проконтролировать. Но я не в состоянии помочь ей в профессиональном плане, поэтому и прошу вас о помощи.

— По какому праву?

— По праву гуманности, Миттельхейтер, — бросил Вивиан, теряя терпение. — Вы когда-нибудь слышали об этом слове в своем придуманном мире?

Стоящий рядом мужчина гневно выпрямился.

— Вы мне ужасно не нравитесь, майор.

— Чувство взаимное, поверьте мне, — огрызнулся Вивиан. — Однако, так как Лейла наш общий друг, нам придется проглотить свою враждебность, если мы хотим помочь ей. Так вы обещаете делать все возможное, чтобы пресечь сплетни?

— Вам я ничего не обещаю. Все, что я буду делать, — только для Лейлы. А сейчас я хочу увидеть ее.

Снова загородив дорогу, Вивиан сказал:

— Вы увидите Лейлу, только когда она сама согласится.

С трудом сдерживая себя, Франц процедил:

— Кажется, вы готовы применить силу. Я не собираюсь бороться, словно глупый мальчишка в музыкальной комедии из-за своей деревенской подружки. Но я скажу только одно. Лейла Дункан — существо огромного таланта, несущее радость и удовольствие всему миру. Вы же — человек, который убивает за деньги. Она любит вас — я готов признать это, — но еще больше она любит театр. В Кейптауне находится ваша жена, к которой вы скоро вернетесь, и все, что останется Лейле, — грусть и чувство потери, которые принесут ей не меньший вред, чем сегодняшнее избиение. Вы этого хотите?! Вы уже сделали все, что должен сделать джентльмен в подобных условиях. Сейчас — уходите!

Вивиан почувствовал себя неожиданно побежденным. Тенор добавил:

— Если вы действительно уважаете мисс Дункан, то уйдете и оставите ее в покое. Я понимаю ее, я видел, как она боролась, чтобы добиться того, чем сегодня обладает. И я — единственный человек, который ее никогда не предаст!

— Только ли потому, что вы любите ее? Нет, просто потому, что она прекрасно дополняет ваш талант! Мне припоминается серия провалов, прежде чем вы нашли себе партнершу. Если Лейла уйдет со сцены, что вы будете делать?

Глубоко вздохнув, Вивиан постарался успокоиться.

— Все мы рабы наших желаний, какими бы они ни были, Миттельхейтер. Вряд ли я в этом могу держать монополию. В настоящий момент, однако, моим единственным желанием является спасти Лейлу от дальнейших унижений. Я просто солдат, которому нечего делать до конца объявленного бурами перемирия на время Рождества. И я собираюсь оставаться здесь до тех пор, пока она не расскажет, что же случилось утром. Вы, в отличие от меня, обязаны предстать пред огнями рампы и аплодисментами публики сегодня вечером.

Ради Лейлы, идите и постарайтесь солгать как можно более убедительно барону фон Гроссладену. Без сомнения, он весьма огорчится, что не войдет в историю; но осада может продлиться до следующего Рождества. И тогда наш барон сделает еще одну попытку попасть в учебник.

Медсестра оказалась исключительно умелой.

— Майор Вейси-Хантер, скоро я буду укладывать свою подопечную спать, — послышался ее хрипловатый голос, — поэтому вам не стоит возвращаться сюда после ужина. Мисс Дункан проспит до утра, а я присмотрю за ее служанкой. Сейчас у нее температурный кризис.

— Ужин? Я не собираюсь идти ужинать.

— Сегодня рождественский вечер, сэр, — строго напомнила она. — И ради этого события для военных приготовлены специальные блюда. Конечно, вы пойдете на ужин. Вы никому не поможете, и меньше всего мисс Дункан, если откажетесь от редкой возможности хорошо поесть.

— Но вы-то отказались.

— Я на дежурстве.

— Я не буду настолько эгоистичен, что покину вас ради еды, — уверил он ее не менее упрямо.

— Пожалуйста, не надо быть таким несговорчивым, майор.

— Никогда таковым не был, сестра.

— Сэр, неужели вы собираетесь остаться здесь на ночь?

— А что, если и так?

— Тогда придется просить доктора Тривеса, чтобы он своей волей приказал вам уйти. У него, между прочим, двое маленьких детей, и мне было бы очень жаль отрывать его от семьи в этот вечер.

— Мне тоже, — тихо заметил Вивиан. — Лучшее, что мы вдвоем можем сделать, это договориться полюбовно. Я соглашусь уйти, если вы нарушите свои правила и позволите мне увидеться с мисс Дункан, как только она проснется.

Сомнения длились лишь одно мгновение.

— Хорошо. Но только потому, что сейчас Рождество. Она сейчас не спит. Но вы должны обещать, что если мисс Дункан не захочет с вами видеться, вы с уважением отнесетесь к ее чувствам.

— Разумеется.

— И потом уйдете?

— Да, сестра. А сейчас, пожалуйста, не будем тратить больше времени — проведите меня к мисс Дункан.